«Я хочу, чтобы Акутагава был счастлив! - думал Юки. – Я хочу сделать его счастливым…»

Издали, за парком послышался сигнал автомобильного клаксона. Юки и Акутагава отстранились, тяжело дыша. Клаксон означал, что время прогулки подошло к концу и Тэкесима и Сугавара, оставшиеся у автомобиля дабы не мешать влюбленным, сейчас дают понять: пора возвращаться. Молодые люди тяжело вздохнули: но что поделать - нужно согласовывать личную жизнь с расписанием Акутагавы и необходимыми мерами безопасности.

- Ладно, поехали домой, - прошептал Акутагава, глядя Юки прямо в глаза.

- Да, - кивнул он согласно. – Домой…

Они неторопливо вышли из общежития, Акутагава запер двери. Возвращались они так же через парк, направляясь к школе, где на подъездной дорожке у крыльца стояла машина. Тэкесима и Сугавара курили, опершись на нее, а на ступеньках сидел сторож, подложив под себя старую газету. Когда Акутагава с улыбкой вернул ему ключ, тот в ответ отвесил ему глубокий поклон.

Юки взглянул на крыльцо, охваченный воспоминаниями. Ему вспомнилось, как он поднимался по этим ступенькам в первый раз – идя за распределением в холл. Вспомнил он и Ива, который в первую их встречу сидел вот здесь – тогда не заметить его вообще было бы сложно: у ног лежала Ива большая дорожная сумка, одет он был в салатового цвета футболку с надписью «Гринпис» от которой рябило в глазах, драные синие джинсы, а голова была повязана банданой с ухмыляющимися черепами. Он выглядел потрясающе посредственным и очаровательным, походя на игривого котенка… Когда он выпрямился, то Юки пришлось смотреть на него снизу вверх. Ив не поклонился, а только протянул руку для пожатия со словами: «Ив Кемаль, будем знакомы…»

Акутагава легонько дотронулся до его локтя, давая понять, что пора садиться в машину. Юки кивнул, заставляя себя выбросить из головы мысли об Иве, и залез в салон. Акутагава последовал за ним.

- Это вам за беспокойство, - Тэкесима протянул деньги старику.

Тот протестующее замахал руками.

- Что вы! Что вы! Никаких денег! Если б я только знал до этого, что в этой школе учился господин Коеси! Я счастлив, что смог оказать ему услугу, это такая честь для меня! – взволнованно произнес он. - Это мне впору благодарить вас!

Тэкесима, улыбнувшись, сел за руль. Сугавара вытащил очередную сигарету, но он выразительно взглянул на него: мол, забыл, что Акутагава до сих пор оправляется от ранения и нельзя рядом с ним дымить?! Сугавара виновато засунул сигарету в обратно в пачку.

Акутагава сжал ладонь Юки, когда автомобиль покинул территорию школы. Тот стиснул его руку в ответ. Потом Юки положил ему голову на плечо, и прикрыл глаза.

Впереди у них была целая жизнь – и она представляла собою сплетение их судеб. Юки не знал, что ждет его и Акутагаву в будущем, но он знал, что постарается больше не совершать горьких и непоправимых ошибок. Они с Акутагавой уже обсуждали свое будущее и договорились, что каждый их них будет добиваться того, что считает нужным. Через месяц Юки вернется в США, чтобы закончить образование, а потом снова приедет в Японию. Что будет потом?… Кто знает, кто знает… Акутагава будет заниматься политикой, а Юки найдет работу по специальности и будет путешествовать по всему миру, приезжая в Японию на короткие, но долгожданные и сладостные свидания…

Кто знает, как всё обернется? Расплетется ли когда-нибудь Гордиев узел судьбы или же запутается всё еще сильнее?…

_США. Детройт_

Клонящееся к закату весеннее солнце отражалось на водной глади реки Детройт, когда автобус, чья бока украшала яркая реклама, притормозил у остановки. Внутри он был битком набит людьми, что разъезжались по домам после рабочего дня – в основном это были афроамериканцы и люди арабо-семитской внешности, совсем немного разбавленные представителями «белой» расы. И это было неудивительно – ведь в Детройте, «автомобильной Мекке» Америки – проживало только 10 % белых, остальные же жители города были потомками завезенных из Африки чернокожих рабов и мигрировавшими с востока арабами. В автобусном салоне было ужасно душно, от спертого воздуха не спасали даже открытые окошки, что прибавляло усталым людям раздражительности.

- Эй, чего толкаешься, жирдяй? Жрать гамбургеров надо меньше.

- Пододвинься ж, наконец! Встали тут слоны, чертов автобус!

- Раз такой умный – купи себе машину!

С подножки автобуса спрыгнул на асфальт молодой человек, за спиной которого висела в тряпичном футляре гитара. Он был одет в удобные кроссовки, дизайнерские джинсы – по моде протертые на коленях, черный джемпер и короткая кожаная куртка. Голову ему прикрывала черная шляпа – словно взятая из одного из фильмов про Джеймса Бонда, на глазах – солнцезащитные очки. Он задержался на остановке, не спеша прикуривая, затем, оглядевшись по сторонам, направился по бульвару к виднеющемуся в конце улицы выстроенной в поздне-готическом стиле гостинице «Стефенс».

- Эй, котик, как дела? – то и дело подмигивали ему девушки.

Он, высокий, стройный и стильный, притягивал взгляды раскрепощенных красоток как магнит. Он, не сбавляя шага, широко улыбался каждой из них, демонстрируя ровные жемчужные зубы, а вслед особенно симпатичным – как и полагается любому порядочному плейбою – оглядывался, наслаждаясь ракурсом сзади.

Оказавшись у гостиницы, молодой человек устроился напротив главного входа – на одной из скамеек, что стояли в небольшой аллейке, где гуляли пожилые пары, молодые мамы с детьми, а вечерами сидела молодежь. Отодвинув рукав куртки, он посмотрел на часы, сверяясь со временем, перевел взгляд на гостиницу и распаковал гитару. Коснувшись струн, он несколько секунд вразброс перебирал их, вслушиваясь в звучание, потом начал играть – с экспрессией и знанием дела. Звуки музыки привлекли к себе внимание почти сразу же – а когда он запел на превосходном французском языке «Cote banjo, cote violon»*, то праздно гуляющие люди, удивленные его мелодичным и хорошо поставленным голосом, стали подходить к нему поближе.

«Когда банджо играет, в Сан-Франциско я,

А скрипка - то в Париж летит душа моя,

Я рвусь туда, лишь только струны зазвучат,

Где нет меня сейчас…

И мне поет банджо о детских клятвах и мечтах,

А скрипка - о кафе, где ужин при свечах,

И там и здесь милы девчонки до одной

Но ты - то здесь со мной…»

Когда песня закончилась, послышались аплодисменты и подзадоривающие крики: «Еще! Еще!»

Он, увидев, как из остановившегося у гостиничного крыльца лимузина, появился Маддан Хабибжи, сделал еще несколько аккордов и отложил гитару. Собравшиеся подле него слушатели издали недовольный возглас, увидев, что упаковывает гитару обратно в чехол.

- Эй, красавчик, останься! Куда ты? Останься!

Молодой человек, не обращая внимания на восклицания и просьбы, уже шагал к гостинице.

Маддан Хабибжи, нервно почесывая отрезанное несколько месяцев назад и пришитое обратно хирургами ухо, ходил по своему люксу, ворча на всех и вся. Он обругал и своих деловых коллег в Детройте – что вкладывали деньги в заведомо прогорающие предприятия, и своих бестолковых телохранителей - которые не додумались заказать ужин в номер перед его возвращением.

- Проклятый Детройт! Свалка никому не нужных мертвецов! – говорил Хабибжи, пребывая в скверном настроении. Для его критики в адрес города была причина: Детройт, некогда процветающий промышленный город, сейчас медленно умирал. Заводы вставали, крупные компании, некогда слывшие монстрами, зачахали и превращались в банкротов… Хабибжи приехал сюда, потому что арабские друзья уговорили его вложить деньги в автомобилестроительный концерн, переживающий сейчас не лучшие времена. Хабибжи дал деньги – много денег. Но концерн сегодня днем был признан судом обанкротившимся. Радостные новости, ничего не скажешь!

- Где там ужин? – крикнул он из спальни одному из телохранителей, дежурившему в гостиной.

- Уже везут, господин Хабибжи!

С тех пор, как Хабибжи чудом пережил покушение на свою жизнь, он стал весьма щепетилен в отношении телохранителей. Теперь он не экономил на такого рода специалистах – сейчас рядом с нефтяным магнатом постоянно присутствовало минимум трое элитных бодигардов, а за дверью стояли еще четверо, держа под контролем все подступы к гостиничному номеру.