— Чем болел он? — спросил Шерлок Холмс, внимательно слушая повествование Моргана.

— По всем признакам, то было лишь легкое нездоровье, незначительный приступ, не внушавший мне опасений, и врач из Шельтона, улыбаясь, уверял нас в скором выздоровлении его. Это была лишь одна из тех часто встречающихся болезней, легко превозмогаемых тысячами детей при условии хорошего ухода и здорового организма. Один только Роберт боялся за своего сына и терял мужество. Ни я, ни его брат Реджинальд, нынешний лорд Глостер, не могли его убедить в том, что опасаться нечего.

— Следовательно, Реджинальд был в хороших отношениях с покойным своим братом? — спросил великий сыщик.

— О, да, по крайней мере так казалось, — ответил Джон Морган. — Я еще отлично помню тот вечер: ветер резко свистал и бился в башни и карнизы древнего аббатства, чайки с предвещавшими бурю криками беспокойно летали кругом, а внизу волны с громообразным шумом разбивались об скалы — я, как сегодня, вижу, как Реджинальд Морган, нынешний лорд Глостер, совершенно неожиданно вернулся из Лондона. В тот вечер я навестил больного мальчика и против всяких ожиданий наткнулся в обойной комнате на Реджинальда. Это было днем, позже того, как Роберт видел монаха, а это привидение, воображаемое или настоящее, преисполнило моего двоюродного брата опасений за ребенка, хотя, как я уже говорил, не было никаких оснований для этого.

Джон Морган замолчал, прислушиваясь к шуму прибоя, и потом продолжал серьезным, спокойным тоном:

— Мальчик в послеобеденное время забеспокоился, но, наконец, заснул, и лежал во сне, подложив одну рученьку под голову. Худенькое, бледное личико имело грустное и умилительное выражение, беспомощно вырисовываясь из мягких подушек и шелковых занавесей громадной, старомодной постели, Мальчик лежал в большой, мрачной башенной комнате замка св. Роха, совершенно неподходящей, по моему мнению, для детской. На столике стояли стекляшки с лекарствами, стаканы, немного парниковых плодов, и игрушки, до которых маленьким ручонкам ребенка уже не суждено было дотронуться. Под зеленым абажуром горела лампа, все было весьма чисто, опрятно и аккуратно, в том числе и платье няни, которая сидела у лампы с открытой книжкой в руках.

— Как звали эту няню? — заинтересовался Шерлок Холмс.

— Мэри Стевенс, — ответил Джон Морган. — То была еще совсем молодая женщина, чуть ли не ребенок еще, и я сначала не хотел верить, что она в такие молодые годы уже замужем. Но она действительно была замужем.

— А кто был ее муж?

— Не помню точно, так как он был где-то в дороге, не то моряком, не то эмигрантом.

— Расскажите, пожалуйста, еще что-нибудь о Мэри Стевенс.

— Что ж, насколько я помню, она была из порядочной семьи и была воспитана лучше, чем прочая прислуга.

— Каким образом она получила место няни маленького Ральфа?

— Нам рекомендовал ее Реджинальд!

— Ага, Реджинальд! — оживленно подхватил Шерлок Холмс. — А откуда он взял ее?

— Кажется, он знал ее отца.

— Ну, и что же, оправдала она его рекомендацию?

— Она оказалась положительно неоценимой в смысле тщательности ухода и на нее можно было вполне положиться в то короткое время, которое она провела у нас.

— Не можете ли вы описать мне немного наружность этой женщины?

— О да, я еще хорошо помню ее лицо, точно только сегодня видел ее. Странное то было лицо: она была очень хорошенькая, с темными, как у испанки или еврейки, глазами, волосами и цветом кожи; волосы у нее были длинные, черные, а большие глаза ее, казалось, могли сверкать негодованием и гордостью, хотя она всегда была скромна и покорна. Когда я увидел ее в первый раз, меня поразило сходство ее лица с памятным мне другим лицом, и это сходство смутило меня. Потом, если будет возможно, я покажу вам картину в большом столовом зале, недалеко от камина, картину, изображающую Юдифь, убивающую Олоферна. Вообразите себе лицо, молодое, смуглое лицо Юдифи, наклоняющейся над спящим Олоферном, которого она собирается убить, поразительно похоже на лицо няни Ральфа, как в смысле дикой красоты, так и в смысле известной жестокости и крадущегося ехидства тигрицы, так что я всегда невольно сравнивал эту Стевенс с Юдифью, и после того много думал об этом сходстве. Ну так вот, она сидела спокойно и терпеливо, оберегая ребенка. Она еще только незадолго до этого поселилась в замке, но по-видимому уже успела привязаться к ребенку, как и всякий, кто знал этого милого мальчика, солнечные глаза которого уже тогда выдавали его благородный нрав. Да и сам Ральф любил свою няню. Она была тихая женщина и в глазах другой прислуги считалась гордячкой, так как не дружила ни с кем.

— Так что она не состояла в общении ни с кем из прислуги? — спросил Шерлок Холмс.

— Нет, она посвящала весь свой досуг и все свое внимание только ребенку, а прислуга говорила, что часто видела, как она страшно плакала, хотя никто не знал причин ее горя.

— Вероятно она заботилась о своем отсутствующем муже? — сказал сыщик.

Морган пожал плечами.

— Возможно, — ответил он, — я в тот вечер оставил ее в башенной комнате, и в ту же ночь с ребенком произошло это ужасное несчастье. Утром няня проснулась и якобы тогда заметила, что ребенка нет. В испуге она вскочила, увидела, что окно открыто и призвала людей. Существовало предположение, что бедный Ральф, в лихорадочном жару, вылез из окна и слетел вниз на скалы. И действительно, тщательные розыски обнаружили, что мальчик лежал мертвым внизу у скалы с разбитым черепом и изуродованным телом! Смерть, быть может, и пришла без страданий, но все же то было ужасным ударом для нас всех. В день погребения Ральфа Роберта разбил паралич, от которого он так уже и не оправился, хотя он еще годами влачил существование, будучи живым трупом. Наконец он умер; его похоронили рядом с женой и ребенком. Вот каким образом Реджинальд Морган превратился в нынешнего лорда Глостера.

— Вы полагаете — преступным путем, пожалуй, при содействии Мэри Стевенс?

— Я не могу отделаться от этой мысли, и это мнение постоянно напрашивается мне. Я не могу понять, что мальчик сам выбросился из окна башенной комнаты именно в то время, когда Стевенс спала, ну, а затем я ведь говорил вам, кого напоминает эта женщина.

— Странно на самом деле, что именно Реджинальд рекомендовал эту няню, — ответил великий сыщик. — Вероятно, ребенок уже со дня его рождения был бельмом на его глазу, в качестве будущего наследника Роберта. Так как он знал, что больной отец не перенесет смерти ребенка, и что после последнего умрет и сам Роберт, он, быть может, воспользовался услугами Мэри Стевенс, чтобы выбросить ребенка из окна башенной комнаты. Не имеете ли вы понятия о том, где теперь находятся Мэри Стевенс с мужем?

Морган пожал плечами.

— Сожалею, что не могу дать ответа на этот вопрос, — возразил он, — меня взволновало это ужасное событие настолько, что я не обращал внимания на няню.

— Вы бывали здесь в замке после смерти вашего старшего двоюродного брата, поддерживали всегда хорошие отношения с ним?

— Да, я иногда заезжал сюда и не прерывал прежних дружеских отношений. Я надеялся таким путем добиться разоблачения ужасной тайны башенной комнаты.

— Но вам ничего не удалось узнать? Не добились ни малейших доказательств или улик в том, что ужасное подозрение ваше на Реджинальда имеет основание?

— Нет, м-р Холмс, — ответил Джон Морган, — потому-то я и обратился к вам.

— А если Реджинальд действительно причастен к смерти мальчика, а таким образом косвенно и к кончине своего старшего брата, — спросил Шерлок Холмс, устремив пронзительный взор на лицо сэра Джона Моргана, — то замок св. Роха и титул лорда перейдет к вам и к вашей семье?

— Конечно, — откровенно ответил Джон Морган, — но вы не думайте, что расчет на это побудил меня поручить знаменитейшему сыщику в мире дело, само по себе ужасное и не поддающееся разгадке мне одному: я твердо убежден в том, что башенная комната скрывает ужасную тайну, и меня прежде всего побуждает к разгадке чувство справедливости. Смерть ребенка, подававшего большие надежды, кончина столь несчастного и хорошего человека так или иначе должна быть отомщена.