– Дошло.

Я побрел, куда приказали, выронив по дороге еще один, всего-навсего один ключ.

Через час-полтора я начал понемногу понимать, что имел в виду Мальчускин, когда говорил о рабочих. Они останавливались под любым предлогом, и только окрик Мальчускина или сердитые понукания Рафаэля способны были стронуть их с места.

– Кто они? – спросил я, когда мы сделали перерыв на пятнадцать минут.

– Местные.

– Неужели нельзя было нанять других?

– Да они все одинаковы.

До какой-то степени я им даже сочувствовал. Работать на открытой местности, где не сыскать и пятнышка тени, оказалось мучительно трудно. И хоть я то и дело приказывал себе не раскисать, физическое напряжение было куда большим, чем я мог вынести. И уж наверняка – самым непосильным из всего, что мне доводилось испытывать до сих пор.

К югу от Города пути тянулись примерно на полмили и обрывались, не приводя никуда. Всего путей было четыре, каждый состоял из двух рельсов, положенных на деревянные шпалы, которые в свою очередь опирались на утопленные в грунт бетонные основания. Два пути стараниями Мальчускина и его бригады уже существенно укоротились, и теперь мы трудились на самом длинном из оставшихся – на так называемом правом внешнем пути. Мальчускин пояснил мне, что если встать к Городу лицом, пути различаются соответственно как два левых и два правых, внутренний и внешний в каждой паре.

Думать было, по существу, не о чем. Надо было только работать и работать, монотонно и тяжело. Сначала вытащить костыли, крепящие рельс к шпалам, и сложить их в сторонку. Затем таким же образом освободить другой рельс. Потом мы принимались за шпалы – они крепились к бетонным основаниям скобами, каждую из которых надо было расшатать и вынуть вручную. Каждую шпалу, отделенную от основания, надлежало уложить на тележку, поджидавшую на следующем отрезке рельсов. Затем наступал черед самих оснований – они, как я понял, были отлиты заранее и предназначены для многократного использования, и теперь мы выкапывали их из земли и также поднимали на тележку. И наконец, два стальных рельса аккуратно укладывались на особую стойку, приделанную к тележке сбоку.

Затем Мальчускин или я перегоняли тележку на соседний участок рельсов, и все повторялось сызнова. Нагрузив тележку доверху, вся бригада карабкалась на нее и переезжала под стены Города, где тележку ставили на тормоза, чтобы перезарядить батареи, подсоединяя кабель к розетке, укрепленной специально для этой цели на городской стене.

На то, чтобы загрузить тележку и подогнать ее к Городу, у нас ушло почти целое утро. Руки у меня саднило так, словно их выдернули из плеч, спина отчаянно ныла. С головы до ног я был покрыт липкой грязью и потом. Мальчускин, который и сам работал не меньше других – да нет, наверняка усерднее наемных помощников, – глянул на меня и усмехнулся:

– Ну вот, сейчас разгрузимся и начнем сначала.

Я посмотрел на рабочих. Они выглядели не лучше моего, хоть я, вероятно, выдохся больше; ведь для меня все это было внове, и я не успел еще научиться тратить силы рационально. Почти вся наша бригада лежала навзничь в скудной тени под стеной.

– Ладно, – откликнулся я.

– Да нет, я пошутил. Уж не думаешь ли ты, что эта банда способна на что-нибудь, пока не набьет себе животы?

– Нет, не думаю.

– И правильно. Тогда обед.

Он сказал что-то Рафаэлю и зашагал назад к своей хижине. Я поплелся за ним, и мы вместе пообедали подогретой синтетической пищей – ничего другого он предложить не мог.

Вторая половина дня началась с разгрузки. Шпалы, бетонные подушки и рельсы перетащили на другую повозку, также работавшую от батарей, но поставленную на большие надувные колеса. Покончив с этим, мы отогнали свою тележку назад к концу пути и в том же порядке принялись за дело сызнова. День был жаркий, люди двигались медленно. Даже Мальчускин как-то приутих и, как только тележка была заполнена вторично, объявил, что пора закругляться.

– Хорошо бы, конечно, сделать сегодня еще и третий рейс, – произнес он, основательно отхлебнув из бутылки с водой.

– Я готов, – откликнулся я.

– Допустим. Хочешь проделать все от начала до конца в одиночку?

– Согласен, – ответил я, не желая признаться в том, что совершенно измотан.

– Ты и так завтра будешь неработоспособен. Нет, разгрузим эту тележку, отведем ее назад – и шабаш.

На поверку программа оказалась изложена не совсем точно. Отогнав тележку на юг, Мальчускин приказал бригаде закидать последний отрезок пути слоем песка и грязи. Слой этот надлежало сделать как можно толще и вытянуть вдоль пути ярдов на двадцать.

Я поинтересовался, зачем он нужен.

Вместо ответа Мальчускин показал на один из соседних путей, левый внутренний. В конце его поднимался массивный бетонный буфер, надежно вкопанный в почву.

– Ты что, предпочел бы взамен возводить такую штуку?

– А что это?

– Амортизатор. Вдруг канаты лопнут все разом, и Город покатится по рельсам назад. В общем-то, амортизаторы вряд ли остановят его, но лучше никто не придумал.

– А что, было уже так, чтобы Город покатился назад?

– Однажды было.

Мальчускин предложил мне выбор – вернуться в Город, к себе в каюту, или переночевать у него в хижине. По его тону я понял, что выбора у меня, в сущности, нет. Было очевидно, что путеец придерживается невысокого мнения о тех, кто живет под защитой городских стен, и сам он, по собственным словам, старался бывать в Городе как можно реже.

– Там слишком уютно, – заявил он. – Половина народу в Городе и знать не знает, что творится снаружи, и не думаю, чтобы им очень-то хотелось об этом узнать.

– А зачем им знать? В конце концов, если у нас все идет гладко, это просто не их забота.

– И то верно. Но если бы городские людишки почаще высовывались наружу, мне бы, может, не приходилось возиться с этими местными бестиями.

В расположенных неподалеку от нашей хижины спальных бараках наемные рабочие шумно судачили о чем-то, иногда принимались петь.

– Вы не хотите иметь с ними ничего общего?

– Я использую их, и только. А остальное – дело меновщиков. Если рабочие совсем никуда не годятся, я их увольняю и требую, чтобы наняли новых. Это не сложно. Работы в здешних краях днем с огнем не сыщешь.

– Что значит – в здешних краях?

– А про это ты уж спрашивай не меня, а своего отца и его гильдию. Я годен только на то, чтобы выкапывать старые шпалы.

Я чувствовал, что в действительности Мальчускин не так уж отчужден от Города, как хочет показать. Да, несомненно, его относительно независимое существование внушало ему известное презрение к тем, кто заперт в четырех стенах, – и в то же время, насколько я мог судить, его никто не обязывал торчать здесь, в хижине, дни и ночи напролет. Конечно, бригада была с ленцой, да и пошуметь любила, однако в общем и целом вела себя вполне пристойно. В нерабочее время Мальчускин и не пытался присматривать за подчиненными, так что спокойно мог бы жить в Городе, если бы только захотел.

– Это ведь твой первый день снаружи? – внезапно спросил он.

– Так точно.

– Хочешь посмотреть на закат?

– Не-ет… а зачем?

– Обычно все ученики смотрят.

– Ладно.

Нехотя, словно для того, чтобы угодить старшему, я выбрался из хижины и бросил взгляд мимо громады Города на северо-восток. Мальчускин подошел ко мне и встал рядом.

Солнце клонилось к горизонту, и я уже ощущал, как спины коснулся прохладный ветерок. Облака предыдущей ночи не возвращались, небо было чистым и синим. Я следил за солнцем, не отрываясь, – теперь, когда его лучи рассеивались в толще атмосферы, на него опять можно было смотреть, не раня глаз. Оно имело форму сплющенного оранжевого диска, как бы наклоненного к нам. Сверху и снизу из него вырастали мощные колонны света. И на наших глазах оно медленно утонуло за горизонтом – последним исчезло верхнее острие светового копья.