– Договорились, – произнесли мы с Дженни хором.

И профессор вышел из палаты, оставив дверь открытой.

Дженни сразу легла на кровать, закинула руки за голову и уставилась в потолок, изучая трещины. Медсестра Ксения зачем-то мыла в рукомойнике наши стаканчики. Некоторое время все молчали.

– Мне кажется, – вдруг произнесла Дженни, не сводя взгляда с потолка, – у меня в глазах красные вспышки.

Медсестра недоверчиво на нее покосилась.

– Нет, ну правда! – сказала Дженни. – Если в потолок долго смотреть.

Я лег на кушетку рядом, тоже закинул руки за голову и начал смотреть в потолок. Потолок был неровный и пыльный, с него свисали пылевые сосульки, какие можно заметить только при ярком солнечном свете. Осветительные трубки были приделаны неровными рядами, кое-где не хватало ламп. Еще на потолке был конусный датчик с проводом. А через всю комнату по потолку шла трещина, словно он собирался развалиться над головой и все ждал момента. Я представил себе эту картину, и мне вдруг стало страшно. Я решил об этом сообщить.

– Что-то мне страшно, – сказал я.

– Чего вдруг? – отозвалась медсестра.

– Не знаю. – Я сделал глубокий вдох. – Беспричинно.

Медсестра задумчиво цыкнула зубом и ничего не ответила.

– Вы бы записали это в журнал, что ли, – предложил я.

– Я запомню, – пообещала Ксения.

Я снова уставился в потолок и смотрел так долго, что мне начало казаться, будто он плавно движется на меня, как большое одеяло. Я хотел об этом сообщить, но не успел.

– Вот! – крикнула вдруг Дженни. – Опять вспышка!

И на этот раз я понял, о чем она говорит.

– И у меня, и у меня! – закричал я. – Я тоже видел! Вот на том конусе, да?

– Точно! – откликнулась Дженни и радостно повернулась ко мне: – Ты правда видел, да?

Охранник Рустам звучно раскашлялся из своего угла, а затем произнес:

– Это датчик пожарный. Там сигнальный диод каждые десять секунд вспыхивает.

Мы замолчали. Мне снова показалось, что потолок начинает опускаться, но говорить об этом уже как-то не хотелось.

Я встал, подошел к распахнутому окну, облокотился на подоконник и стал глядеть на улицу с пятого этажа. Ярко светило солнце. Внизу под окном темнел битумный козырек парадного крыльца, на нем валялись бутылочные осколки и фантики. Перед входом виднелась асфальтовая площадка – справа и слева стояли скамейки, а над ними цвели кусты сирени. Вдали по шоссе неспешно катились грузовики. Из-под козырька появился, бодро перебирая костылями, какой-то парень в военной форме, доковылял до лавки и сел, выставив перед собой ногу в гипсе. Больше ничего интересного не происходило. Один раз на площадку вышли покурить две медсестры в белых халатах, они хихикали о чем-то своем. Парень в гипсе доковылял до медсестер, выпросил у них сигарету и заковылял к скамейке, но медсестры его схватили под руки, развернули и начали что-то строго выговаривать, показывая пальцем на скамейку. Через проходную вошла пожилая дама с авоськой и, прихрамывая, направилась к зданию, на ходу деловито вынимая из авоськи рентгеноснимок. Ничего интересного не происходило.

– Мягкая конструкция с вареными бобами, – вдруг пробасил за моей спиной охранник Рустам, – кто автор?

Я обернулся. Рустам все так же сидел в дальнем углу, почесывая лоб карандашом, словно и не он задал вопрос. Дженни все так же глядела в потолок. Медсестра Ксения сидела на стуле, рассматривая свои ногти.

– Вы что-то сказали или мне послышалось? – осторожно произнес я.

– Автор картины, – забубнил Рустам, – мягкая конструкция с вареными бобами.

– Сальвадор Дали, – вдруг сказала Дженни. – У него картина так называлась сумасшедшая. Там локти в пустыне стоят один на другом.

– Дали? – с интересом переспросил охранник. – Подходит, как раз четыре буквы… А тогда поэт, восемь букв, вторая «а»?

Ему никто не ответил.

– Бальзак, – наконец предположила медсестра Ксения.

– Не, – ответил Рустам, – мало букв.

– Ну, значит Бальмонт, – пожала плечами медсестра.

Рустам долго шевелил губами, а затем удовлетворенно кивнул и заскрипел карандашом. В палате снова воцарилась тишина.

– А кормить нас будут? – спросила Дженни.

– Конечно, – откликнулась Ксения. – Обед у нас в два. Еще три часа до обеда.

– А здесь какой-нибудь ларек есть, ну, печенье купить? – спросил я.

– Нельзя покидать палату, – покачала головой медсестра. – А что, кому-то хочется есть?

– Нет, просто спросил.

– А может, какие-то другие симптомы? – с надеждой спросила медсестра. – Необычные ощущения? Искажения пространства? Ну или эти, как их…

– Галлюции, – подсказал Рустам.

Медсестра обернулась к нему:

– Галлюцинации, Рустам! Галлюцинации! Не галлюции! Ну, ты даешь! Галлюции! – Она запрокинула голову, широко распахнула рот и оглушительно захохотала прямо в потолок. Она хохотала долго – минуту, наверно.

Я посмотрел на Дженни. Дженни сидела на кровати, обняв колени, и тоже смотрела на медсестру настороженно.

– Скажите, а зачем нам здесь охранник с автоматом? – вдруг спросила Дженни, когда медсестра наконец замолчала.

– Рустам? – удивилась медсестра. – А он к эксперименту не относится.

– Но вот же он сидит. – Дженни раздраженно показала пальцем на крайнюю койку в углу.

– Он живет здесь, – ответила медсестра спокойно.

– В палате? – с ударением переспросила Дженни.

Медсестра хотела что-то ответить, но тут в раскрытую дверь заглянул профессор. На голове его теперь была каска с прозрачным забралом, поднятым вверх, а в руках он держал какую-то непонятную штуку – не то дрель, не то мясорубку.

– Ну? – бодро спросил он, оглядывая нас с Дженни. – Все нормально?

Мы покивали.

– Никаких новых ощущений? Ничего необычного?

Я пожал плечами. Дженни промолчала.

– Что-то они у нас бледные какие-то оба, – озабоченно сказал профессор и повернулся к медсестре: – Ты им часика через два температуру померяй.

Медсестра кивнула.

– Вот и чудненько, – подытожил профессор. – Если что – я пока буду во дворе пилить.

И ушел. Вскоре со двора донесся пронзительный визг электропилы. Я вздрогнул.

– Вы тоже этот звук слышите? – спросил я.

– И я слышу! – подтвердила Дженни.

Медсестра Ксения лениво махнула рукой:

– Данила Ильич автобус свой пилит.

– Что?! – спросил я.

– Ну, вы видели у входа желтый автобус? Списанный, без колес?

Дженни удивилась:

– А он разве без колес? Я как-то не разглядывала.

– У Данилы Ильича сейчас ремонт в доме, – с уважением пояснила Ксения. – А у него пациент – директор автопарка. Вот он взял по случаю списанный автобус и выпиливает окна: лоджии ими стеклить будет. Уже вторую неделю пилит. Три окна разбил по неаккуратности и лобовое.

– Ясно… – пробормотал я.

– Если вам нужно, – доверительно продолжила Ксения, – вы у него потом спросите, может, у него лишние останутся.

– Окна? – испуганно спросила Дженни. – От автобуса?

Медсестра кивнула:

– Мне он тоже обещал одно выпилить. Я пока не знаю, куда его, может, на кухне повешу…

Мне на миг показалось, что у меня кружится голова. Я открыл рот и сделал несколько глубоких вдохов.

В этот момент во дворе послышался рассыпчатый стеклянный звон и глухая ругань. Пила смолкла. А вскоре на пороге палаты возник хмурый профессор, сжимая левую кисть носовым платком.

– Ксения! У нас есть зеленка?! – раздраженно рявкнул он, но вдруг увидел мои испуганные глаза и пояснил уже спокойным тоном: – Пустяки, царапина.

– Данила Ильич! – всплеснула руками Ксения. – Давайте ж я перевяжу!

Оба исчезли в коридоре.

Я посмотрел на Дженни, Дженни пожала плечами и покрутила пальцем у виска.

– Город на юге Москвы, – вдруг подал голос Рустам и с горечью прокомментировал: – Какие-то упоротые дебилы кроссворды сочиняют. Москва – она же сама и есть город!

– Может, пригород? – настороженно предположила Дженни. – Нутам, Зеленоград, Люберцы…