Заскочив в спальню, я обнаружил свое животное, спящим в гамаке, по-видимому, переусердствовало с экстримом. Почувствовав мой приход, Клео приоткрыла глаза и, сладко зевнув, продолжила свое основное занятие. Умилительная картинка! Вот уж никогда не думал, что смогу так привязаться к этому надменному и удивительному созданию! Улыбнувшись, я вновь направился в ванную.
Обычно утренний туалет занимает у меня не более получаса. Полагаю, что любая среднестатистическая женская особь не укладывается в такое же время. «Особь» в данном случае отнюдь не оскорбление, просто в безудержных попытках видоизменить свою внешность, эти прекрасные сущности мне кажутся гостьями из другой Галактики. Но удивляет меня больше не количество средств, способов, времени и других важных для этих процедур факторов, а тот странный феномен, получающийся в результате таких, поистине титанических, усилий. Часто, по моему мнению, производимый эффект после такого «улучшения» бывает обратный желаемому.
Когда у меня гостит женщина (их было не так уж много, как мне хотелось бы, но намного больше, чем позволяли приличия, как считала Клео), то время ее утреннего туалета занимало пару часов. Два часа ежедневно! Можно сказать, вычеркнуты из жизни безвозвратно! Хотелось бы знать, о чем в это время думает дама, кроме своего зеркального отражения? Я понимаю: красота спасает мир. Но, исходя из того суммарного количества времени, затраченного среднестатистической женщиной на улучшение своего внешнего вида – причем весьма относительного и неоднозначного – наша планета уже несколько веков должна пребывать в мире, гармонии и всеобщем благоденствии.
Мужчинам, действительно, проще. Правда, иногда мне приходиться тратить некоторое время на поддержание в должном виде своей трехдневной щетины а-ля Джордж Майкл.
Когда мне кто-либо из моих знакомых мужчин говорит, что безразличен к своей внешности, я
подозреваю
, что это ложь.
Мы озабочены своим внешним видом не меньше, чем женщины, а иногда и больше, что, по моему глубокому убеждению, тоже не есть хорошо. Я не безразличен к своей внешности, но и не отношусь к метросексуалам.
И вот сейчас, глядя на себя в зеркало, я с удовольствием отметил, что легкая отечность глаз, расстроившая меня после пробуждения, прошла. Нечасто позволяя себе переусердствовать с алкоголем, в целом свое отражение в зеркале я нахожу привлекательным. От матери-
итальянки я унаследовал голубые глаза и чуть смуглую кожу, высокие, резко очерченные скулы. От отца – русые волосы, высокий лоб и твердый подбородок. В общем-то, судя по своей популярности у женщин, гены, унаследованные мною от всех своих предков, сложились вполне гармонично; и дамы нередко проявляют ко мне интерес, иногда все же чрезмерный. Но это обстоятельство, полагаю, предпочтительнее женского равнодушия или антипатии.
Я редко вспоминаю свое детство, хотя оно было вполне счастливым и даже прикольным из-за моей многочисленной и эксцентричной итальянской родни, которая появилась в моей жизни достаточно рано.
Честно
говоря, сам факт моего появления на свет божий можно назвать чудом. Мой отец Питер Лоутон был редким экземпляром патологического интроверта, угрюмого и нелюдимого, и, несмотря на свою весьма привлекательную внешность, долгое время сторонился женщин. Во всяком случае, он так мне рассказывал, и я ему верил: отец просто не умел врать. Другое дело – моя мать, Сильвия Санторо, красивая, но чрезмерно коммуникабельная и эмоциональная женщина.
Подозреваю, что при встрече со своим будущем мужем, этим эффектным дикарем, она отчаянно влюбилась в него. А спустя некоторое время, Сильвия, вероятно изнасиловала беднягу (не буквально, надеюсь), чудесным образом женив его на себе. Очевидно, обалдевший мужчина находился в такой прострации от случившегося, что еще некоторое время пребывал в зомбированном состоянии, адекватно не воспринимая реалий. Мое рождение, видимо, привело его в чувство. Впрочем, подозреваю, что темпераментные и экзальтированные родственники моей любимой матушки более основательно поработали над чувствами и характером мистера Лоутона, и через год после моего рождения мать уговорила своего мужа покинуть Англию и переехать на ее родину, в Милан. Многочисленная и любвеобильная итальянская семья Санторо решила, похоже, совместными усилиями вырвать своего «отмороженного» зятя из его глубокой, по их мнению, «заморозки», то бишь неспешного и размеренного бытия. Но они явно не учли хромосомный набор этого английского джентльмена-стоика. Наверное, отец согласился на переезд в Италию вполне осознанно, чтобы через какое-то время получить возможность оставить жену и сына на попечение их средиземноморской родни. И я его вполне понимаю. Думаю, что пробуждение этого героя женских грез от любовной сказки было достаточно жестоким, и о какой-то совместной жизни с семьей моей матери не могло быть и речи. Его мужества и терпения хватило на пару месяцев, а затем отец возвратился на родину. И это был лучший выход для всех. Если бы он остался в Милане – вероятность не до жить до своей старости у него была бы более чем реальной.
У меня запаса прочности оказалось больше – вероятно из-за того, что в моей крови присутствует ее «итальянская» составляющая. Но небольшое разрушение моей эмоциональной защиты все же случилось, к тому же совпало оно с гормональной перестройкой подросткового организма. Совпадение весьма символическое. Надо сказать, что наше общение с отцом длительное время ограничивалось редкими телефонными разговорами, состоящими обычно из пары-тройки банальных фраз. Когда мне исполнилось двенадцать, он все же соизволил пригласить нас с матерью к себе в гости. И мать согласилась, о чем впоследствии, возможно, немного сожалела, потому что наше недельное пребывание в доме отца открыло мне истину, быстро перепрограммировавшую мое сознание: оказывается, свобода существует! Я впитывал благостную тишину отцовского дома, пьянея от уютного и неспешного бытия, наслаждаясь умиротворением и покоем окружающего пространства. Конечно же, я мечтал о постоянстве такого блаженства. И в осуществлении этого желания мне неожиданно, но вполне сознательно помог отец. Нам было уютно вместе молчать, заниматься своими делами, а при обоюдном, нечасто возникающем желании – поболтать или подискутировать на какую-нибудь тему. Все же осознание того, что ты не одинок, спасает от ощущения оторванности от мира, по крайней мере в моем случае. Мы не стали с ним задушевными друзьями по той причине, что исключали для себя возможность изливать кому-либо свои душевные переживания. Это качество просто не входило в наше хромосомное наследие. Хотя, думаю, что у отца, безусловно, все обстояло более серьезно, чем у меня. Когда мы с матерью приехали к нему погостить, ему было уже за пятьдесят; конечно же, багаж прожитых лет не мог не оставить на характере этого замкнутого и сурового мужчины шероховатостей и трещин, при этом пощадив его внешность. Появившиеся морщины и седина придавали киношной красоте отца образ мужественного героя. Так что местные фанатки Клина Иствуда получили возможность лицезреть двойника любимого актера, занимающегося вполне обыденными делами.
Что же касается матери – она помогла мне совершенно невольно. Будучи по натуре очень деятельной, Сильвия изнывала от безделья и скуки. Англичане показались ей еще более замкнутыми и необщительными, чем прежде, что было не так уж далеко от истины. Наслаждаться великолепием природы прибрежного городка женщине надоело через пару дней. А так как летние каникулы только начались, мать – не без нашего с отцом совместного давления – все же решилась оставить меня в Англии на некоторое время. Так что «некоторое время», оговоренное когда-то с Сильвией, к моей непередаваемой радости, длится уже более двадцати лет. Не могу сказать, что это счастье далось мне без моральных и нервных потерь. Впрочем, оно того стоило. Даже сейчас, находясь на немалом расстоянии от Милана, моя мать и вся остальная многочисленная родня, особенно ее женская часть: бабушки, кузины, жены и даже соседки – пытаются быть в курсе всех моих дел. Я свято выполняю взятые на себя обязательства: раз в неделю общаюсь с Сильвией (она предпочитает, чтобы я называл ее по имени, мне тоже так более комфортно) по скайпу. К этому дню я готовлюсь не только морально, но и технически, то есть занимаюсь организацией всевозможных ухищрений: звонка в дверь, телефонной трели или сбоев в электронной связи, – которые случаются с подозрительно частой регулярностью. Я люблю Сильвию и всю свою родню, но находиться под их «неусыпным оком», к тому же пытающимся контролировать меня круглосуточно, без перерыва на сон, обед и другие мои потребности… это слишком! Такая опека может сломить даже более крепкого человека, чем я. А если еще учесть, что на обычное взаимное приветствие у нас уходит не менее получаса, а прощание затягивается в воронку бесконечности, то мне элементарно просто не хватило бы времени на все остальное.