Начальник отдела вдруг выдвинул ящик, и карточка в нем исчезла. Рука его повисла на мгновение в воздухе, потом перепрыгнула тревожную кнопку и опустилась на коммутатор.

— Фройляйн Нич, — проговорил доктор Хефтль, — войдите, пожалуйста.

В дверях появилась фройляйн Нич.

— Наши гости из Германии собираются уходить. Проводите их, пожалуйста, — он повернулся к нам. — Никогда больше здесь не появляйтесь. Иначе наше соглашение теряет силу.

В сопровождении ничего не понимающей фройляйн Нич мы вышли из кабинета, прошли по коридору с картинами модернистов и вошли в лифт. Потом спустились вниз, пересекли холл и вышли на улицу.

Когда мы оказались снаружи, я остановился и сказал Лотару:

— Только что ты чуть не отправил меня в тюрьму. Никто не поверил бы, что я тут ни при чем. Такого я не мог бы ожидать даже от Арнольда, не говоря уже о друзьях. Ты просто редкостный козел, Лотар.

Лотар не ответил. Вместо этого он показал мне свои руки. Они дрожали как сумасшедшие. Потом положил дрожащую руку мне на плечо и сказал:

— Дело обстоит еще хуже, Вальдемар. Я эгоистичная и безответственная свинья. И это не все. Кажется, я наконец пробудился от сна.

Домой мы вернулись поздно вечером в надежде, что Болек уже будет спать. С тех пор как мы покинули кабинет доктора Хефтля, Лотар не произнес ни слова. Мне тоже не очень хотелось разговаривать. Денег по-прежнему не было, и к тому же я только что едва не угодил в тюрьму.

К сожалению, дома нас ждал еще один неприятный сюрприз. Вместо того чтобы спать, Болек дожидался нас. И едва мы вошли, набросился на Лотара:

— Где ужин, Али-Баба?

Он всегда называл так Лотара, когда злился.

— Не понимаю, о чем ты. Какой ужин?

— Сегодня пятница. Твоя очередь покупать еду. А в холодильнике пустота — только бутылка водки да бутылка оливкового масла.

— Вот черт. Боже, что за день! — застонал Лотар и уселся на стул.

Болек смерил Лотара оценивающим взглядом. Заметил костюм от Армани.

— Кто-нибудь умер?

— Да, — ответил Лотар. — Я.

— Ну, выглядишь ты достаточно живым для того, чтобы спуститься и принести пожрать. Я одиннадцать часов работал на пневматическом молоте, и мой желудок ничего понимать не желает. Он не уснет, пока не съест что-нибудь.

— У Лотара был трудный день. Давай лучше я схожу в магазин и чего-нибудь принесу? — предложил я.

Болек иронически улыбнулся.

— А что случилось? У Юлиуса Майнля лосося приковали цепями к прилавку? Или фотографию Лотара наконец повесили возле кассы?

По какой-то непонятной причине последнее замечание привело Лотара в ярость. Он протянул руку к самому носу Болека, сложил клещи большим и указательным пальцами и произнес:

— Послушай, сейчас я очень близок к тому, чтобы взорваться. Вальди ведь объяснил, у меня был трудный день, то есть на самом деле день был просто ужасный, понял?

Очень тихо Болек ответил:

— Мой желудок считает до десяти, понял? Он ждет не дождется пока ты сейчас же, не снимая смокинга, спустишься вниз и раздобудешь ужин. Как мы и договаривались.

Оба замолчали, глядя друг на друга в упор. Болек, голодный и непредсказуемый славянин, и Лотар, удачливый вор, только что совершивший неудачное ограбление банка. Лотар был подозрительно спокоен. Он встал и сказал:

— Ты получишь свой ужин. И будешь помнить его до конца своих дней. Если я не вернусь через полчаса, не ждите меня.

Он вышел из квартиры, хлопнув дверью.

— Черт, теперь я буду виноват, если его сцапают, — сказал Болек.

— Сейчас все закрыто, — успокоил я его. — К тому же сегодня он красть не будет, поверь мне.

Болек наморщил лоб:

— Ты не знаешь его так, как я.

Больше мы не произнесли ни слова, просто сидели и ждали, когда вернется Лотар. Болек тем временем заварил чай, а я переоделся. Через полчаса вернулся Лотар. Пиджак он держал под мышкой, под ним что-то шевелилось. Он подошел к столу вместе со своим свертком, приподнял пиджак, и на свет божий явилась утка из парка. Живая. Она сильно нервничала, дергала головой из стороны в сторону, но в остальном была в полном порядке.

— Что это? — простонал Болек.

— Твой ужин. Не узнаешь?

Лотар наклонился к утке и указал ей на Болека:

— Скажи «добрый вечер» дяде, который нынешним вечером тебя слопает. Это из-за него тебе пришлось понервничать. Я тут ни при чем.

Болек возмутился:

— Что за бред ты несешь? Это же птица. Она не понимает слов.

— А вот и нет. Ты не представляешь, насколько она умна. В метро она ни разу не покакала, — Лотар погладил утку по головке. — Она прекрасно понимает, в каком мире мы живем. Пусть себе в Сербии убивают по тысяче человек в день, но если кто-нибудь решит прихватить утку из парка, его просто съедят. Я уже вижу завтрашние заголовки в «Кроненцайтунг»: «Немец, питающий необъяснимую симпатию к странам Восточного блока, представляет угрозу для некоторых видов австрийской фауны» или «Рабочий из Восточного блока употребляет на ужин австрийских парковых уток».

— Не желаю слушать этого психа, — сказал Болек и направился в комнату.

Лотар остановил его:

— Погоди. Не хочешь посмотреть, как я насажу ее на вертел? Понюхать аромат, который, поджариваясь, будет источать ее бедная маленькая тушка? У нас уже слюнки потекли, правда, Вальди?

Я сдержался.

— Так и есть, — кивнул Болек, — тебе это удалось. У меня пропал аппетит. Пойду вниз, куплю хот-дог.

— Раньше надо было думать. Как мы ее приготовим? Сделаем соте или просто зажарим в оливковом масле?

Лотар склонился над духовкой и стал вытаскивать все лишнее. Сковородки одна за другой посыпались на пол. Потом взял со стола утку и проверил, влезает ли она в духовку.

— С ума сошел? Что ты делаешь? Она ведь живая!

— Все живое, пока не попадет в печь.

Болек подошел к Лотару и отпихнул его от духовки. Пока Лотар размахивал руками, пытаясь удержать равновесие, он выхватил у него утку и понес ее в комнату так осторожно, словно это русская хрустальная ваза. Утка с любопытством рассматривала Болека.

Лотар поднялся и топнул ногой:

— Ты видел? Он украл мою утку! Не выношу, когда у меня что-нибудь крадут.

Он помчался за Болеком. Я пошел за ними, готовый в любую минуту вмешаться.

В комнате нашим глазам предстало весьма любопытное зрелище. Болек сидел на диване и кормил утку булочкой, оставшейся после визита фрау Симачек.

Лотар встал рядом с Болеком и сказал:

— Вальди, посмотри. Ну кто здесь сумасшедший? Кто же кормит свой собственный ужин? Да еще к тому же моей булочкой.

Болек нежно посмотрел на довольную утку и промурлыкал:

— Не слушай его. Ешь. Булочку этот псих украл, как и тебя. Когда-нибудь его поджарят на электрическом стуле именно таким образом, как он собирался зажарить тебя.

Больше всего Лотару хотелось вмазать Болеку, если бы, конечно, тот был раза в два поменьше. В отчаянии он посмотрел на меня.

— Вальди, — простонал он. — Ты же все знаешь. Я не могу допустить, чтобы меня уделали два раза подряд.

Тихим голосом я сказал Болеку:

— Болек, отпусти утку. Поверь, это будет лучше для нас всех.

— Посмотри, как ей нравится булочка. Ничуть не меньше, чем фрау Симачек.

— Отпусти ее.

Болек посмотрел на меня. Он совершенно не понимал, с чего это я встал на сторону Лотара. Но почувствовал, что атмосфера накаляется. Он снова повернулся к утке и погладил ее по головке:

— Ну тебе решать. Хочешь домой? Да? Правда? Ну и ладно. Вам повезло. Она хочет домой.

Он встал и подошел к окну. Снова погладил утку по головке и выпустил ее в ночь. В первый момент утка настолько обалдела, что забыла про крылья. Потом, правда, вспомнила, сделала пару кругов над нашим двором и исчезла за крышами.

В комнате стало тихо, как в могиле. Мы смотрели друг на друга. У Лотара в руке все еще была сковорода. Заметив это, он пошел на кухню и поставил ее на место, в духовку. Потом мы услышали, как дверца закрылась. Болек сел на диван и уставился в выключенный телевизор. Я оперся о подоконник и смотрел в ту сторону, куда улетела утка.