Бандиты слушали его, ржали.

— Ай да лесовик!

— Ай да Егорыч!

Посреди стола возвышалась ведерная сулея с самогоном; вокруг нее стояли сковороды с яичницей, свернутая в лоснящиеся круги домашняя колбаса.

— Позвольте наполнить стопки? — уважительно обратился к Софье Николаевне Гаврила.

Она кивнула, и он взялся за сулею.

Яшку Софья Николаевна усадила возле себя и кокетливо заглянула ему в глаза:

— Выпьем, большевичок?

— С бандитами не пью! — выпалил он.

— Ну какая же я бандитка? — обиженно надула губы Софья Николаевна. — Я этуаль, голубчик! Санкт-петербургская этуаль… Ты хоть знаешь, что это такое?

— Буржуйские слова мне ни к чему! — отрезал Яшка.

Софья Николаевна вгляделась в его лицо.

— А на твоем лице написано, что твоих бабушек кре-епко любили аристократы.

Гаврила склоняется над ней. Полон внимания, млеет от ее слов. И выражение лица было таким, как в тот день, когда он читал в журнале «Нива» светскую хронику.

Софья Николаевна вздохнула.

— И меня любили аристократы. Сам банкир Рукавишников за мной экипаж присылал…

Слушал ее в кустах и Бумбараш. Видел Яшку, Гаврилу, бандитов… Их было много — больше двадцати, все с оружием, а у него — только кулаки, которые он сжимал в бессилии…

— …а я была молоденькая! — рассказывает Софья Николаевна. — Рукавишников мне говорил: «Софочка, пойдемте направо, в Большой театр». — А я ему капризно: «Нет, Рукавишников, я желаю налево — в Малый!..»

— Яшка тоже здорово калякает, — склонился над Софьей Николаевной Гаврила, — только ты — о том, что было, а Яшка про светлое будущее! Так здорово брешет, аж чих от смеху нападает!

— Ну-ну, — заинтересовалась Софья Николаевна, — расскажи, большевичок! Сызмальства люблю сказки!

— Ты!.. — не выдержав, крикнул Яшка. — Да ты!..

— А ты знаешь, кто я? — вежливо спросила Софья Николаевна.

— Знаем! Знаем! Ты, Софочка, — внучка! Самого Степана Разина ты внучка! — закричали бандиты, хотя их не спрашивали.

Яшка, подманив ее пальцем, проговорил негромко, бросая слова ей в лицо:

— Ты!.. Пыжишься!.. A y самой глаза — будто у побитой облезлой собаки!.. Потому как ты… — Он наклонился к ее уху и зашептал что-то обидное.

Она не сразу поняла, что он шепчет, переспросила:

— Что-что?

Он еще пошептал, и она резко отпрянула.

— Ну ты, хам! Ах, какой мерзавец! Такое посмел сказать мне — женщине и внучке самого Степана Разина?! Ах, мерзавец!

Яшка кричал:

— Свинья ты самозванная, а не внучка великого борца за свободу трудового народа.

К нему кинулись бандиты. Ближе всех был Гаврила, он схватил Яшку за ворот Бумбарашевой гимнастерки и разорвал ее до пояса.

— Сейчас я т-тебя за Петьку Кандыбенка!.. — кричал он.

— Гавриил!.. — укоризненно покачала головой Софья Николаевна.

Она отстранила Гаврилу и бандитов:

— Голубчики, вы ж у меня такие культурные!

— Верно, внучка! — польщенно закивали бандиты.

— Убить такого хама — это слишком нежно! — сказала Софья Николаевна. — Закопать его! Закопать в живом тепленьком виде!

Молча смотрели бандиты. Медлили. Думали — атаманша шутит. Даже им, бандитам, убийцам, стало жутко в эту минуту.

— Закопать! — прикрикнула Софья Николаевна. — Старик, лопаты! — крикнула она мельнику. — Гаврила! Хомяк! За работу!

Бандиты связывали Яшке руки, а он улыбался, презрительно смотрел на Софью Николаевну.

И она взвизгнула:

— Сейчас же! Сию секунду!

Бумбараш видел, как тащили связанного Яшку.

Когда бандиты с Яшкой скрылись за углом хаты, Софья Николаевна уселась за стол и плеснула в стакан самогону. Жестом пригласила остальных, засмеялась.

— Бал не окончен, голубчики!

Но пить никому из бандитов не хотелось. Слонялись по двору — понурые, ошеломленные.

Тогда она запела. Подпевать ей не стали.

Оборвала песню на полуслове.

— Ну?.. Сопеть будем хором?

Из-за хаты донесся крик Яшки:

— Будьте прокляты, убивцы!

Его били. Бумбараш слышал глухие мягкие удары, вырвавшийся сквозь стиснутые зубы стон…

— А это тебе за бомбу! Вот тебе!.. А это тебе за Петьку Кандыбенка! — рычал голос Гаврилы.

В отчаянии Бумбараш схватился за камень… Соображал он уже плохо и совсем не думал, что с ним самим произойдет через несколько минут.

Он ринулся туда, где Яшка. И тут же замер. Раздались выстрелы. Пули зажжикали в кустах вокруг него.

И он вынужден был прижаться к земле. Лежал. Смотрел вверх, на него сыпались срезанные выстрелами ветки.

А во дворе, где гуляли бандиты, произошло следующее. Чтобы развеселить приунывшую свою братию, Софья Николаевна вскочила на стол. Стук каблуков, грохот падающей посуды, топот… Она танцевала, палила в сторону леса из кольта и пела:

Бандиты принялись стрелять вместе с ней подпевая:

Холмик свежей земли — могила Яшки. Тихий рассветный час. Бумбараш положил на могилу помятый Яшкин картуз с пришитой крупной матерчатой красной звездой.

— Эх, Яшка, Яшка! Дворцы и фонтаны! Сказочная жизнь. Не пошел я с тобой против Гаврилы, устал я от двух годочков в окопах… Без войны хотел пожить с Варей… — Бумбараш вытирает рукавом слезы. — А оно вот как все вышло!.. Бегаю ат всех, прячусь! А в кустах — что я мог? Будто контузило меня!.. Факт, испугался! Ты прости меня, Яша! Но ты не думай! Ты лежи спокойно! А я посчитаюсь с ними за тебя! Посчитаюсь! Сколь раз увижу — столь раз убью! Сколь раз увижу — столь раз убью! Я посчитаюсь за тебя, Яша!

Произнеся эту клятву, Бумбараш пересек старый заросший травой шлях и пошел по давно не кошенному полю…

По ночам Бумбараш мерз, дожди встречал под открытым небом. Голодный, небритый, босой бродил он сырыми лесами, и в ушах больно и мучительно возникал голос погибшего друга Яшки Курнакова:

«…Бумбарашка! Да ты живой, чертяка этакий!

…Да ты не печалься! Придет пора, выдаст тебе комячейка жену покраше Варьки! Дворец на каждую семью построим! С паровым отоплением! А завалинки из кафеля! На балконе чай с лимоном будешь пить-распивать!»

Печально стояли вокруг затопленные паводком березы. Будто тоже слушали голос Яшки — обидный укор Бумбарашу, его израненной совести:

«…А ты научи нас! И пойдем вместе бороться за такую жизнь, чтобы…»

«…С бандитами не пью!»

Под вечер, понурив голову, Бумбараш сидел у костра. Думал, вспоминал недавнее, терзался душой… Вздохнул.

— Эх, Яшка, Яшка!

Потом потянулся к каске, в ней давно уже закипела похлебка…

Чернявый расхристанный парень появился невесть откуда. Скалил неровные зубы.

— Оставь малость!

Бумбараш вскакивает. Толстая ветка оказалась под рукой. Он замахнулся.