Вернувшись в Москву, Муся позвонила Угольцеву и попросила у него прощения. Ответом был его гомерический хохот.

— Такова жизнь, малышка. Ты справляешься с ней ничуть не хуже, чем это делают остальные, — сказал он, отсмеявшись положенное.

— Но я постараюсь стать лучше. Ты должен поверить в меня.

— Зачем тебе это нужно? Красивую женщину грехи делают еще красивей. Я не перевариваю святош.

Она почувствовала в его словах горечь.

— Пашенька, я очень благодарна тебе за все. Я очень хочу, чтобы мы остались друзьями, — полным слез голосом сказала Муся. — Я так боюсь потерять тебя. Честное слово.

— Малышка, я никуда не денусь от тебя, а тем более от Ваньки-встаньки. Расскажи мне про него побольше.

— Носит полный портфель пятерок и очень любит рисовать. Аня говорит, у него доброе сердечко. Подобрал тут как-то больного голубя и, когда он умер, проплакал целый день. Пашенька, я буду стараться и стану ему хорошей матерью. Как ты думаешь, может, мне стоит забрать Ваньку к себе?

— Глупости. Свяжет тебя по рукам и ногам.

— Но ведь другие матери воспитывают собственных детей сами, а не поручают их… — Она хотела сказать «чужим людям», но вовремя замолчала. Угольцев все понял.

— Никто не виноват, что у парня нет родных дедушек с бабушками. Хотя вполне вероятно, что это даже к лучшему. Я помогу тебе найти приличную работу, — вызвался Угольцев.

Ее взяли в рекламную фирму, где пришлось сниматься в одних колготках. Президент пообещал платить ей тысячу баксов в месяц и пригласил в ресторан. Она сбежала от него в одном платье и легких туфлях и больше никогда не вышла на работу.

Угольцев нашел ей другую.

На этот раз Мусиным шефом оказалась дама неопределенного возраста. Возглавляемая ею дистрибьютерская фирма специализировалась на итальянской парфюмерии и косметике. Мусю взяли на должность рекламного агента.

— Завтра у вас встреча с президентом «Эмэкса», — сказала дама накануне ее вылета в Милан. — Молодой интересный мужчина. Помешан на всем русском, в том числе на женщинах. Наденете что-нибудь дорогое, но неброское. Макияж вам сделает наш представитель в Милане. Не исключено, что синьор Стефанини пригласит вас к себе на виллу.

— Я знаю по-итальянски всего десяток слов, — сказала Муся.

— Этого вполне достаточно. Он знает примерно столько же по-русски. Имейте в виду, Мариечка, итальянцы очень эмоциональны и подвержены резким перепадам настроения. От синьора Стефанини зависит сумма нашего контракта. Вас ждут десять процентов от разницы. Если она, к примеру, составит двадцать пять тысяч долларов, вы получите две с половиной чистыми.

— Я должна с ним переспать? — поинтересовалась Муся.

— Будем надеяться, до этого дело не дойдет, хотя итальянцы народ непредсказуемый. Но я уверена, многое, если не все, будет зависеть от вас.

Синьор Стефанини оказался красивым мужчиной лет сорока, доброжелательным, прекрасно воспитанным. Он с ходу клюнул на Мусины чары и, как и предполагала ее начальница, пригласил ее на свою загородную виллу. Он заехал за ней в отель с экзотическим букетом каких-то незнакомых цветов, и она захлопала в ладоши и закричала «ура». Она сидела рядом с Маурицио, так звали синьора Стефанини, в его ярко-голубом «Леопарде», погрузив лицо в цветы, и с каждой минутой испытывала к нему все больше и больше симпатии.

— Кариссима белла, до-ро-гая кра-са-ви-ца, — повторял Маурицио и пожимал Мусе руку. — Вива, Руссия, вива, Италия!

Их ожидали на вилле несколько молодых нарядных пар. Маурицио представил ее всем до одного мужчинам. Мусе бросилось в глаза, что все они, как и женщины тоже, на редкость красивы.

После ужина начались танцы при свечах. Маурицио почти сразу же увлек Мусю в оранжерею. Он был очень ласков и нежен, и она растаяла, отпустила все тормоза. Они занимались любовью в небольшом круглом бассейне под лившуюся откуда-то из-под листьев пальмы музыку Вивальди.

Потом все снова собрались за столом, выпили еще шампанского, и Мусю пригласил на танец некто Риккардо. Он оказался еще красивей Маурицио, и она ни капли не сопротивлялась, когда они очутились на кожаном диване в большой комнате, освещенной лишь мерцанием каминного огня, и он овладел ею без предварительных ласк.

«Что же я делаю? — мелькнуло в подсознании. — А, черт с ним. Одним больше, одним меньше — какая теперь разница?..»

В ту ночь она имела сексуальные контакты с семью или даже восемью мужчинами — она не помнила точную цифру. В отель ее доставил шофер Маурицио. Она заснула одетая и проспала до самого вечера. Ее самолет улетал в восемь.

Маурицио прислал ей к трапу букет цветов и аметистовое ожерелье. По прибытии в Москву Муся получила три с половиной тысячи долларов комиссионных.

— Отличная работа. — Начальница улыбнулась ей одним ртом. — Теперь будешь кататься в Италию как минимум два раза в месяц. Через неделю летим с тобой в Сан-Паулу. Стефанини открывает там филиал.

Муся проработала в той фирме ровно три с половиной месяца, заработала двадцать семь тысяч долларов, нервное истощение и внематочную беременность. Начальницу убили в лифте ее дома, когда Муся лежала в больнице. На следующий день после выписки она уехала в N.

На заработанные деньги Муся приобрела однокомнатную квартиру в Чертаново, сумела ее прилично обставить. И стала подыскивать работу. На этот раз она решила не обращаться за помощью к Угольцеву.

Целый месяц она проработала в саду-санатории для детей нуворишей, то есть новых русских. Там и встретила Старопанцева, владельца ночного клуба для крутых сливок высшего, а значит, богатейшего из богатых московского света.

Сначала она стала его любовницей — Старопанцев оказался веселым и отнюдь не глупым малым, и она отдыхала душой в его обществе. Через две недели после их знакомства он предложил ей работу.

Дебют прошел более чем успешно. В зале погасили свет и на большом — во всю стену — экране появилась настоящая Мэрилин. Это были кадры из фильма «В джазе только девушки». Она пропела один куплет песни: «I Want Be Loved by You» [3], экран погас, вспыхнул пурпурно-красный прожектор, и в его лучах возникла словно ниоткуда Муся. Она была выше и стройнее настоящей Мэрилин, но ее глаза, притененные тяжелыми накладными ресницами, блестели не менее загадочно, чем глаза американки, а голос был еще богаче обертонами.

В тот же вечер Старопанцев заключил с ней контракт сроком на два года, согласно которому она должна была появляться пять раз в неделю, что называется, при любой погоде и развлекать сытую и пьяную публику в течение четырех часов. За это она имела три тысячи баксов в месяц чистыми.

Пока Муся оставалась любовницей Старопанцева, никто не осмеливался даже пальцем притронуться к ней. Но скоро ее шеф затосковал в мрачной и опасной для богатых Москве и умотал не то в Калифорнию, не то в Австралию. Муся осталась один на один с безудержной человеческой похотью, распаляемой бешеными деньгами, а также постоянной угрозой потерять жизнь.

Ей так и не удалось втолковать самоуверенным самцам, что не в ее правилах спать с кем попало ради золотой побрякушки либо пачки баксов. Один раз ее чуть не изнасиловали в собственном подъезде, в другой — похитили у самых дверей клуба. Это были «шестерки» какого-то зарвавшегося мафиози, и если бы не авария, в которую угодил управляемый ими «БМВ», гнить бы ее телу на помойке вместе со сломанными и просто надоевшими игрушками богатых хищников.

К тому времени они с Угольцевым окончательно отдалились друг от друга — он увлекся совсем юной актрисой, на которую с самого начала наложил лапу режиссер, и от горя пил по-черному. Два раза в месяц он звонил Мусе, как правило, в четыре утра — он имел привычку просыпаться в это время и запускать на всю катушку «Марш Черномора». На его вопросы — их было два или три, и они никогда не касались интимных сторон ее жизни — она отвечала лишь «да» или «нет». Муся не имела к Угольцеву никаких претензий, но понимала подсознательно, что стала такой не без его прямого участия. Она не любила себя такую, какой стала.