— Из тебя бы вышла отличная маркитантка, маленькая Мари, но, к сожалению, у тебя нет походной кухни, и мне придется пить воду прямо из болота.

— А вы бы не прочь винца выпить, не правда ли? Может, вы и от кофейку бы не отказались? Будто вы на ярмарке, под навесом! Позовите же трактирщика: подайте настойки искусному пахарю из Белера!

— Ах, злючка, ты еще потешаешься надо мной? Ты же ведь все равно не стала бы пить вино, хоть бы оно и нашлось?

— Я? Я вот сегодня вечером с вами у тетушки Ребек выпила, второй раз за всю жизнь; но если вы будете себя хорошо вести, могу вам дать бутылку, почти полную, да еще какого вина!

— Как же это, Мари! Ты что, в самом деле колдунья?

— А не вы ли сами разве такую глупость сотворили, у тетушки Ребек две бутылки вина спросили? Одну вы с вашим малышом выпили, а из той, что вы мне поставили, я разве что несколько капель глотнула, а заплатили-то вы за обе и глазом не моргнули.

— Ну и что же?

— А вот что: ту, что не допили мы, я спрятала в корзину — подумала, может, дорогой вам или малышу пить захочется; вот она.

— Ты самая предусмотрительная девушка из всех, каких я на своем веку видел. Подумать только, когда мы выходили из трактира, она, бедная, плакала! И это не помешало ей подумать о других больше, чем о себе. Маленькая Мари, не дурак будет тот, кто на тебе женится.

— Думать надо, дурака-то я бы не полюбила. Ешьте же ваших куропаток, они совсем готовы, а уж наместо хлеба, ничего не поделаешь, будут каштаны.

— Где же это, черт возьми, ты еще и каштанов достала?

— Нашли чему удивляться! Всю дорогу я их рвала и набрала полные карманы.

— И они уже печеные?

— Хороша бы я была, коли сразу бы их в огонь не положила! В поле всегда так делают.

— Ну ладно, маленькая Мари, теперь мы с тобой поужинаем вместе! Хочу выпить за твое здоровье и пожелать тебе хорошего мужа… Такого, какого тебе самой захочется. А ну-ка скажи какого?

— Не знаю уж, что и сказать, Жермен, я ведь совсем об этом не думала.

— Как, совсем не думала? Никогда? — удивился Жермен, начавший уже есть с присущим пахарю аппетитом, но отрезая, однако, кусочки получше для своей спутницы, которая продолжала упрямо от всего отказываться, довольствуясь только несколькими каштанами.

— Скажи мне, маленькая Мари, — спросил он, видя, что она и не собирается ему отвечать, — выходит, ты никогда еще не думала о том, чтобы выйти замуж? А ведь время-то уж подошло!

— Может, оно и так, — ответила она, — но я слишком бедна. Надо накопить не меньше сотни экю на приданое, а для этого я должна проработать лет пять-шесть.

— Бедная девочка! Хотел бы я, чтобы дед Морис дал мне сотню экю, я бы сделал тебе подарок.

— Большое вам спасибо, Жермен. Только что бы про меня тогда стали говорить?

— А что бы кто мог сказать? Все знают, что я уже в годах и не могу на тебе жениться. Поэтому никто не подумает, что я… что ты…

— Послушайте, Жермен, мальчик-то проснулся, — сказала маленькая Мари.

Пьер привстал и задумчиво стал оглядывать все вокруг.

— Ничего, это он всегда так, когда слышит, что люди едят! — сказал Жермен. — Вообще-то его из пушки не разбудишь; но стоит ему услыхать, что кто-то жует, он тут же открывает глаза.

— В его годы вы, верно, тоже были таким, — сказала маленькая Мари, лукаво улыбаясь. — Ну что, милый мой, ты ищешь полог своей кроватки? Сегодня он из листьев, детка моя; но отец твой как-никак ужинает. Хочешь с ним поесть? Я ведь твою долю не трогала. Все ждала, когда ты ее спросишь!

— Мари, изволь есть! — вскричал Жермен. — Не то я больше ни к чему не притронусь. Обжора я, мне бы только брюхо набить, а ты вот последнее отдаешь. Не дело это, меня совесть зазрит. Мне вот теперь и кусок в горло не лезет; не хочу я, чтобы и сын мой ужинал, коли ты не станешь ужинать с нами.

— Оставьте нас в покое, — ответила маленькая Мари, — аппетит наш вовсе и не думает вам подчиняться. Я вот свой сегодня на замок заперла, а ключа-то у вас и нет, а у вашего Пьера на лице написано, как он изголодался, точно волчонок какой. Взгляните только, как он за дело взялся! О, из этого парня толк выйдет!

В самом деле, мальчуган скоро доказал, что он сын своего отца; не успел он еще окончательно проснуться и толком не понимая ни где он, ни как сюда попал, он принялся уплетать за обе щеки. Потом голод немного улегся, и он пришел в возбужденное состояние, как то бывает с детьми, когда нарушаются их привычки, и вдруг обнаружил больше ума, любопытства и рассудительности, чем в обычных условиях. Ему объяснили, где он находится, и, когда он узнал, что вокруг лес, он немножко испугался.

— А злые звери в этом лесу есть? — спросил он отца.

— Нет, — ответил Жермен, — никаких зверей здесь нет. Тебе нечего боятся.

— Выходит, ты мне все наврал, когда сказал, что, коли я поеду с тобой в густой лес, там меня утащат волки?

— Видите, как мы умеем рассуждать? — сказал Жермен, не зная, что и ответить.

— Он прав, — сказала маленькая Мари, — вы же ему это сами сказали; у него хорошая память, он все помнит. Ну так знай, милый Пьер, что отец твой никогда не лжет. Мы проезжали большим лесом в то время как ты спал, а теперь мы в маленьком лесу, и никаких злых зверей тут нет.

— А что, маленький лес далеко от большого?

— Довольно далеко; к тому же волки не выходят из большого леса. И знай, кабы какие-нибудь волки и забрели сюда, твой отец их бы тут же убил.

— И ты тоже, маленькая Мари?

— И мы тоже, ты бы ведь нам помог, Пьер, не правда ли? Ты не боишься? Ты бы им показал!

— Да, да, — сказал мальчуган гордо и набираясь храбрости, — мы бы их убили!

— Ты лучше всех умеешь с детьми говорить и вразумить их можешь! Оно и неудивительно: давно ли еще ты сама была ребенком, ты помнишь все, чему тебя мать учила. По мне, так чем человек моложе, тем он лучше понимает детей. Я очень боюсь, что женщине, которой уже за тридцать и которая до сих пор не знает, что такое быть матерью, трудно будет научиться болтать с малышами и их уговаривать.

— Но почему бы и нет, Жермен? Невдомек мне, чего это вы такого дурного мнения об этой женщине. Ну, да оно еще переменится!

— К черту ее! — сказал Жермен, — Я хотел бы, чтобы все переменилось так, чтобы я не должен был больше о ней думать. На что мне нужна жена, которой я совсем не знаю?

— Папа, — сказал малыш, — что же это ты сегодня все говоришь о своей жене, она ведь умерла?..

— Подумать только, ты, значит, не забыл свою бедную маму?

— Нет, я же видел, как ее положили в красивый такой белый деревянный ящик, а бабушка подвела меня и велела с ней попрощаться!.. А она была совсем белая и холодная, и каждый вечер тетя заставляет меня молиться боженьке, чтобы он ее согрел у себя на небе. Как по-твоему, она сейчас там?

— Надеюсь, что да, милый. Только надо все время о ней молиться, мама твоя тогда увидит, что ты ее любишь.

— Сейчас я прочту молитву, — ответил мальчик, — сегодня я совсем про нее позабыл. Только я не могу ее один читать; всегда что-нибудь да спутаешь. Пусть маленькая Мари мне поможет.

— Хорошо, милый, сейчас я тебе помогу, — сказала девушка. — Иди-ка ты сюда и стань на колени.

Мальчик стал на колени на подол юбки, который ему подстелила Мари, сложил ручонки и принялся читать молитву, сперва очень решительно, потому что твердо знал наизусть начало, а потом — медленнее и неувереннее и наконец принялся слово в слово повторять то, что ему шептала маленькая Мари, пока не дошел до места, которое всякий раз бывало для него камнем преткновения; стоило ему дойти до него, как он непременно засыпал. И теперь напряжение внимания и монотонность, с которой он бормотал слова молитвы, произвели свое обычное действие; с большим усилием произнес он последние слоги, и то заставив себя перед этим три раза их повторить; голова его отяжелела и склонилась на плечо Мари, руки разъединились и, ослабев, упали на колени. При свете костра Жермен посмотрел на своего ангелочка, заснувшего на груди у девушки, которая, обняв его и согревая своим чистым дыханием его белокурые волосы, погрузилась в благоговейное раздумье и мысленно молилась о спасении души покойной Катрин.