- Я немного запутался в ваших рассуждениях… Так вами движут патриотические чувства, генерал?

- Да, черт возьми!

- Что есть патриотического в том, чтобы продавать свою страну?

- Я не продаю свою страну! – вскричал Вакацуки, уязвленный в самое сердце. – Я желаю нашей стране благополучия и мирного процветания!

- Под американской эгидой.

- …Это устоявшийся порядок вещей. Менять его опасно. Зачем нам неприятности? Не проще ли все оставить как есть? Американцем не нужно насилие, и мы его не хотим – только ваша семья хочет неприятностей!

- Так рассуждают все продажные политиканы вроде вас, Вакацуки, - тяжело и хрипло, но все же рассмеялся Акутагава. – Нельзя быть патриотом и при этом покровительствовать политике, обесточивающей страну, уносящей из неё капиталы – которые можно было пустить на социально-общественные нужды, на стабилизацию национальной экономики. Покрывая американцев, вы тем самым покрываете грабеж и поборы простого народа – и вы называете себя патриотом? Вы называете моего отца грязным якудзой? Но чем же вы лучше?… – его дыхание неожиданно сбилось, в груди что-то отрывисто гаркнуло и Акутагава начал судорожно вдыхать кислород, пытаясь вернуть себе голос. На его лбу выступили крупные капли пота, а на висках отчетливо проступили синие жилки – свидетельство испытываемой им сильной физической боли. Вакацуки беспокойно наблюдал за ним, думая, что сейчас придется экстренно звать доктора, но Акутагава отдышался и, убрав маску от лица, продолжил говорить: - Вы назвали меня лгуном, генерал? Но взгляните на себя: вы либо сами лгун - либо самый обыкновенный трус. Лгун - потому что знаете, что из себя представляет американская эгида, однако у вас имеется личная выгода при таком положении дел, поэтому какие-либо изменения больно ударят вас по карману. Трус - потому что такое положение дел вам невыгодно, однако вы боитесь, что, если начать возражать, будет еще хуже, и поэтому лучше затыкать всем рот и надеяться, что буря пройдет стороной. Так кто вы, генерал Вакацуки?…

- Да ты… ты… Да как ты смеешь?! – едва выдавил Вакацуки, наполнившая его ярость мешала ему говорить свободно. – Я всю жизнь отдал служению родине! Как ты смеешь?!

Акутагава грустно улыбнулся после этого:

- Значит, ложь отпадает. Тогда это трусость, генерал. Видя, что настроения в нашем обществе меняются, что вскоре грядут перемены - вы страшно испугались. Вы человек старой закалки и боитесь всего нового. Проверенное старое – пусть и пережитое со страданиями и нажитое с кровью - для вас лучше, чем неведомое новое. Вы купились на проамериканские лозунги как самый обычный простак на ярмарке, которому ловкач показывает фокусы. Что они вам сказали? Произнесли проникновенную речь о равноправии, демократии и мире во всем мире, а вы прослезились, растроганный их заботой о нас - сирых, убогих и беззащитных?… Но вас обманули, генерал. Мы не беззащитны, мы способны жить в мире с другими народа и без их надзора, мы не нуждаемся в их опеке – но они нуждаются в нас. Поэтому они и вкладывали деньги в эту вашу реакционную организацию – а вы, с наивной верой в «светлое» прошлое, пошли у них на поводу. Очень жаль, вы казались мне умным человеком.

- Заткнись! – Вакацуки шагнул к нему и замахнулся, больше всего на свете сейчас желая ударить его. Но вовремя спохватился: Акутагава только пришел в себя, удар может нанести непоправимый вред его здоровью. Сжимая и разжимая кулаки, он заставил себя отступить к двери: - Ладно, говори что хочешь. Пускай! Болтай-болтай себе! Тебя твоя болтовня всё равно не спасет!

- Если б вы знали, генерал, сколько уже раз я слышал такие слова, - ответил Акутагава небрежно.

Вакацуки зарычал в бешенстве и, чтобы не потерять над собою контроль, выбежал из палаты. В коридоре, немного успокоившись, он велел тщательно наблюдать не только за Акутагавой, но и доктором – что не внушал ему доверия. Затем, припоминая, где у него в рабочем столе запрятана бутылка с ликером, он направился в свой кабинет.

Акутагава, проводив мужчину взглядом, положил голову на подушки и закрыл глаза. На его лбу то и дело выступали капли пота, а дыхание оставалось неровным.

Он был пленником Вакацуки. Однако до прихода генерала Акутагава успел выяснить от доктора, что не все на базе довольны сложившимся положением дел. И сам доктор страшно нервничал, потому что только слепой сейчас не видел, что опальный генерал всех вокруг тянет собою на дно.

- Я обещаю, что тебе и другим, кто пойдет мне навстречу, не будет предъявлено никаких обвинений, - сказал Акутагава доктору тогда. – Сделай так, чтобы мой отец узнал, где меня прячут. Пусть кто-нибудь передаст информацию за пределы базы. Только поспеши. И не дергайся так, а то Вакацуки что-нибудь заподозрит и начнет следить за тобой.

- Я сделаю всё, что в моих силах, господин Акутагава, - ответил доктор дрожащим голосом. Спустя несколько минут его вызвал в коридор генерал Вакацуки.

Когда отряд Насты был полностью укомплектован и готов к отбытию, воздух за окном начал мутнеть, предвещая ранние февральские сумерки. К крыльцу здания подогнали серый полицейский фургон, в который сейчас сгружали сумки с оружием.

«И как у них получается доставать всё это? – думал Юки, выглядывая из окна и наблюдая за погрузкой. – Оружие, фургон… Сугавара что-то говорил о русской разведке… Ив и его сестра хотят спасти Акутагаву… Не знаю, что и думать, но сердце мне говорит, что это хорошо, что Ив здесь. Потому что он ни перед чем не остановится, он вернет Акутагаву, я уверен. Как же хорошо, что он пришел на помощь…»

Он сидел на подоконнике в офисе – куда умудрился доковылять, хватаясь за мебель – а за приоткрытой дверью, в приемной, слышен был мелодичный голос Насты, которая по-русски командовала своими людьми. Постепенно шум там стихал. Сейчас они должны уехать – умчаться к телецентру, чтобы добраться до Коеси Мэриэмона. Юки же останется здесь ждать. Не один, конечно: Ив решил, что тут будут находиться еще двое русских бойцов в качестве охраны и Тэкесима, который из-за сломанных ребер тоже мало чем мог быть им полезен.

«Акутагава, где ты?… В сознании ли ты, или, как сказал мне Рю Мэкиен, до сих пор в коме? Что с тобой?… Господи, сделай так, чтобы с ним все было в порядке! Сделай так, чтобы Акутагава дождался помощи! Я умоляю тебя…»

- Взываешь к всевышнему? – насмешливо произнес Ив, заходя в офис и прикрывая за собой дверь. – У тебя всегда такое дурацкое выражение на лице, когда ты о чем-то страшно переживаешь.

Юки оглянулся и – по привычке – подобрался, стал напряженным. Ив, конечно, это заметил и рассмеялся:

- Не бойся. Сегодня в моем списке тех кого я собираюсь бить - твоего имени нет. Я зашел поболтать на дорожку, пока мы тут одни.

«Ну да, помню я прошлые случаи, когда он приходил ко мне «поболтать», - мрачно подумал в ответ Юки, наблюдая за тем, как тот приближается. - Потом у меня что-нибудь обязательно болело…»

Ив – облаченный в камуфляж, со спрятанными под ворот одежды волосами - присел на подоконник напротив Юки и, оглядывая его своими непроницаемыми зелеными глазами, сказал:

- Ты ведь уже в курсе, что Акутагава считал тебя мертвым эти пять лет?

Юки кивнул головой, подтверждая.

- Я тоже так думал, - продолжил Ив. – Моя ошибка была в том, что я недооценил тебя, поэтому и не нашел тогда. Мне не пришло в голову, что ты можешь достать где-то поддельные документы и просто уехать за границу. Я считал, что ты беден и болезненно наивен, и это помешает тебе предпринять нечто неожиданное и авантюрное. Я искал тебя по всей Японии, но не нашел. После того, как я не справился с задачей, Акутагава решил, что ты, должно быть, где-то тихо сыграл в ящик… Он резал себе вены, ты знаешь?

На глазах Юки выступили слезы, и он вновь кивнул в ответ.

- Это был сложный период. Он ведь не истерик по натуре, и, если решился на что-то, значит – горы свернет, но сделает. Его телохранителям приходилось спать на полу рядом с его кроватью, словно собакам, чтобы не упустить его из виду. Но он их как-то обхитрил. Его руки были изрезаны от запястья до локтя – с умыслом, чтобы кровь вышла быстро и раны зашить было крайне трудно. Вся ванная комната была залита кровью. Знаешь, откуда у меня такие подробности? Потому что это я обнаружил его тогда со вскрытыми венами, а не телохранители… Ты ожидал таких последствий от своего исчезновения, а, Юки?