Решая в течение пятнадцати минут вопрос еды, он совсем проголодался. Он подошел к телефонному аппарату и стал рассматривать его, а потом передвинул указатель на «бюро обслуживания», как учил заместитель управляющего. Рука его потянулась к трубке, заколебалась, отступила, спряталась в карман. Он отошел от телефона и без всякой причины посмотрел на себя в зеркало. Итак, что с ним такое? Как будто ничего. Конечно, ничего. Он хочет есть, чтобы пообедать, ему надо только позвонить. Что же, позвоним. Он смело подошел к телефону и снял трубку. Ничего не случилось. Молодой женщине на другом конце провода, казалось, даже доставило удовольствие то, что он хотел бы пообедать.

В номер пришел официант, высокий, очень черный иностранец с дьявольски насмешливым выражением лица. Он вручил Чарли объемистую папку. Папка оказалась меню. В нем было столько всего, что Чарли сдался без боя, успев всё же заметить себе, что только идиоты платят шесть шиллингов за ломоть дыни. Чарли поднял глаза и встретил мрачный взгляд этого здоровенного иностранца. В кино из него вышел бы отличный шпион, самый отъявленный шпион.

Чарли проглотил слюну и торопливо пробормотал:

– У вас есть бифштекс с картошкой?

Иностранец растерялся или, может быть, ради своей дьявольщины притворился растерянным.

– Бифштекс с картошкой! – заорал Чарли на него, мгновенно приходя в ярость.

– Кинечна, сар, – пробормотал официант. – Бифштекс с карточка. У нас есть. Еще что-нибудь?

– Хлеба. И… И пива, если оно у вас есть.

– Иес, сар, пиво. Бархатное пиво. Дессерт? – Он ткнул пальцем в меню.

Чарли вернул меню, сокрушенно покачав головой, словно ему запрещалось есть что-нибудь еще. Когда официант уходил, дьявольского в нем было уже немного меньше.

Он не вернулся: бифштекс с картошкой, хлеб и пиво принес официант помоложе и поменьше, который не произнес ни единого слова.

Оставшись один и принявшись за еду, Чарли чувствовал себя как человек, который без труда совершил небольшое чудо. Потребуй бифштекс с картошкой, и тебе принесут его, причем, хороший бифштекс и хорошую картошку, а бархатное пиво такое же, как и везде. Он пообедал с аппетитом и почувствовал себя в два раза уверенней. Всё идет, как надо, и его дело пользоваться всем так, как он найдет нужным и лучшим. Он закурил, не торопясь, спустился по лестнице, не считая нужным глянуть вправо или влево, вышел из отеля и отправился открывать для себя лондонский Вест-Энд.

Был теплый весенний вечер. Чарли никогда не приходилось видеть столько разноцветных огней, даже в небе светил прожектор, похожий на радугу. Всё так и сияло. Он прошел по Пикадилли-серкус, Лейстер-сквер, Шафтсбери-авеню, остановился, восхищаясь сверкающими витринами самой большой закусочной Лайона. Он видел, как негр спорил с двумя китайцами. Ему попадалось множество хорошеньких девушек, только большинство из них были слишком напудрены и накрашены. Он никогда не видел так много евреев, или всех тех крючконосых, малорослых, очень черных и поэтому похожих на евреев. Он видел несколько безработных горняков из Уэльса. Они хором пели непонятные гимны. Он видел, как человек чуть-чуть не попал под такси. Рассматривая фотографии, вывешенные на стенах театров, он решил, что среди актеров слишком много пучеглазых. На его глазах с пожилой хорошо одетой женщиной случился припадок или обморок, и ее унесли в аптеку напротив. Он пытался догадаться, какие из тех парней, которые толкались на углах улиц, занимаются тайной продажей наркотиков, о которой он читал в воскресных номерах газеты. Так вот бродить и смотреть было интересно, хотя одному не очень весело и утомительно. Слегка покалывало сердце и сильно болели ноги. Было всего половина десятого, слишком рано, чтобы возвращаться в отель, и он, заплатив шиллинг, вошел в небольшой кинотеатр хроники.

Там и произошла эта странная вещь. За две минуты он увидел жизнь на ферме, на которой разводят крокодилов, множество американских самолетов, делающих чудеса, ос, лепящих гнездо, женщин, жеманничающих и улыбающихся по последней моде, военных, отдающих честь и шагающих парадным шагом, деятелей его страны и заграничных, пожимающих руки, лающих слова благодарности, вскакивающих в автомобили и выскакивающих из них. А потом без всякого предупреждения случилось это. На экране замерцали буквы: «Человек, который спас город, герой Аттертона, получает чек от редактора „Дейли трибюн“. Радио грянуло бравурный марш. И вот он, какое-то глупо улыбающееся привидение рядом с мистером Шаклворсом (он вышел неплохо) появляется вслед за душераздирающими звуками. Его даже затошнило. И он говорит: „Благодарю вас, мистер Шаклворс, я только выполнил свой долг, но я очень благодарен „Дейли трибюн“. Голос у него звучал как у Билла Потса, старого бендворского клоуна. А дальше, без передышки, еще хуже: – „Я уверен-что-газета-помогла-мне-выполнить-мой-долг-понимаете-какой-был-мой – долг-как-англичанина“. О черт! Если бы зрители узнали его, им надо было бы встать и дать ему такого пинка, чтобы он вылетел из зала. Но зрители, если не считать одного-двух на балконе, которые захлопали, продолжали смотреть на экран, курили, жевали резинку, держались за руки и не выражали ни радости ни отвращения. Да, но очень скоро во всей стране люди увидят его, мистера Шаклворса и услышат всю эту чушь про долг и „Дейли трибюн“. Ему было очень стыдно. Не дожидаясь, когда загорится свет, он заторопился из зала, обозвав себя мошенником. Потом он подумал, а не считают ли себя мошенниками все те люди, которые сняты в том же кино, которые улетают и прилетают на специальных самолетах и так стремительно и важно ездят на государственных автомобилях? Да, как думают они? Они что, тоже «герои-чудотворцы“? Его отель был неподалеку, он возвышался над Грин-парком – Чарли это знал, да и отель был виден, – но ему долго пришлось добираться до него, и пока он шел, он задавал себе всякие нелепые вопросы. Теперь все эти разноцветные огни не казались ему такими сияющими.

Он порядком устал, когда добрался до отеля и, наверное, так и выглядел – утомленным и озабоченным рабочим парнем, одетым в свой лучший, но не очень хороший костюм.

Может быть, поэтому один из пурпурно-серебряных гигантов у входных дверей остановил его и сердито спросил:

– Погоди, в чем дело?

– В чем дело? – переспросил Чарли. – Я живу здесь, понятно? Третий этаж, двадцать третий номер.

– Прошу прощения, сэр. Сюда, пожалуйста, сэр. – Гигант всем своим видом выражал извинение, раскланиваясь и расшаркиваясь, как большой и мягкий болванчик.

– Слушай-ка, – сказал Чарли, внезапно осмелев, – ты не очень-то с этими «простите, пожалуйста, сэр» и, тому подобным подхалимством. Я этого не переношу так же, как похлопывание по плечу и тому подобную манеру в духе «погоди, в чем дело?». Будь немножко больше человеком. Можешь ведь?

Великан посмотрел на него, и с лица его слетело казенное выражение.

– В этой форме не могу. Понимаешь? Но я не жалею, что надел ее. Нас на эту работу было триста человек, а у меня жена и трое ребятишек в Вандворсе. Не обижайся.

– К черту обиды. Пока.

– Всего доброго. Лифт идет, сэр. Прошу, пожалуйста, сэр.

На этот раз Чарли воспользовался лифтом.

Первой мыслью, которая пришла Чарли в голову следующим утром, как только он проснулся, была страшная мысль, что он потерял работу. Отчаяние продолжалось всего несколько секунд, потом он вспомнил всё, что произошло накануне, и смог спокойно открыть глаза и встретить взглядом «Нью-Сесил отель». Он напомнил себе, что он – человек, вокруг которого раздувают шумиху. В кармане его пиджака лежал чек на пятьсот фунтов. Он долго и осторожно разглядывал спальню в стиле Антуанетты, ее серые стены с пурпурным орнаментом. Спальня встретила его взгляд непоколебимо, она никуда не делась, она существовала в действительности, а рядом с кроватью лежал его костюм, положенный так, чтобы его можно было быстро и удобно надеть. Итак, он был здесь, в великолепном, самого высокого класса отеле и жил в нем, как лорд. Всё, что ему надлежало здесь делать, – это только требовать.