– Я что-то пропустил? – спросил он.
Фыл ткнул в меня пальцем и, задыхаясь, пропыхтел:
– Смотри!
– На что?
– На него! Он, когда улыбается, на BMW похож!
От смеха в зале с дивана упала невидимая нам Жу.
С «х*икерсами» всё.
Халявные шоколадные завтраки закончились. Эти мудаки поставили в отделе, где мы паслись, новую камеру. Правда, об этом забыли предупредить меня. Когда я, чувствуя как мой желудок, урча, перерабатывает нугу и карамель с орехами, с независимым видом проходил мимо кассира, чувак в чёрной куртке с надписью «SECURITY» прикоснулся к моему предплечью:
– Молодой человек, можно вас на минутку?
– А?..
– Пройдёмте, пожалуйста, со мной.
– Зачем? – я посмотрел на выход. Возле автоматических прозрачных дверей медленно остановился ещё один в чёрном.
– Мы хотим вам кое-что показать.
Кассирша с табличкой на груди и бабуля с двумя пакетами молока посмотрели в нашу сторону.
– Что?
– Кино, – лаконично ответил охранник.
– Про войну? – начал наглеть я, уже поняв, что «попал».
– Пошли, – дёрнул он меня за рукав.
В маленькой комнатке с несколькими чёрно-белыми экранами длинноволосый очкарик перемотал одну из видеокассет к началу, и я увидел себя, торопливо жующего шоколадку. Теперь хоть понятно, где они поставили свою камеру. Двое в чёрном и рыжая тётка с бейджем «менеджер» перевели взгляды с экрана на меня.
– И чё? – спросил я.
– Вам придётся заплатить за этот «сникерс», – сказала рыжая.
В телике я, пойманный клавишей «PAUSE», замер с закрытыми глазами и вздувшейся от большого куска батончика щекой. Как мудак какой-то.
Тётка расценила моё молчание по-своему.
– Если вы откажитесь платить, нам придётся вызвать милицию, – она прикоснулась к мобиле, висящей у неё на груди словно амулет.
– Ага… – сказал я и достал мятые купюры из кармана. Гондоны. Знали бы они на сколько «х*икерсов» мы их нагрели.
Когда охранники провожали меня к выходу, я спросил:
– А себе переписать можно?
– П**дуй отсюда, и что бы я тебя тут больше не видел, – мрачно проговорил один из них. Когда раздвижные двери отделили меня от парней в чёрном, я помахал им рукой.
– Счастливо… – сказал я, – в попе слива…
Готье был в гостях у мамы Жу. Пока дочь общалась с родительницей, он спёр из серванта маленькую бутылочку анисовой водки. На вкус – полное дерьмо. Пить её в чистом виде никому из нас не хочется. Поэтому разводим эту странно пахнущую, но многоградусную жидкость пополам с колой в большом пластиковом стакане с трубочкой. Так и пьём в переполненном вагоне метро, передавая ёмкость друг-другу. Замечательно скрашивает дорогу. Едем молча. Мы уже давно прекратили попытки общаться в грохоте подземки. В переходе между станциями останавливается недалеко от чувака со скрипкой. Готье забил тут с кем-то стрелу. Жу дует в соломинку, пуская пузыри в наш коктейль. Шилов на неё неодобрительно смотрит.
– Мама Жу сегодня сказала, что ей не понравилась американская постановка «Онегина», – говорит Готье. Шилов отрывается от созерцания булькающего стакана:
– Это там, где Лив Тайлер?
Готье кивает.
– Лив Тайлер – киска, – подаёт вдруг голос Жу.
Теперь на стакан посмотрели все.
– Она говорит, что русская душа плохо передана… Татьяна типа не мятущаяся личность, а шлюха, не знающая, кому дать… – Готье забирает у Жу ёмкость и выбрасывает в урну. —… С русскими бабами всегда так. Они хотят и на х*й сесть и рыбку съесть.
Шилов скучает. Ему явно не терпится разогнаться до нужной скорости. Чем нибудь посерьёзней нашего коктейля. Анисовая с колой, это так – поворот ключа в замке зажигания. Вечер очередной субботы. Впереди у нас пиво и боулинг, и Шилову хочется поскорее опрокинуть в себя пару кружек.
– И, чё мы ждём? – спрашивает он минут через пять.
Готье смотрит на часы:
– Ладно… пошли к телефону.
Минут десять он кого-то материт в трубку. Потом возвращается к нам:
– Мля! Обломщик херов! Поехали…
Мы опять едем куда-то по серой ветке. Фыл купил всем по банке пива и теперь доволен. Себе, морда хохляцкая, затарил три. С виду, Шилов – стопроцентный современный гопник. С такими, как он, в своей волосатой юности я предпочитал не сталкиваться. Ему всё пох. Вот сейчас, например, ему пох, что рядом с ним стоит тётка с тяжёлыми сумками. Ей очень хочется присесть. Но Фыл дует своё пиво и тупо рассматривает надписи на одном из её полиэтиленовых пакетов. Тётка вздыхает.
Я не выдерживаю и уступаю ей своё место. Шилов криво ухмыляется, демонстрируя часть своих новых резцов и клыков. Надолго они задержатся у него во рту? Помню, он рассказывал, как однажды со своими ОУНовцами устраивал заказные беспорядки. В Киеве должен был проходить крестный ход.
Какая-то украинская политическая партия собиралась набрать себе баллов в ходе предвыборной компании и вместе с церковными хоругвями пронести по Хрещатику свои лозунги. Что-то вроде этого. Шилов тогда носил чёрную рубашку со знаком «УНА УНСО» на груди. А в карманах у него грелись штук тридцать шариков от подшипника и два кастета. По сигналу – несколько пригоршен шариков в толпу, а потом секунд тридцать поработать обеими руками. Главное, как говорил Фыл, вовремя свалить, пока менты не одуплились. Все хлопцы свалили вовремя. Менты успели зацепить только двух в чёрных рубашках и ещё каких-то панков. Одним из тех двоих был Шилов. Всё бы ничего, тем более что милиционеры явно хотели навешать люлей бледным юношам в рваной джинсе и майках sex pistols. Два аккуратно подстриженных парня попали почти случайно. Но этот е*анутый взял и послал толстого сержанта на х*й. Так ему выбили первые два зуба. Когда я спросил его, зачем он это сделал, Шилов ответил:
– Выполнял домашнее задание.
– Тайлер Дерден мёртв, осёл, – сказал я.
– Зато дело его живёт, – заверил меня этот мутант.
В другой раз я спросил его, какого хрена он делал в украинской националистической группировке.
– У тебя даже фамилия не украинская, – сказал я ему.
– Я, вообще, наполовину еврей. По мамкиной линии, – ответил он, чем окончательно меня запутал.
Мы на станции «Бибирево». Стоим, ждём, пока Шилов мочится за ларьками возле небольшого рынка.
– Куда мы идём? – спрашиваю я Готье.
– Нужно с одним человеком увидеться. Он здесь недалеко на частной party отвисает.
– Чё, мля, за party? – спрашивает, застёгивающий на ходу ширинку, Фыл. – А пиво? А боулинг?
– Чувак, дай мне дело сделать, а?! А потом будешь катать шары до утра.
– Мля! Сразу бы сказал, а?! Мы бы тебя лучше там подождали. Может, каких тёток зацепили бы…
– Не кислячь. С тобой сексом можно только за деньги заниматься.
Жу хихикнула. Шилов улыбнулся.
– Чё за party? – спросил, наконец, и я.
– Да так… одни устраивают… Но ваще-то прикольно. Я как-то был.
– На «Серебряного мудака» потянет?
– Сам посмотришь… – и уже Шилову. – Там и тётки. Пошли.
– И они пошли, – сказал Шилов.
Домофон ответил почти сразу. Хриплый голос сквозь обрывки музыки спросил:
– Кто?
– Вы всё ещё кипятите? – произнёс Готье. – Тогда мы – к вам.
Дверь подъезда щёлкнула.
– Это чё ещё было? – Фыл поставил пустую банку на пол лифта.
– Типа пароль. Вместо флаера. Закрытая вечерина.
На восьмом этаже – звонок в обитую дермантином дверь.
Я почти сразу понял, куда попал. Слышать – слышал. Но видеть не доводилось. Не знаю, как в этой квартире можно жить. Потому что мебели, кроме нескольких надувных диванов, я не увидел. Зато здесь были непонятно куда спрятанные зелёные светильники, заливающие всё пространство ядовитым, неестественным светом. Очевидно, хозяин снёс несколько стен в этой пятикомнатной халупе, из-за чего получилась не слабое по размерам помещение. В которое влезла туева хуча народа.
