– Я что-то пропустил? – спросил он.

Фыл ткнул в меня пальцем и, задыхаясь, пропыхтел:

– Смотри!

– На что?

– На него! Он, когда улыбается, на BMW похож!

От смеха в зале с дивана упала невидимая нам Жу.

С «х*икерсами» всё.

Халявные шоколадные завтраки закончились. Эти мудаки поставили в отделе, где мы паслись, новую камеру. Правда, об этом забыли предупредить меня. Когда я, чувствуя как мой желудок, урча, перерабатывает нугу и карамель с орехами, с независимым видом проходил мимо кассира, чувак в чёрной куртке с надписью «SECURITY» прикоснулся к моему предплечью:

– Молодой человек, можно вас на минутку?

– А?..

– Пройдёмте, пожалуйста, со мной.

– Зачем? – я посмотрел на выход. Возле автоматических прозрачных дверей медленно остановился ещё один в чёрном.

– Мы хотим вам кое-что показать.

Кассирша с табличкой на груди и бабуля с двумя пакетами молока посмотрели в нашу сторону.

– Что?

– Кино, – лаконично ответил охранник.

– Про войну? – начал наглеть я, уже поняв, что «попал».

– Пошли, – дёрнул он меня за рукав.

В маленькой комнатке с несколькими чёрно-белыми экранами длинноволосый очкарик перемотал одну из видеокассет к началу, и я увидел себя, торопливо жующего шоколадку. Теперь хоть понятно, где они поставили свою камеру. Двое в чёрном и рыжая тётка с бейджем «менеджер» перевели взгляды с экрана на меня.

– И чё? – спросил я.

– Вам придётся заплатить за этот «сникерс», – сказала рыжая.

В телике я, пойманный клавишей «PAUSE», замер с закрытыми глазами и вздувшейся от большого куска батончика щекой. Как мудак какой-то.

Тётка расценила моё молчание по-своему.

– Если вы откажитесь платить, нам придётся вызвать милицию, – она прикоснулась к мобиле, висящей у неё на груди словно амулет.

– Ага… – сказал я и достал мятые купюры из кармана. Гондоны. Знали бы они на сколько «х*икерсов» мы их нагрели.

Когда охранники провожали меня к выходу, я спросил:

– А себе переписать можно?

– П**дуй отсюда, и что бы я тебя тут больше не видел, – мрачно проговорил один из них. Когда раздвижные двери отделили меня от парней в чёрном, я помахал им рукой.

– Счастливо… – сказал я, – в попе слива…

Готье был в гостях у мамы Жу. Пока дочь общалась с родительницей, он спёр из серванта маленькую бутылочку анисовой водки. На вкус – полное дерьмо. Пить её в чистом виде никому из нас не хочется. Поэтому разводим эту странно пахнущую, но многоградусную жидкость пополам с колой в большом пластиковом стакане с трубочкой. Так и пьём в переполненном вагоне метро, передавая ёмкость друг-другу. Замечательно скрашивает дорогу. Едем молча. Мы уже давно прекратили попытки общаться в грохоте подземки. В переходе между станциями останавливается недалеко от чувака со скрипкой. Готье забил тут с кем-то стрелу. Жу дует в соломинку, пуская пузыри в наш коктейль. Шилов на неё неодобрительно смотрит.

– Мама Жу сегодня сказала, что ей не понравилась американская постановка «Онегина», – говорит Готье. Шилов отрывается от созерцания булькающего стакана:

– Это там, где Лив Тайлер?

Готье кивает.

– Лив Тайлер – киска, – подаёт вдруг голос Жу.

Теперь на стакан посмотрели все.

– Она говорит, что русская душа плохо передана… Татьяна типа не мятущаяся личность, а шлюха, не знающая, кому дать… – Готье забирает у Жу ёмкость и выбрасывает в урну. —… С русскими бабами всегда так. Они хотят и на х*й сесть и рыбку съесть.

Шилов скучает. Ему явно не терпится разогнаться до нужной скорости. Чем нибудь посерьёзней нашего коктейля. Анисовая с колой, это так – поворот ключа в замке зажигания. Вечер очередной субботы. Впереди у нас пиво и боулинг, и Шилову хочется поскорее опрокинуть в себя пару кружек.

– И, чё мы ждём? – спрашивает он минут через пять.

Готье смотрит на часы:

– Ладно… пошли к телефону.

Минут десять он кого-то материт в трубку. Потом возвращается к нам:

– Мля! Обломщик херов! Поехали…

Мы опять едем куда-то по серой ветке. Фыл купил всем по банке пива и теперь доволен. Себе, морда хохляцкая, затарил три. С виду, Шилов – стопроцентный современный гопник. С такими, как он, в своей волосатой юности я предпочитал не сталкиваться. Ему всё пох. Вот сейчас, например, ему пох, что рядом с ним стоит тётка с тяжёлыми сумками. Ей очень хочется присесть. Но Фыл дует своё пиво и тупо рассматривает надписи на одном из её полиэтиленовых пакетов. Тётка вздыхает.

Я не выдерживаю и уступаю ей своё место. Шилов криво ухмыляется, демонстрируя часть своих новых резцов и клыков. Надолго они задержатся у него во рту? Помню, он рассказывал, как однажды со своими ОУНовцами устраивал заказные беспорядки. В Киеве должен был проходить крестный ход.

Какая-то украинская политическая партия собиралась набрать себе баллов в ходе предвыборной компании и вместе с церковными хоругвями пронести по Хрещатику свои лозунги. Что-то вроде этого. Шилов тогда носил чёрную рубашку со знаком «УНА УНСО» на груди. А в карманах у него грелись штук тридцать шариков от подшипника и два кастета. По сигналу – несколько пригоршен шариков в толпу, а потом секунд тридцать поработать обеими руками. Главное, как говорил Фыл, вовремя свалить, пока менты не одуплились. Все хлопцы свалили вовремя. Менты успели зацепить только двух в чёрных рубашках и ещё каких-то панков. Одним из тех двоих был Шилов. Всё бы ничего, тем более что милиционеры явно хотели навешать люлей бледным юношам в рваной джинсе и майках sex pistols. Два аккуратно подстриженных парня попали почти случайно. Но этот е*анутый взял и послал толстого сержанта на х*й. Так ему выбили первые два зуба. Когда я спросил его, зачем он это сделал, Шилов ответил:

– Выполнял домашнее задание.

– Тайлер Дерден мёртв, осёл, – сказал я.

– Зато дело его живёт, – заверил меня этот мутант.

В другой раз я спросил его, какого хрена он делал в украинской националистической группировке.

– У тебя даже фамилия не украинская, – сказал я ему.

– Я, вообще, наполовину еврей. По мамкиной линии, – ответил он, чем окончательно меня запутал.

Мы на станции «Бибирево». Стоим, ждём, пока Шилов мочится за ларьками возле небольшого рынка.

– Куда мы идём? – спрашиваю я Готье.

– Нужно с одним человеком увидеться. Он здесь недалеко на частной party отвисает.

– Чё, мля, за party? – спрашивает, застёгивающий на ходу ширинку, Фыл. – А пиво? А боулинг?

– Чувак, дай мне дело сделать, а?! А потом будешь катать шары до утра.

– Мля! Сразу бы сказал, а?! Мы бы тебя лучше там подождали. Может, каких тёток зацепили бы…

– Не кислячь. С тобой сексом можно только за деньги заниматься.

Жу хихикнула. Шилов улыбнулся.

– Чё за party? – спросил, наконец, и я.

– Да так… одни устраивают… Но ваще-то прикольно. Я как-то был.

– На «Серебряного мудака» потянет?

– Сам посмотришь… – и уже Шилову. – Там и тётки. Пошли.

– И они пошли, – сказал Шилов.

Домофон ответил почти сразу. Хриплый голос сквозь обрывки музыки спросил:

– Кто?

– Вы всё ещё кипятите? – произнёс Готье. – Тогда мы – к вам.

Дверь подъезда щёлкнула.

– Это чё ещё было? – Фыл поставил пустую банку на пол лифта.

– Типа пароль. Вместо флаера. Закрытая вечерина.

На восьмом этаже – звонок в обитую дермантином дверь.

Я почти сразу понял, куда попал. Слышать – слышал. Но видеть не доводилось. Не знаю, как в этой квартире можно жить. Потому что мебели, кроме нескольких надувных диванов, я не увидел. Зато здесь были непонятно куда спрятанные зелёные светильники, заливающие всё пространство ядовитым, неестественным светом. Очевидно, хозяин снёс несколько стен в этой пятикомнатной халупе, из-за чего получилась не слабое по размерам помещение. В которое влезла туева хуча народа.