Пепел от сигарет. Целое море пепла.

Когда Клокман полностью разлепил веки перед зеркалом в ванной, в его слезящихся глазах воссиял лучистый ореол: похоже на зубцы короны! Или на пробки от бутылок: не выпить ли перед завтраком бутылочку водки? В честь сегодняшнего праздника?

Шуршание щетины. Припухлости на коже.

А потом взять яичницу-глазунью с жареным салом?! — Зубы в порядке: гнилых не видно! Тонкие засаленные пряди свернулись колечком на затылке. — Вот тебе раз! Шампунь.

Как насчет второй «н»? — Как это будет звучать: Клокманн? — На слух приятно. Свежо! Ему хотелось пить. Ничего не болело.

Он взял мыло, ополоснул руки и застыл, глядя, как грязная вода стекает в отверстие на дне раковины.

Тонкий звон в ушах!

Огромные кубы! В полуденном свете они резко выделялись на темном фоне. Когда они обступили Клокманна, ему почудилось, будто они шатаются: с виду они и впрямь напоминали нагромождения небрежно уложенных штабелями ящиков! Он ехал на автомобиле по шоссе. Стреловидные грани кубов сужались кверху, но только кромки у них были неровные, бугристые и извилистые, словно их каркас, сам по себе прочный, стальной, местами оплавился. Покоробился. — Забавно: их грани были похожи вдобавок на свисающие макароны.

Голубые небеса.

Клокманн вытер лоб носовым платком. Солнце не столько припекало, сколько озаряло все ярким светом, но он все равно потел. Он достал из ящика для перчаток фляжку и глотнул; как ему было хорошо.

Он катил вперед.

«Мне нужны только живые души», — думал он. Со всех сторон он был зажат автомобилями. Он старался подмечать лишь отдельные детали в облике других водителей; все остальное было излишним. Бурый шлейф выхлопных газов. Водители, скособочившись, как верблюжьи горбы, впились пальцами в баранку.

«Не шоссе, а какая-то пустыня: наверное, сверху все это выглядит как кладбище слонов, — подумал Клокманн, — ха-ха, как горшок с дерьмом».

Он закашлялся.

Коробки многоэтажных зданий, которые высились вокруг него, словно темные глыбы, в этот момент как будто задрожали! — Он снова вытер лоб платком: пить меньше надо.

Сейчас дома тянулись вдоль улицы, как каменные зубцы. С просветами. На фасадах красовались какие-то странные пятна.

Клокман повязал новый галстук, и теперь у него грудь распирало: все равно что пересесть на машину побольше — ха-ха!

Галстук был украшен узорами.

Он разложил карту на пустом сиденье сбоку: в центре города располагалась прямоугольная площадь.

Эти небоскребы были не только высокими, но и невероятно длинными. Их как будто не совсем ровно воткнули в землю. — Клокманн сделал отметку в записной книжке.

То тут, то там неожиданно проглядывало небо, как окошечко в ванной, — такое голубенькое, ха-ха!

Потоки машин клокотали и расплескивались, как струи тропического ливня. Впереди кипела стремнина, река разливалась, образуя дельту: Клокманну пришлось рулить в объезд. Автомобили катили, как волны. На берегах валялись вынесенные прибоем обломки; тянулись наносы из трупов околевших лосей, коз, мастодонтов.

Лани. Серны. — Ни единого пешехода.

Многие здания были построены просто и без затей. Они напоминали гладкие скалы. — Горный кряж! Массив! Посреди города!

Скалы с окнами, увенчанные крестами телевизионных антенн.

Жми на газ! Дорога пошла в гору.

На озаренных солнечными лучами и сияющих чистотой фасадах пятна были особенно заметны. Клопы, что ли? Они переливались на солнце.

Дома расступились. Какая-то заводь — снова разлив! Автомобили увязли: может, они тут уже давно застряли?

Давай в объезд! У обочины был спуск в туннель. Во тьму! Алюминий! Нет?! Цветные силуэты машин расплывались — плывущие туманности: уж не попал ли он под воду? Он распустил узел галстука. Душновато. Что-то задребезжало. Стекла.

Уже проехал: наконец-то! Ну, они тут и понаставили гробов! Красота — нечего сказать! Они выстроились уступами до самого горизонта. Остекленные вестибюли. Вокруг них были установлены ограждения из колючей проволоки. Обитель тружеников.

Грузные густые тени.

Он ехал дальше.

Клокманн посмотрел в зеркало заднего вида: в глаза ударили блики. Как так? Солнце уже светит в спину? Неужели повернул в обратную в сторону?

Казалось, коробки небоскребов раздуваются, расползаются по швам, словно что-то распирает их изнутри. Кромки торцов вообще выгнулись дугой, и солнечные лучи ударяли по ним, как смычок по струнам скрипки.

Тун-тун! Пим-пим-пим-пим! Пам-пам!

Уютные клетки. Плывущие скаты. Самолеты в небе. Он прилетел утром.

Направляющие бордюры.

Один из этих колоссов разнесло сильнее других; он был сплошь в пятнах: всех цветов радуги! — Они еще и двигались! Блуждающие пятна! — Вот уже застыли.

Стены были покрыты сеткой окон. Прямо как улицы: паутина. — Полный хаос! Куда ни глянь, повсюду крылья автомобилей! Радиаторы! Глаза! Светофоры! Фонарные столбы! Красный свет: томатный соус. — Гудящий котел! Соусник.

Это центральная площадь? Прибыл по адресу? Надо разобраться.

Кромки на торцах домов зазвенели, как гитарные струны: тинь-тинь-тинь! — Может, ветер подул?

Ладно. — Клокманн вытер губы и сложил карту. Теперь — прическа!

Наверху в небе белые облака. — Он откашлялся.

Вздымающиеся стальные нервюры.

— Вы герр Клокман?

— Клокманн — с двумя «н»! Он самый!

— Что-то припозднились, — это было сказано резким тоном.

Наверное, это Диамант, — осенило Клокманна.

— Я утонул в транспортном потоке.

— Я доктор Диамант. — Рукопожатие. — Вы всегда так шутите?

Диамант был весьма нелюбезен. Он повернулся к Клокманну спиной, высокомерно задрав плечи. В буквальном смысле: он был горбатый. — Впрочем, он тут же обернулся.

Правда, под черным сукном его ладно скроенного костюма горб был почти незаметен: покатый бугорок, толстый загривок, но не более того.

— Перейдем к делу, — сухо сказал Клокманн.

— Думаю, сначала спустимся в цитадель! — Диамант дотронулся длинным указательным пальцем до своего тонкого костистого носа; они стояли в фойе; желтые и бархатисто-черные разводы; глазки камер.

— Вам должно быть известно, — он двинулся вперед, и Клокманну не оставалось ничего иного, как последовать за ним. — Вы нужны мне не для бизнеса. — Он пренебрежительно махнул рукой. — А, так сказать, для одного моего хобби. — Вид у него был подтянутый.

Они спустились по лестнице.

— Вы тут начальник?

— Да, я несу ответственность за многое, что здесь делается, если вы это имеете в виду. — К таким манерам Клокманн не привык. Какой у него костюм: превосходный, мастерская работа! Даже горб и тот смотрелся элегантно! Неплохо зарабатывает, — решил Клокманн.

— Вообще-то, пить у нас тут не принято, — заявил Диамант, отпирая массивную стальную дверь, — вас, наверное, это расстроило.

— Что вы! — заверил его Клокманн. — Черт! — Он машинально поправил ворот рубашки.

Оказалось, что нужно спуститься еще ниже! — Коридоры, сквозные лестницы.

— Здесь у меня хранится коллекция мяса, — пояснил Диамант, открыв стальную дверь, ведущую в сумрачный зал, вымощенный бетонными плитами; Диамант пропустил Клокманна. Стучали капли, падающие с сосулек. На полу лежали куски льда. Здесь было довольно просторно: темные туши; рядами: он это мясо имел в виду? — Диамант сбил сосульку.

— Вы, конечно, можете все еще раз взвесить, — сказал он и включил лампу. Он рассмеялся. — Другие коллекционируют вина.

Ну и погреб — просто фантастика!!!

Круглые, овальные, цилиндрические, красные, крапчатые красно-зеленые, бледно-розовые, оранжевые, цикломеновые, зеленые, синие, фиолетовые, черные мясные туши были подвешены на блестящих проволочных жилах к потолку, — целая уйма туш, на первый взгляд! Кое-какие куски свисали, как тряпки, но остальные были сочные, налитые: отрубы для гуляша? Постные и жирные, нежные и жесткие: они покачивались. — Северное сияние. Мыло. Шпик.