Пора уже давно сказать, ей-ей,

потомкам, правду чистую поведав,

о «роли положительной» царей,

опалой своевременной своей

из царедворцев делавших поэтов.

255

Но высшую всегда имеют власть

над гениями две страсти — два кумира:

запечатлять всевидящая страсть

и страсть слепая улучшенья мира.

И гений тоже слабый человек.

И гению альков лукаво снится,

а не одни вода и черный хлеб

и роковая ласка власяницы.

И он подвержен страху пропастей,

подвержен жажде нежности властей,

подвержен тяге с быдлом быть в комплоте,

подвержен поножовщине страстей

в неосвещенных закоулках плоти.

И гений чертит множество кругов,

бессмысленных кругов среди сыр-бора,

но из угрюмых глыб своих грехов,

сдирая ногти, создает соборы!

А если горы грудью он прорвал

и впереди пространство слишком гладко,

то сам перед собою для порядка

из этих глыб он ставит перевал!

Пардон, пушкиновед и чеховед,

не верю в подопечных ваших святость.

Да, гений тоже слабый человек,

но, поднятый собой — не чудом — вверх,

переваливший собственную слабость.

Так будем выше слабостей своих!

Ведь наши плечи — черт возьми — мужские,

и если на плечах — судьба России,

то преступленье — с плеч ее свалить.

И надо не сдаваться перед ленью,

самих себя ломать без полумер,

и у своих предтеч в преодоленье —

не в слабостях искать себе пример.

Среди хулы или среди хвалы

еще не раз мы, видимо, постигнем,

что перевалы наши — лишь холмы

в сравнении с тем пушкинским — пустынным.

Мы падаем, срываемся, скользим,

а перевал нас дразнит гордой гранью.

Как тянет из бензинности низин

к его высокогорному дыханью!

И вы надейтесь, как полковник тот.

Нужна надежда не для развлеченья,

а чтобы стать достойными значенья,

которое нам кто-то придает.

Чтоб нас не утешали параллели,

когда толкают слабости в провал,

чтоб мы смогли, взошли, преодолели —

и Пушкинский открылся перевал...

* * *

Идут белые снеги,

как по нитке скользя...

Жить и жить бы на свете,

да, наверно, нельзя.

Чьи-то души, бесследно

растворяясь вдали,

словно белые снеги,

идут в небо с Земли.

Идут белые снеги...

И я тоже уйду.

Не печалюсь о смерти

и бессмертья не жду.

Я не верю в чудо.

Я не снег, не звезда,

и я больше не буду

никогда, никогда.

И я думаю, грешный, —

ну, а кем же я был,

что я в жизни поспешной

больше жизни любил?

А любил я Россию

всею кровью, хребтом —

ее реки в разливе,

и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,

дух ее сосняков,

ее Пушкина, Стеньку

и ее стариков.

Если было несладко,

я не шибко тужил.

Пусть я прожил нескладно

для России я жил.

И надеждою маюсь,

полный тайных тревог,

что хоть малую малость

я России помог.

Пусть она позабудет

про меня без труда,

только пусть она будет

навсегда, навсегда...

Идут белые снеги,

как во все времена,

как при Пушкине, Стеньке

и как после меня.

Идут снеги большие,

а ж до боли светлы,

и мои и чужие

заметая следы...

Быть бессмертным не в силе,

но надежда моя:

если будет Россия,

значит, буду и я...

СОДЕРЖАНИЕ

I. КАКАЯ ЧЕРТОВАЯ СИЛА!

«Какая чертовая сила...» ....

Катер связи

Подранок ...

«Долгие крики...»

Изба

«Ах, как ты, речь моя, слаба...»

Глухариный ток

Председателев сын

Бляха-муха

Совершенство

Невеста

Тяга вальдшнепов

Оленины ноги

Шутливое

Моя групповщина

Про Тыко Вылку

Прохиндей

Баллада о нерпах

Баллада о Муромце

Легенда о схимнике

Баллада спасения

«На шхуну по-корсарскп...» . . . .

Береза

Зачем ты так?

Белые ночи в Архангельске . . ,

Иностранец

Баллада веселая

Деревенский

II. ТРЕТЬЯ ПАМЯТЬ

Третья память 89

«Очарованья ранние прекрасны ..» . . 92

Смеялись люди за стеной 94

«Хочу я быть немножко старомодным...» 96

«Как-то стыдно изящной словесности...» 97

Осень 98

Размышления над Клязьмой .... 190

Давайте, мальчики! 103

«Пришли иные времена...» 105

Неуверенность 107

«Жизнь делает нас маленькими...» . . 108

Экскаваторщик 109

Картинка детства 111

Лермонтов 1 113

«Поэзия чадит...» 115

«Предощущение стиха...» 118

«Когда, плеща невоплощенно...» . . . 120