Но с тех пор как Эдмунд погиб, Энтони чувствовал себя виноватым за то, что не уговорил племянника остаться на родине. Только сам Энтони знал, что не обсуждал этот вопрос с сэром Эдмундом исключительно потому, что не хотел лишний раз бывать в его доме, где был риск столкнуться с леди Элеонорой.

Вспоминая о леди Элеоноре, Энтони всегда чувствовал одно и то же – диковинную смесь раздражения и острого плотского желания, а еще мучительную вспышку досады оттого, что не может контролировать ни одно из этих чувств. Черт побери эту женщину, думал Энтони. Что бы она ни делала, леди Элеонора была совершенно невозможна, и, наверное, поэтому ее было невозможно забыть.

С момента их первой встречи прошел год, однако Энтони помнил каждую секунду…

Энтони постучал в дверь дома Элеоноры Таунсенд и ждал, мечтая оказаться где угодно, только не здесь. Он жалел, что обещал сестре поговорить с невестой сэра Эдмунда.

Просьба сестры претила сэру Энтони. Все в душе его восставало при одной мысли. Сам сэр Энтони предпочитал, чтобы в его жизнь никто не вмешивался, и не желал лишать других той же привилегии.

Но Гонория буквально умоляла его, театрально прижав руки к трепещущей груди. Энтони должен спасти ее единственного сына из лап жадной до денег гарпии, говорила сестра. По молодости и неопытности Эдмунд сделал предложение авантюристке из Америки. Эта Элеонора Таунсенд наверняка завлекла его обманом, уверяла Гонория. Энтони должен нанести визит охотнице за женихами, поймавшей в свои сети Эдмунда, и расстроить брак. По мнению Гонории, достаточная сумма денег поможет разубедить любую авантюристку.

Гонория, на самом деле являвшаяся не родной, а сводной сестрой Энтони, напомнила ему о долге главы семьи, особенно по отношению к ней. Гонории было четырнадцать, когда мать Энтони умерла при родах, едва произведя его на свет. Если верить словам Гонории, она практически одна вырастила Энтони. И уж он-то, напомнила Гонория, должен лучше всех понимать, каких бед может наделать красавица-авантюристка, женив на себе богатого мужчину.

Энтони никогда не забывал о своем долге перед семьей – этот урок ему внушали с детства. Но для сестры обязанности графа непостижимым образом совпадали с ее собственными желаниями. Кроме того, Энтони знал, что Гонория вышла замуж и уехала из дома, когда ему было пять лет, и воспитывали его старая няня и несколько сменявших друг друга гувернанток, а когда мальчик подрос, его отправили в школу, в Итон. Поэтому Энтони не трогали заверения Гонории, что она «заменила ему мать».

В другой ситуации Энтони бы отказался, заявив, что не считает своей обязанностью вмешиваться в личную жизнь взрослого мужчины двадцати четырех лет от роду.

Но сэр Эдмунд – дело другое. Была в нем какая-то детская наивность – редкое качество для молодого аристократа, к тому же Эдмунд обладал талантом, восхищавшим и удивлявшим Энтони. Он предполагал, что Эдмунд гениальный музыкант, однако жизненный опыт молодого человека был настолько же мал, насколько велик его дар. Энтони, относившийся к нему с большей теплотой, чем к другим родственникам, не желал, чтобы мальчику пришлось разрываться между матерью и невестой.

Кроме того, в одном Гонория была права: Энтони и правда не понаслышке знал об опасности, исходящей от корыстных красавиц. Его отец женился как раз на такой женщине, когда Энтони было шестнадцать, и та сумела вбить клин между отцом и сыном и чуть было вовсе их не рассорила.

Наконец Энтони согласился, и вот теперь он стоял и ждал на пороге Элеоноры Таунсенд. Энтони робко понадеялся, что никого нет дома, но напрасно.

Двери распахнулись, и он увидел слугу, подобных которому ни разу не встречал. Это был низкорослый коренастый мужчина, на груди и руках у него бугрились мускулы, от напряжения которых едва не лопался пиджак. Одно ухо неровной формы, нос перебит, на лице несколько коротких шрамов. Больше похож на боксера или разбойника, подумал Энтони.

– Лорд Нил, – представился Энтони, достал из портфеля визитную карточку и протянул слуге.

У британского лакея или дворецкого был бы маленький серебряный поднос для визитных карточек, но этот человек просто взял ее в руку. Подозрительно рассмотрел, затем кивнул Энтони.

– Я ей скажу, – проговорил мужчина и ушел, оставив Энтони стоять у двери.

Тот удивленно смотрел вслед слуге. В первый раз его заставили ждать в холле. Человека с таким титулом и состоянием всегда встречали почтительным поклоном и провожали в лучшую гостиную.

Другой бы на его месте оскорбился. Но Энтони ситуация позабавила.

Гонория предупреждала, что мисс Таунсенд «не нашего круга». Во-первых, она американка. Во-вторых, будучи не замужем, живет в Лондоне, не имея компаньонки, если не считать молодую индийскую няню, присматривавшую за прибывшими вместе с ней двумя детьми, а ее, по мнению Гонории, можно не считать. В-третьих, когда один из слуг Гонории по ее поручению наблюдал за домом с другой стороны улицы, выяснилось, что здесь проживают самые диковинные люди из разных стран. Двое детей, о чьих родителях ничего известно не было, – мальчик американец, девочка, кажется, француженка, – вышеупомянутая индианка, а также африканец, носящий не ливрею, как подобает слуге, а костюм джентльмена. Если верить сплетням, собранным шпионом Гонории в ближайшем пабе, этот человек – поверенный мисс Таунсенд.

Ожидая хозяйку, Энтони разглядывал скромную, но элегантную обстановку. Как бы там ни было, вкус у мисс Таунсенд безупречный.

Энтони задумался, действительно ли эта женщина – жадная гарпия, какой ее описала его сестра. Гонория была склонна драматизировать и вдобавок, по мнению Энтони, слишком опекала сына. Эдумунд был болезненным мальчиком, склонным к катарам, и постоянно кашлял. Несколько раз врачи уверяли Гонорию, что очередную зиму ее любимому сыну не пережить.

По этой причине, а также в силу характера Гонория всю жизнь продержала Эдмунда около себя, всячески его балуя, пока мальчик не вырос и не настоял на переезде в Лондон, где начал самостоятельную жизнь. Даже тогда Гонория все время вызывала его к себе под разными предлогами, при этом то обращаясь с ним как с маленьким, то прося, чтобы решил ту или иную ее проблему. Гонория не уделяла внимания ни своей дочери Саманте, ни теперь уже покойному мужу, будучи одержима сыном. Впрочем, считал Энтони, в этом Саманте повезло.

Конечно, Гонория не собиралась без боя отдавать сына другой женщине, и Энтони подозревал, что даже святая не заслужила бы одобрения старшей леди Скарбро.

Однако от подозрений Гонории нельзя было просто отмахнуться. Титул и состояние Эдмунда, хотя и не настолько впечатляющие, как у Энтони, легко могли послужить приманкой для авантюристки. А учитывая неважное здоровье Эдмунда, его частый жар и легочные недомогания – Энтони опасался, что это смертельная чахотка, а не просто слабые легкие, как утверждала Гонория, – вышеупомянутая авантюристка могла рассчитывать, что ей не придется слишком долго играть роль любящей жены и через пару лет она останется богатой вдовой.

Заслышав шаги, Энтони обернулся и застыл. Вышедшая к нему женщина сражала наповал.

Высокая и статная, с густыми волосами цвета воронова крыла и ярко-голубыми глазами. Подбородок, пожалуй, чересчур волевой, да и скулы слишком сильно выдаются, но эти черты смягчали мягкие очертания пухлых губ и большие завораживающие глаза. На ней было ярко-синее платье, слишком смелое для благовоспитанной девицы, и держалась она уверенно, высоко подняв голову, глядя ему прямо в лицо.

Мощная волна чисто физического желания нахлынула на Энтони, совершенно его ошеломив. Энтони привык полностью себя контролировать, а в возрасте тридцати пяти лет считал, что дни юности, когда страсть захлестывает и бьет через край, давно в прошлом. Но эта женщина…

Энтони бессознательно шагнул к ней, но тут же опомнился и замер. Усилием воли он поборол всплеск желания.

Неудивительно, подумал Энтони, что такая женщина покорила сердце сэра Эдмунда. И очевидно, что сестра оказалась права – мисс Элеонору Таунсенд интересует только кошелек жениха. Не может такая женщина полюбить его застенчивого, неловкого племянника. Хотя странно, что она не подыскала себе мужчину побогаче или познатнее.