Подобная «концентрация художественной мощи» являла собой одну из сторон – весьма наглядную – попытки общественной верхушки и лично Франца Иосифа способствовать возрождению империи путем проведения активной культурной политики. Предполагалось, что космополитичное творчество противопоставит узколобым националистам подлинно австрийское искусство. Однако внутри этого «широкого культурного поля» власть оставалась сконцентрированной в руках горстки художников и чиновников, тесно связанных между собой. Кое-кто рассматривает этот феномен как «простую коммерциализацию искусства, ставящую под сомнение как его чистоту, так и его серьезность». Против попытки спасти империю и очарование прошлого выступил Карл Краус, а также поэт Георг Тракль, архитектор Адольф Лоос, композитор Арнольд Шенберг, художник Оскар Кокошка и другие деятели.

Вена конца века была отмечена не только противостоянием различных художественных или литературных школ. Стилевые конфликты затронули и область архитектуры. В 1889 году вышло в свет сочинение Камилло Зитте «Der Städtebau». Как мы уже говорили, представляется маловероятным, чтобы Гитлер его не читал, – учитывая восхищение, которое он испытывал к постройкам на Рингштрассе и торжествующему «монументализму» официозной архитектуры. Зитте придерживался исторического стиля; он считал вполне оправданным прибегать к имитации греко-романских и даже готических архитектурных приемов, если это соответствовало назначению здания. Вопросы эстетики занимали его гораздо больше, чем технические проблемы или функциональность сооружения; кроме того, он уделял огромное внимание организации окружающего здание пространства, напоминая о важном значении греческой агоры и римского форума, рыночной площади, – то есть активно выступал против агорафобии. Под влиянием своего отца он придерживался принципа Gesamtkunst, согласно которому городское строительство должно подчиняться единому художественному замыслу. В своем стремлении к синтезу исторической и художественной традиции, убежденный в своей эстетической и социальной миссии, Зитте нес на себе заметный отпечаток влияния Вагнера. Действительно, последний указал путь к созданию нового мира – после того, как старый был разрушен адептами науки и торговли. Вагнер стал первым, кто создал концепцию Gesamtkunstwerk (всеобъемлющего художественного произведения) и мифического героя: так же, как музыкальная драма объединила самые разные виды искусства, национальный миф должен был объединить современное разрозненное общество. Как тонко отмечает Шорске в своей книге «Вена на рубеже веков», ни Вагнер, ни Зитте – в отличие от Маркса и деятелей Французской революции – не считали народ активным политическим элементом; пассивно-консервативный, он, по их мнению, нуждался в освобождении от подрывных влияний современности и деструктивных идей, идущих сверху, от ученых и торгашей-авантюристов.

Противником Зитте выступил Отто Вагнер, опубликовавший в 1895 году «Современную архитектуру» – труд, в котором он попытался дать объяснение дилемме эклектичного стиля, возобладавшего в XIX веке. Вагнер встал на защиту рационального, по сути – коммерчески утилитарного стиля, образцы которого видел в зданиях Wienzeile. В своем сочинении «Die Grosstadt. Eine Stidie Über diese» («Очерк о большом городе»), опубликованном в 1911 году, он противопоставил стилю Зитте необходимость соответствия образа города современному человеку. Он был назначен главным архитектором проекта сооружения венской железной дороги и профессором архитектуры Школы изящных искусств, возглавив кафедру, которую до него занимали представители «исторического» стиля и классического Возрождения. Зитте также выдвигал свою кандидатуру, но ему предпочли приверженца нового, технически утилитарного стиля.

Пятым важнейшим событием 1888–1889 годов стала консолидация двух политических партий, оказавших глубокое влияние на идеологию гитлеризма: Австрийской социал-демократической партии и пангерманистского движения кавалера Георга фон Шонерера, который, как и отец Гитлера, родился в районе Шпиталя.

Основатель Социал-демократической партии Виктор Адлер поддерживал знакомство с Фрейдом, Малером и Баром. Он являл собой «тип интеллектуала, ставшего политическим лидером, – весьма распространенный тип в истории австрийского социализма. Традиция австрийского марксизма зародилась из органичной связи между рабочим движением и интеллигенцией, озабоченной поиском собственной идентичности, ведущей происхождение из крупной, часто еврейской буржуазии». Эта точка соприкосновения еврейской интеллигенции с защитой общественных интересов начиная с 1908–1909 годов оказала глубокое влияние на негативное отношение Гитлера к марксизму, которое после войны оформилось в своего рода уравнение: большевизм равняется «еврейству».

С другой стороны, с программой «кавалера Розенау» Адольф Гитлер, по всей видимости, ознакомился в годы учебы в Штейре, а затем во время своих «шатаний» по Линцу. Кубицек даже утверждает, что отец его друга был антисемитом и симпатизировал движению Шонерера, что не соответствует автобиографическому рассказу Гитлера. Во всяком случае, можно утверждать, что знамя пангерманизма было ему вручено учителем истории Леопольдом Потшем и различными националистскими ассоциациями, развившими бурную деятельность в австрийской части страны. Гитлер вспоминал, что они предпочитали черно-красно-золотой флаг и Deutschland über alles, то есть Heil австрийскому гимну.

Шонерер, как и Адлер, как и мэр Вены социал-христианин и демагог Люгер, поначалу был либералом. К постепенному отходу от данного течения его вынудили равнодушие и недопонимание либералами важности социального вопроса, а также их вялое отношение к славянскому и чешскому национализму. В программе, принятой в Линце в 1882 году, эти либералы-диссиденты провозглашали радикальную демократию, социальную реформу, таможенный союз и установление более тесных договорных отношений с немецким рейхом. Но они не стремились к аншлюсу, в отличие от Шонерера, который посвятил ему длинную речь в рейхстаге. Впоследствии он высказывал эту же идею в рамках своей борьбы за роспуск монархии Габсбургов. Еще одной стержневой идеей программы Шонерера стал антисемитизм. В своем первом заявлении, сделанном в 1879 году, он связал интересы земельных собственников с интересами рабочих и противопоставил их капиталу и евреям, власть которых зиждется на деньгах и слове. Все более частые нападки кавалера на евреев объяснялись в том числе и тем, что он защищал австро-венгерское государство и положение наций, составляющих большинство. Как пишет Шорске, «Шонерер был самым ярым и самым упорным антисемитом, когда-либо рождавшимся в Австрии. В то же время он показал себя самым яростным противником всякой интеграции, способной сплотить разные народы, населявшие империю: он был врагом либерализма, социализма, католицизма и имперской власти. […] Антисемитизм позволил ему одновременно стать антисоциалистом, антикапиталистом, антикатоликом, антилибералом и врагом Габсбургов». В 20-е годы эта доктрина как нельзя лучше подойдет Гитлеру, только вместо «антигабсбургской» составляющей в ней появится «антивеймарская». Впрочем, Шорске также приписывает Шонереру эдипов бунт, схожий с гитлеровским, и общие черты паранойи; наконец, еще одна дорогая Гитлеру идея, а именно идея «народной общности», также появлялась уже у Шонерера.

Биографы Гитлера указывают на это духовное родство гораздо реже, чем на то влияние, которое оказал на него мэр Вены Карл Люгер. Если Шонерер «преобразовал традицию бывших левых в идеологию новых правых» посредством трансформации демократического национализма grossdeutsh в пангерманизм расистского толка, то Люгер совершил как раз обратное: «Он трансформировал идеологию старых правых, основанную на австрийском политическом католицизме, в идеологию новых левых, принявшую вид христианского социализма». «Прекрасный Карл», как его называли, не восставал против добропорядочного венского общества, но его более грубый и демагогический стиль позволил ему завоевать массовую аудиторию, о которой Шонерер с его идеями не мог и мечтать. Когда в 1887 году Шонерер предложил на рассмотрение Имперского совета проект закона об ограничении еврейской иммиграции, Люгер, который до тех пор особенно не участвовал в антисемитских дебатах, поддержал его, причем явно из соображений, связанных с будущими выборами; точно так же его поддержка левого католицизма несла явный отпечаток выраженного политического оппортунизма. Эта позиция легла в основу знаменитого высказывания, позже повторенного Герингом: «Я решаю, кто еврей, а кто – нет».