– Так как же нам быть с Аленкой? – спросил Виктор Степанович, возбужденными глазами наблюдая за тем, как жена достает из холодильника бутылку коньяка и наливает ему положенную после ванны рюмку.

– Пусть едет, – неожиданно легко соглашается Нина Петровна, – а то когда она еще за город выберется.

– Ур– ра! – негромко восклицает Аленка, признательно трогая мать за локоть.

И вот уже все они сидят за кухонным столом, и Виктор Степанович не спеша проглатывает свои положенные сто грамм.

– Ух! – с удовольствием выдыхает он, подхватывая вилкой маленький, светлый огурчик.

– Коньяк надо закусывать лимоном, – говорит Аленка, – или шоколадом.

Ишь ты, грамотная какая, – усмехается мать.

– Ну, а кто из твоих поедет? – спрашивает Виктор Степанович, наваливаясь на картофель.

– Как всегда, – пожимает полными плечами Нина Петровна, – Варвара и Сан Саныч…

– Тогда, значит, тринадцать человек? Чертова дюжина, – поднимает вопросительные глаза на жену Виктор Степанович.

– Где мы их всех там разместим? – думает о своем Нина Петровна.

– Это кто же тринадцатый получается? – морщится Кравцов.

– Папулечка, а Сергей Петрович тоже едет? – вдруг спрашивает Аленка, отводя упавшую на лицо темную прядь волос. И таким законченно женским движением делает это она, так взросло прищуривает глубокие, карие глаза, что Виктор Степанович вновь долго и внимательно смотрит на дочь, рассеянно тыкая вилкой в пустую тарелку.

– Тебе картошки подложить? – спрашивает жена.

– Нет, я наелся, – не сразу отвечает Виктор Степанович, против своей воли подсчитывая разницу в возрасте между дочерью и Сережей Журавлевым. «Многовато, – думает он, – семь лет – многовато…»

III

Зоя Георгиевна не любила майонез. Именно поэтому домой она вернулась в десятом часу вечера – по всему городу искала сметану. Вернулась до предела усталая, но шумная и довольная.

– Севочка! Сева! – прокричала она из прихожей, – принимай скорее сумки и подай мне, пожалуйста, халат.

Сева, весь вечер терпеливо поджидавший супругу, досматривал спортивное обозрение, но на зов жены отреагировал мгновенно.

– Как я устала, Севочка, – пожаловалась Зоя Георгиевна, с блаженством высвобождая отекшие за день ноги из туфель на высоком каблуке и накидывая халат. – Ты даже представить не можешь.

– Я сейчас фрикадельки разогрею, – поспешил на кухню Сева. Зоя Георгиевна задержалась у трюмо, легонько взбила волосы, разгладила кожу под глазами и, покосившись на светящийся экран телевизора, тоже пошла на кухню.

Сева был невысок ростом, смотрел на супругу снизу вверх, отчего за толстыми стеклами очков его глаза приобретали наивно-глуповатое выражение, к которому Зоя Георгиевна давно привыкла.

– Дважды звонила Верочка, – сообщил Сева супруге.

– Да, – оживилась Зоя Георгиевна, – и что она говорит?

– Спрашивала тебя, – Сева накрывал на стол.

– А чего спрашивать-то? Давно надо было приехать сюда… Да, Севочка, поставь, пожалуйста, варить свеклу…

В это время в прихожей звучит мелодичный электрический звонок. Зоя Георгиевна, сделав знак мужу, сама идет отпирать.

– Верочка! – восклицает обрадованная Зоя Георгиевна. – А мы только что говорили о тебе.

– Значит, едем? – спрашивает Верочка, легко освобождаясь от тонкого плаща и бросая сумочку на телефонную полку.

– Конечно! И все решилось, представляешь, в самую последнюю минуту. Мы просто извелись, пока Виктор Степанович заказчиков уламывал: богатые нынче капризными стали…

Верочка выскочила из белых босоножек, мельком оглядела себя в трюмо и только после этого чмокнула тетку в щеку.

– Как там мать?

– Нормально.

– Не ворчала, что ты ей опять Валерку подбрасываешь?

– Ну да – не ворчала! – хмурит выщипанные брови Верочка. – Пыль до потолка была…

– Ничего, перебьется, – усмехается Зоя Георгиевна и, приобняв племянницу за талию, ведет ее на кухню.

– Я в двери, а Валерка – в рев, – жалуется Верочка, чувствуя себя легко и спокойно в уютной и тихой теткиной квартире.

– Заплакал?

– Ну, как нарочно… А она к нему не подходит.

– Ишь, ведь какая, – осуждающе кивает Зоя Георгиевна. – Вот всегда, всю жизнь такая была… Все у нее не как у людей.

Верочка в давнем негласном сговоре с теткой против своей матери, родной сестры Зои Георгиевны.

– Так я и ушла, а он плачет…

– Ничего страшного – поплачет, да перестанет… Севочка, – повернулась Зоя Георгиевна к мужу, – у тебя готово?

– Да, все на парах.

– Тогда давай: страх как есть хочется. Да и Верочка, наверное, голодная?

– Я вообще-то перекусила, но не откажусь…

– И правильно сделаешь, – Зоя Георгиевна достает из холодильника наливку и разливает в две рюмки.

– А дядя Сева? – вопросительно смотрит на тетку Верочка.

– Он не будет, – отмахивается Зоя Георгиевна, а потом все-таки спрашивает: – Ты выпьешь с нами?

– Нет-нет, спасибо, – вскидывает острый подбородок Сева. – Я хочу еще поработать.

Они выпивают, сладко морщатся и принимаются за тефтельки с рисом. Сева быстро съедает свою порцию, выпивает кружку виноградного сока и, извинившись, под одобрительные взгляды жены покидает кухню.

– Какой он славный, – не в первый раз говорит тетке Верочка, – вежливый…

– Вот бы и тебе такого, – круто поворачивает разговор Зоя Георгиевна. – А то в прошлый раз отыскала – срам смотреть.

– Ну, почему же? – возражает Верочка, но тетка перебивает ее:

– И не спорь со мною! Таких мужиков в базарный день – по дюжине на копейку дают… Хватит, ты на одном обожглась, вон, Валерка, сиротою растет – больше не надо…

Верочка согласно молчит, хотя тон, взятый Зоей Георгиевной, коробит ее. Но Верочка знает, чего хочет, и потому немного играет с теткой в этакую смирную и послушную родственницу, которой и слова-то умного некому сказать…

– Теперь вся проблема в том, – продолжает Зоя Георгиевна, – как ты сумеешь себя показать… Парень он еще молодой, девками не избалован, вот и лови момент… Выпьем еще по рюмочке?

– Не знаю, – Верочка, низко опустив белокурую голову, тщательно обминает угол клеенки, и очень хорошо, что Зоя Георгиевна в эту минуту не видит глаза своей племянницы.

– Будь что будет, – решает Зоя Георгиевна, – выпьем еще по одной! Выпьем за то, чтобы все завтра сладилось…

IV

Сергей Журавлев долго бродил по набережной, устало вороша листья ногами. Он видел, как за рекой медленно клонилось долу огненное колесо, устав катиться по синему простору небес. Он было задумался, вприщур глядя на это колесо и представляя угрюмый праздник, который творит там пламя, но тут же отвлекся на пробегавший вниз по реке катер, с которого доносилась громкая музыка. Казалось, что в осеннем воздухе музыка звучит особенно громко, рассыпаясь на мелкие осколки, как рассыпается весной натаявшая льдина. А вот в июле, когда Сережа только приехал в этот город, музыка звучала приглушенно – ее звонкие углы словно бы слизывали теплые, медлительные волны…

И тут же Сережа Журавлев припоминает, как прикатил он из аэропорта в институт на такси, какие у него были в то время мысли и планы. Теперь, конечно, смешно, а тогда…

– Разрешите прикурить? – попросил прохожий.

– Пожалуйста.

– Да, планы… Конечно, он мечтал получить настоящую работу и сразу показать себя. Показать все то, чему его научили за пять лет. Но – увы! Этого от него не потребовалось… Два дня он прожил в институте, по ночам устраиваясь спать на сдвинутых столах. Потом ему выбили дешевое место в маленькой гостинице, где он и прожил почти полтора месяца, пока решался вопрос с комнатой в общежитии. За это время студенческий пыл Сережи Журавлева поугас, он успокоился, и уже не мечтал осчастливить кого-то своим трудовым прилежанием. Хотя и смутно, размыто, но Сергей начал представлять, что от него требуется, и будет требоваться впредь в проектном институте. Конечно же, это никак не укладывалось в те его честолюбивые планы, которыми он жил пять вузовских лет. Если говорить банально, ему просто-напросто подрезали крылья, сознательно убедив в том, что пешим порядком он и дальше уйдет, и надежнее сохранится…