– При чём тут трещины в ногах коня? Копыта у него потрескались, что ли? – спросил в этот момент хозяин кафе.

«Неужели его друг прискакал сюда на коне?» – от неожиданности подумала Аня.

– Конь Петра, медный. Который под всадником. В семидесятых у него начали разрушаться ноги, и лошадке сделали операцию. Мне нужно узнать имя лечащего врача.

– Что, у ненормального шведа потрескался его чугунный лоб?

– Напротив, господин Эрикссон находится в добром здравии и даже готов отпустить меня на волю. Но путь на волю лежит через копыта Медного всадника. Вернее, через то, что спрятано в его брюхе.

Джордж сделал знак официанту. Тот подошел неторопливо.

– Тут человеку срочно нужно что-то найти в Интернете. Найдите ему какой-нибудь ноутбук, ладно?

Официант невозмутимо кивнул, словно он каждый день водил незнакомцев в служебные помещения.

– Благодарю тебя, добрый и щедрый господин, – склонился в поклоне обладатель дорогого пальто и уверенно зашагал вслед за официантом.

К хозяину вернулась прежняя безмятежность. Аня мелкими шагами отступила к своему наблюдательному пункту. Совсем не об этом должны говорить два близких человека после долгой разлуки! Какой конь, почему всадник, зачем какой-то Эрикссон с чугунным лбом?

Но может быть, это тайный шифр? И всё, что она услышала, имеет особый подтекст?

Дождь понемногу утих. Пришла SMS от родителей «Тебя ждать к ужину?». Аня расплатилась (если так пойдёт дальше, то все карманные деньги она будет оставлять здесь) и потянулась к вешалке за своей курткой. Шпионская история, конечно, не так увлекательна, как история запретной любви. Но зато в этом случае у неё есть кое-какие шансы.

Тем временем «шпион» просеивал Интернет сквозь частое сито грамотно сформулированных запросов. Но искомое – список фамилий реставраторов Медного всадника – всё не находилось. У Дмитрия Олеговича на руках был полный перечень заводов и научных организаций, принимавших участие в починке коника. Каждая из этих организаций могла похвастаться прекрасно организованным сайтом. Но ни на одном сайте – ни слова о реставрации памятника. Как будто кто-то вычеркнул из истории людей, доверивших свои имена Медному Петру.

Когда Джордж зашел за другом, чтобы отвести его к себе (у него почему-то не было сомнений насчёт того, где собирается остановиться этот новоявленный краевед), тот рисовал на оборотной стороне каталога фарфоровой посуды какие-то причудливые графики и бормотал себе под нос: «Ижорский завод… Политех… Гагарин… Изохронный циклотрон…»

– Перерыв! – скомандовал хозяин. – У меня дома тоже есть компьютер, и там тебе будет гораздо удобнее – это раз. Два – ты должен попробовать «кумкватовку» и высказать своё мнение.

– С этого «два» и надо было начинать, – сказал гость, перечеркнул график, закрыл все ссылки и выключил ноутбук.

Пару часов спустя оба они, слегка разомлевшие, сидели у Джорджа на кухне. Глаза собутыльников чуть остекленели. Литровая бутылка «кумкватовки» была наполовину пуста.

Дмитрий Олегович всё не унимался – то и дело рвался к компьютеру искать информацию о памятнике.

– Да чего ты прицепился к этому всаднику? Там же не сказано, что это непременно всадник. Дай-ка я своими глазами прочитаю, – потянулся к истрёпанному листку хозяин. – Ну-ка… «Первая часть вмещает в себя всё, в том числе и вторую. Вторая зачастую бывает больше целого. Искомое названо в честь того, что названо в честь него. Впрочем, то, в честь чего оно названо, непременно отыщется внутри». Слушай, да это наверняка какой-нибудь коктейль! «Молотов коктейль» назван в честь взрывчатого вещества, названного в честь Молотова. А?

– Да? И почему вторая часть больше целого?

– С ног валит сильнее. Если смешать как следует шампанское с абсентом и ещё кой-чего туда сыпануть…

– Алхимик! Тебя сожгут на костре инквизиторы из Госнаркоконтроля! Прямо на Дворцовой площади. Привяжут к Александрийскому столпу, обложат еловыми лапами, обольют самогоном – и подожгут.

– Всё законно! Всё чисто! Всё кристально! Как слеза комсомолки. В этом-то вся суть. Использовать запрещённые вещества – это читерство, я считаю. Так любой дурак с полпинка улетит в космос.

– Чи – чего?

– Неспортивно, – перевёл Джордж. – Ещё будешь?

– Буду, буду, куда ж я теперь денусь. Вперёд. К новым спортивным рекордам!

Отложили загадку на тот край стола, который выглядел почище. Затянули хором: «Чижик-Пыжик где ты был? На Обводном водку пил! Выпил рюмку, выпил две, выпил три, четыре, пять. Выпил шесть и выпил семь…» Дальше застопорилось – «восемь и девять» не ложились в ритм, к тому же, собутыльники потеряли счет выпитым рюмкам.

– Стоп! – поднял руку Джордж. – Мне было видение! То не Медный всадник, а Чижик-пыжик! Чижик – это птица. Пыжик – это щенок северного оленя. Маленький такой щеночек, до года. Но по-любому он больше чижика, даже больше памятника. А когда северному пыжику исполняется год, он знаешь как называется? Неблюй. Но это уже не относится к нашей птичке, хоть она и сильно пьющая. Памятник Чижику-пыжику назван в честь песни. А песню сочинили про молодых правоведов, которых чижиками-пыжиками дразнили. За чижиковую шинель и пыжиковую шапку.

– Ну, допустим. А что у этого бронзового правоведа внутри?

– Что-то очень важное. Не зря же его уже раз десять воровали.

– Нет, ерунда это. Я лучше завтра про всадника поищу.

– И правильно. Утро вечера мудренее, – легко согласился Джордж.

– Оно не мудрее. Оно просто другое. Из другой материи сделано. Света и шума больше, таинственных звуков и предчувствий – меньше.

– Но как же… все же… народ говорит…

– Ты же не будешь утверждать, что физика мудренее химии!

– Буду! – не сдавался Джордж. – У меня по химии была пятёрка, а по физике – тройка.

– Это твои проблемы. А на самом деле и физика с химией, и утро с вечером равны по своим интеллектуальным способностям.

– Какие могут быть интеллектуальные способности у времени суток?

– Сам удивляюсь. Но это ведь ты первым завёл разговор о том, кто из них кого мудренее.

Джордж не нашелся что ответить и снова наполнил рюмки. Кумкватовка текла мёдом и молоком, а глаза двух старых приятелей из стеклянных сделались оловянными.

И вдруг как будто кто-то неловко подвинул контрабас, так, что тот застонал и загудел на все лады. «Общее начало» дало о себе знать? Дмитрий Олегович вздрогнул, его друг ничего не услышал и как ни в чём не бывало достал из морозилки сало и стал нарезать его тончайшими ломтиками.

– Анна-Лиза? – вслух произнёс шемобор.

Джордж чуть не отрубил себе указательный палец, отложил нож и, уставившись на друга, зло произнёс:

– Что Анна-Лиза? Оставь хоть ты её в покое. И я не виноват в том, что…

– Конечно, не виноват. Не нужно любой вопрос воспринимать как обвинение во всех грехах и тут же начинать оправдываться. Сперва разберись, в чём тебя обвиняют.

– А меня уже обвиняют? – обматывая пластырем раненый палец, деловито спросил Джордж.

– Нет. Но ты уже оправдываешься, – ответил шемобор и снова вздрогнул – контрабас подвинули в другой раз.

В этот момент Анна-Лиза и Алиса, подпевая группе «20 fingers», въехали в Санкт-Петербург на своей «хищной хохломе».

«Бум-бум-бум!» – пульсировал ритм весёлой и злой песни. А может быть, это сердце стучало?

Всю ночь шел дождь, а под утро его сменила какая-то невнятица: с неба вроде бы ничего не капало, но влажность была такая, что казалось, будто в воздухе на невидимых глазу ниточках повисли мириады молекул воды. Каждого, входившего в домик Тринадцатой редакции, встречала живописная группа сушившихся на перилах лестницы разноцветных предметов гардероба. Мокрую обувь оставляли на площадке второго этажа. Лёва притащил из подвала обогреватель и поставил в приёмной рядом с диваном. Сёстры Гусевы в приказном порядке подливали каждому в кофе глоток-другой коньяка. Виталик умудрился нацедить себе в чашку больше коньяка, чем кофе, и сидел на диване в позе йога, в закатанных выше колена джинсах, накинув на плечи Наташину зимнюю шаль.