И задвигает такие вот телеги.
– Я умный, – говорит он после второй папиросы. – Я, пи*дец, какой умный. Думаешь, я не знаю, как зарабатывать деньги легально? Знаю.
– Главное идеи, – говорит он, постукивая себя пальцем по виску, – а идей здесь… Не задумок, ман… А настоящих идей…
I’m shot the sheriff… – поёт Боб из динамиков.
Чаппа вещает, забравшись с ногами на диван. Фыл, впервые на моей памяти, не жрёт ничего после косяка. Это сразу должно меня настораживать. Но мне не до Шилова. Этот мутант готовит в себе коктейль Молотова качественные ингридиенты, которого стопудово снесут ему башню полчаса спустя. Я сквозь остатки анабиозного похмелья, отпускающего действия анальгина и вступившей в силу второй волны каннабиола рассеяно внимаю Чаппе:
– Никому не приходит в голову, как неудобно сидеть на обычной мебели беременным тёткам… – говорит он, – и это моя основная идея…
– Buffalo soldier… – поёт Боб.
– Тут ничего сложного… – Чаппа облизывает губы и суёт руку куда-то за спинку дивана.
– Плод создаёт избыток веса и давит своей тяжестью на поясницу… на крестец… и вообще на тазовые кости…
Он достаёт бутылку газированной минералки, наливает мне в стакан, а сам пьёт прямо из горлышка. Пузырьки проходят по языку лёгкой наждачкой, щиплют нос и выступают на глазах мягкой влагой.
– Спасибо… – говорю я.
– За что?..
– За воду…
– За воду спасибо не говорят, – он снова приложился к бутылке.
– А за газ в воде?..
Чаппа уставился на меня. Потом хмыкнул:
– Не знаю… Тогда на всякий случай, «пожалуйста»…
– Во-о-от… Нужно производить специальную мебель для беременных… Анатомические кресла там… Ну и самое главное – столы с вырезом для пуза.
Чаппа взял подушку, засунул её себе под майку и уселся возле стола в углу комнаты – псевдо живот упёрся в столешницу:
– Как, нах, с таким пузом можно чё нибудь делать?
Он поднял руки и несколько раз ткнул животом в стол:
– Всего ребёнка помнёшь…
В бутылке Шилова осталось треть.
– Но самое главное, никто не думает о людях, которые ненавидят сладкое…
Чаппа, не вынимая подушку, вернулся на диван.
– О них думаю я, ман… – он снова постучал себя пальцем по виску, – о людях, которые не могут есть варенье, торты и пирожные.
– Специально для них я буду выпускать солёное мороженное, жвачку со вкусом бекона и «SNEACKERS SALT» с солёным арахисом… Я буду производить круасаны с солёным повидлом… И само солёное повидло… Торты с маринованными грибами… мля! Всё, что угодно, чувак…
– Ни х*я себе, – сказал я.
– И самое главное, эта ниша не занята… Никем.
Он вынул подушку из под майки и кинул на пол:
– FUCK! Думаю, чё так стрёмно сидеть-то?!
Чаппа взял со столика пачку денег и взвесил её в руке:
– Но есть ещё один способ получения капусты… Его можно реализовать в любом городе, где есть крупные фирмы и телефоны. То есть в любом, ман. Идея не моя, поэтому дарю…
К тому моменту, когда Чаппа закончил рассказывать, Шилов допил бутылку до дна.
В метро Шилов забрал у меня плейер, где торчал диск из «Китайского лётчика». Людей в вагоне было много. Поэтому зрителей видевших, как он устраивает слэм, сидя на скамейке, и подпевает «Мясотрясам», хватало. Потом, пока я немного отстал, завязывая шнурок на выходе из станции, этот мутант безуспешно пытался взобраться на эскалатор.
Я подошёл и секунд двадцать с удовольствием наблюдал за этим зрелищем.
– Млядь! Да что с этой херовой лестницей! – наконец распсиховался он.
– Чувак! – сказал я. – По этому эскалатору спускаются! А вот по тому… – Я показал большим пальцем за спину, – поднимаются наверх. Нам туда.
И зачем мне понадобилось покупать стельки?
– Лось! Тётя-мотя-тётя-мотя! Лось! Тётя-мотя-обормотя! – орал Шилов, расхаживая туда-сюда по тротуару и специально расталкивая прохожих возле обувного не далеко от ГУМа. Слава Богу, он не зашёл во внутрь.
– Заполните, пожалуйста, этот купон, – продавщица протянула мне бумажку, – тогда вы сможете участвовать в розыгрыше призов…
– Каких? – спросил я.
Продавщица не ответила. Она смотрела мне за спину.
– Саша, – сказала она рослому парню в футболке с эмблемой магазина. – Сделай что-нибудь…
Я поглядел через плечо.
Вообще-то Фыл не танцует. Сам говорил, что не любит. Зря. Есть на что посмотреть. Особенно когда он в настроении. Шилов подпрыгивал на одной ноге, отставляя другую в сторону, и хлопал в ладоши. Три прыжка в одну сторону. Три обратно.
– Эй! Здарова – цыц – капец! Это далеко ещё не канец! – орал он.
Из следующего магазина нас попросили уйти сразу.
– Шилов! – сказал я на улице, начиная свирепеть.
– Да? – с готовностью ответил он, внезапно перестав хлопать в ладоши.
– Ты можешь не петь, а?
– Легко, – ответил он и снова начал подпрыгивать. Три прыжка вправо. Три влево.
В ГУМе нас тормознули на входе.
– Чувак! – сказал я. – Давай я возьму такси и отвезу тебя домой, а?
– Нормуль, – ответил он. За минуту до этого Шилов раз тридцать крикнул гумовскому охраннику «пока! красавчик!», каждый раз поднимая сжатую в кулак руку над головой.
– Я ссать хочу, – сообщил вдруг он.
– Блин. До дома не потерпишь?
– Нет.
В туалет возле кремлёвской стены он спустился сам. Подозрительно спокойный. И почти сразу я понял, что мне тоже следует туда войти. Из-за громких голосов за дверью.
– Млядь! Этот урод вообще ох*ел! – услышал я, проникнув в гулкое помещение. Среди писсуаров стояли три злых мужика. Самый злой отряхивал свои брюки носовым платком. Шилова нигде не было видно. Я быстро прошёл вдоль кабинок. Шилов стоял в предпоследней. Он мочился, держась одной рукой за стену, и, тихо смеясь, покачивал головой так, будто услышал что-то очень весёлое.
– Х*ли, успокойся! Он обоссал меня! – донеслось от писсуаров, – убью, н*хуй!
– На верх выйдет, там его и мочканём, – сказал другой голос.
Дебилы. Наверху полно карабинеров. Так что веселья не будет. Если троица не против переночевать в райотделе, конечно. Шилов появился из кабинки, застёгивая штаны. Наушники от «walkmana» волочились за ним по полу.
– Шилов, с тебя новые уши, – сказал я, вытащив из кармана острозаточенный карандаш и вставив его между пальцами правой руки. Словно FUCK. Простейшее оружие городского партизана. Но оно нам не понадобилось.
Я чё – зря, что ли, стригусь «под ноль» и отъел ряху на 90 киллограммов?
Наконец выпал снег. Настоящий. Не превращающийся в бурую кашу под колёсами авто. Пальцы в кроссовках немеют. Но это фигня. Терпимо. В своё время в Приполярье бывало и похуже. Когда губы приходилось мазать бесцветной помадой перед тем, как хлебнуть пива из банки. А то примёрзнет. Потом у пива мерзкий привкус.
Она тоже пользуется бесцветной помадой.
Её мама почти круглый год живёт среди снегов. Только на другом конце земного шара. На Аляске.
– Блин, у тебя оказывается мамахин в штатах! – сказал узнавший об этом Фыл. – А ты чё здесь?
А что там делать на Аляске? На лыжах кататься? Она там была. Ей не понравилось. И не понравилось, как смотрел на неё новый папа.
Хм. Надеюсь, мой взгляд не вызывает в ней отрицательных эмоций. Ведь я пялюсь на неё постоянно.
И Лёня. Он иногда во время разговора, как бы невзначай, берёт её руку в свою.
Мудак.
Мудак… Но такая штука, которую называют обаяние, у него есть. Признаю. Даже Шилов уже не напрягается в его присутствии. Отношение Готье к тому, что происходит на этой планете, известно. Жу – как всегда. Я, например, не пойму: замечает ли она, что мы сейчас не в Москве, а в загородном доме Лёниных родителей?
Домик почётный. Трёхэтажный. С камином. Возле него мы сейчас и сидим, утопая в мягких диванах. В баре – полно алкоголя. На видном месте – литровая бутылка без наклеек, запечатанная воском. Шилов цапнул её первым делом:
