В доме пахло пряными яблочными пирожками, недавно вынутыми из печи.

— Бьюсь об заклад, если попадешь в такой домик, никогда из него не выйдешь. Тебя заколдуют, и ты останешься в нем до конца своей жизни.

К счастью, Дженни уже ушла, отработав день; Стелла все время посматривала на часы, чтобы не заявиться в дом раньше половины пятого. Незачем матери знать о каждом ее шаге, о каждом друге, о каждом желании. Незачем вообще что-либо знать.

Когда девочки вошли на кухню, там была только Лиза — в белой поварской куртке поверх фуфайки и синих джинсов, с повязанным на голове платком.

— Какая жалость! Всего минуту назад ты бы не разминулась со своей мамочкой.

Стелла и Джулиет переглянулись, стараясь не захихикать.

— Фу ты! — У Джулиет была способность говорить искренне и серьезно в самые щекотливые минуты. — А я так хотела повидаться с ней.

— Зато у вас есть я, — улыбнулась Лиза и велела им присесть, чтобы перекусить. — Будете моими дегустаторами. Новый рецепт. Вообще-то он старый. Один из рецептов Элизабет Спарроу.

— Это моя прапрабабушка, — пояснила Стелла.

Девочки попробовали взбитый творог со сливками под малиновым соусом и с восторгом отозвались о новом десерте, хотя предложили поменять название, если Лиза собиралась добавить его в меню, — мол, творогом в наши дни никого не удивишь, лучше назвать его пудингом или даже муссом.

— Слышала об отце? — поинтересовалась Лиза. — Он переезжает жить к Мэтту. — Она стянула с головы платок и провела пальцем по волосам, которые были когда-то темно-рыжими, а теперь потускнели, приобретя мышиный оттенок. — Если уже не переехал. В свою старую комнату.

— Ура! — провозгласила Стелла. — Я очень рада, что он остается. Он замечательный, — сообщила она подруге. — Я хочу, чтобы ты с ним познакомилась.

— Тогда пойдем туда сегодня вечером. Напросимся на ужин. Мне так и не удалось познакомиться с ним в Бостоне. Он всегда отсутствовал.

Они начали планировать вечер, позабыв, что их слушает Лиза, но потом Джулиет толкнула Стеллу локтем.

— Гляди, — одними губами проговорила она. — Влюбилась.

— А почему бы вам не пойти с нами? — предложила Лизе Стелла. — Заодно и дорогу нам покажете. Я еще ни разу не была в доме у дяди.

— Ой, нет. — Лиза вспыхнула и принялась вытирать глаза, словно туда попали соринки. — Я не могу.

— А знаете, что нам нужно сделать для начала? — Кто-кто, а Джулиет Эронсон понимала, что такое уязвимая натура. Она знала, что чувства проявляются на лицах людей, когда те даже не подозревают об этом. — Хорошо бы выкрасить вам волосы, — сказала она Лизе. — Бьюсь об заклад, вы когда-то были рыжей.

— Это было давным-давно, — возразила Лиза.

Джулиет потянулась к своей сумке. Вместе с черной краской для одежды она привезла с собой несколько коробочек египетской хны. Никогда не знаешь наперед, а вдруг кому-то понадобится сменить внешний облик, как, например, Лизе Халл. Да что там, у нее в волосах даже начала проступать седина. И помадой она, наверное, не пользовалась уже много лет. Что бы они с ней ни сделали, все равно будет только на пользу.

— Пожалуйста, Лиза, — принялась канючить Стелла, — а если вам не понравится, то всегда можно восстановить то, что было.

На самом деле понадобилось бы добрых три месяца, чтобы смыть цвет, но Джулиет согласно закивала.

— И время как раз подходящее. Будем только мы и двое мужчин — отец Стеллы с ее дядей. А кому интересно их мнение?

Ловушка была простая, но Лиза сразу в нее попалась. Джулиет заулыбалась, увидев, как Лиза стала совсем пунцовой. Да, действительно, дело тут нечисто. Когда девчонки в конце концов уговорили Лизу испробовать на себе действие хны и помчались наверх по узкой изломанной лестнице за шампунем и полотенцами, Джулиет Эронсон буквально давилась от смеха. Ей нравилось, когда она оказывалась права.

— Десять к одному, что Лиза влюблена в твоего дядю, — проворковала она. — Ах, любовь, любовь. Ей все подвластны.

Стелла остановилась в узком проходе и пропустила Джулиет вперед. Стоя там, на полутемной лестнице, она поняла, почему Лиза позволила им вымазать ее волосы хной, чтобы полностью измениться. Всему причиной была истинная, долговечная, невостребованная любовь, та страсть, от которой, по словам некоторых, не было лекарства. В то же время другие считали, что любовь изменчива и непостоянна, поэтому кто-то вроде Стеллы выглядывал в окно, перед тем как лечь спать, и приходил в ярость, заметив Джимми Эллиота внизу под платанами, но испытывал еще большее разочарование в те редкие случаи, когда Джимми не появлялся.

В это дождливое время года кусающиеся черепахи откладывали яйца в любой грязной ямке на подъездной дороге и лужайке. Дженни даже нашла несколько кладок возле дверей кухни и прикрыла их пучками травы в надежде, что ими не полакомятся опоссумы и еноты. Она уже находила скорбные остатки таких обедов на тропе Ребекки Спарроу; какой-то зверек, видимо, добрался до кладки и оставил только пустые скорлупки, разбитые на половинки, которые перламутрово переливались на свету. Бедная мама-черепаха. Интересно, думала Дженни, поймет ли она, что потеряла, когда вернется? Займется ли она разоренным гнездом, все еще не теряя надежды, или, быть может, сразу вернется в озеро, к водяным лилиям, мятлику и камышам?

Каждую ночь Дженни заходила в спальню, в которой спала Стелла, перед тем как переехать к Лизе. Дженни так и не сменила простыни, потому что отпечаток дочки остался в каждой складочке ткани, и ее запах тоже — смесь презрения и водяных лилий. Некоторые люди пребывали в уверенности, что, когда отпускаешь дочь, она обязательно вернется, как те воробьи, что мостились на карнизе, выклянчивая крошки, корочки, доброту. Но Стелла даже ни разу не подошла к телефону, когда Дженни звонила в чайную. Лиза объясняла, что девочка занята, но Дженни слышала приглушенный голос Стеллы: «Скажите ей, что меня нет».

Дженни всегда стремилась к отношениям, прямо противоположным тем, какие были у нее с собственной матерью, но почему-то все повторилось. Те же самые невысказанные слова, та же самая непроходящая боль, та же невидимая нежность — словно чернила испарились со страницы, оставив чистый белый лист. Вчера вечером Дженни отправилась на прогулку. Одиночество погнало ее из дома, и, наверное, одиночество привело ее к дому Эйвери, хотя, скорее всего, ноги сами вывели ее на эту тропу, по которой она так часто ходила, когда была девочкой. Мимо Локхарт-авеню, мимо старого дуба, совсем прогнившего и обвязанного теперь проволокой; со стороны казалось, будто пойманный великан начнет бродить по улицам, если его освободить.

В прежние времена Дженни переполняло ожидание, когда она направлялась к дому Эйвери, и теперь она почувствовала то же самое. Она пересекла луг, миновав черного ангела, которого так любил Мэтт Эйвери. Стоило подумать о нем, пусть даже всего секунду, у нее перехватывало дыхание. Тогда Дженни, как глупое дитя, попыталась прогнать то, что с ней происходило, и начала считать до ста, стараясь не думать о Мэтте. Сама не понимая почему, она представила булавку, серебряную, блестящую. Представила, что проваливается куда-то в темноту с одной горящей свечкой в темноте, тогда как на самом деле брела по зеленому лугу. Дул легкий ветерок, в пряном сыром воздухе разносился аромат платановых деревьев.

В городе все магазины успели закрыться, горели лишь неоновые огни пиццерии, растекаясь по тротуару синими и желтыми лужицами. Когда-то на ее месте стояло кафе-мороженое, принадлежавшее семейству Хармон. Там подавали ванильные и ореховые шарики в картонных плошках. Дженни работала в этом кафе три лета подряд, получив хорошую практику, как оказалось, для должности менеджера в кафе «Бейлис» в Кембридже. Не успела она себя остановить, как сразу вспомнила Мэтта, как он сидел у стойки в «Бейлис», смотрел за ее работой, заказывал одну порцию мороженого за другой, тогда как с самого начала предпочитал хлеб с маслом. Она вспомнила, как он посмотрел на нее, когда вошел в чайную тем дождливым днем. Лил настоящий каменный дождь, затопивший все канавы и улицы.