Наталья Бондарчук, с которой у Тарковского сложились на какое-то время доверительные отношения ("Знаешь, у меня такое чувство, будто я тебя родил; нет, не как актрису, а как человека... Может быть, в какой-то другой жизни так оно и было?.." - сказал он ей однажды), вспоминает, как они стояли в коридоре "Мосфильма" сразу после того, как ему сообщили о требовании начальства внести 42 (!) поправки в смонтированный "Солярис", и он, замученный, почти плача говорил: "Почему, ну почему они меня так ненавидят?.."

Он прекрасно понимал тупость и невежество многих из этих людей, троглодитный их уровень, и все же это его почему-то не убеждало. Ему все мерещилась некая глубинная, таинственная причина. В дневнике запись от 12 января 1972 года:

"Вчера Н. Сизов сообщил мне претензии к "Солярису", которые исходят из различных инстанций: от отдела культуры ЦК, от Демичева, от Комитета и от главка. 35 из них я записал... Если бы я захотел их учесть (что невозможно), от фильма ничего бы не осталось. Они еще абсурднее, чем по "Рублеву".

Показать яснее, как выглядит мир в будущем. Из фильма это совершенно неясно.

Не хватает натурных съемок планеты будущего.

К какому лагерю принадлежит Кельвин - к социалистическому, коммунистическому или капиталистическому? <...>

Концепция Бога должна быть устранена. <...>

Должно быть ясно, что Крис выполнил свою миссию.

Не должно складываться впечатления, что Крис - бездельник.

Мотив самоубийства Габаряна должен заключаться в том, что он жертвует (?!) собой во имя друзей и коллег.

Сарториус как ученый слишком бесчеловечен. 13. Хари не должна превращаться в человека!?!

Сцену с самоубийством Хари - сократить.

Сцена с матерью - лишняя.

"Постельные сцены" - сократить.

Сцены, где Крис бегает без штанов, - вырезать. <...> 20. Выброшенный из режиссерского сценария разговор

Бертона с отцом о их юности следует ввести. <...> 22. "Земля" чересчур длинна. <...>

Весь этот бред кончается словами: "Других претензий к фильму не имеется".

Можно сдохнуть, честное слово! Какая же провокация... Чего они вообще хотят от меня? Чтобы я вообще отказался работать? Почему? Или чтобы я сказал, что со всем согласен? Они же знают, что я этого никогда не сделаю.

Я совершенно ничего не понимаю..."

В отчаянии Тарковский идет к председателю Госкино и устраивает скандал, требуя обеспечить себя работой, то есть перестать относиться к нему как к подпольному режиссеру и дать возможность снимать два фильма в год. Близким и знакомым он говорит, что не пойдет ни на малейшие уступки и предаст факт зарубежной прессе. Внезапно, 31 марта, ему сообщают, что фильм принят таким, каков он есть, и даже срочно отправляют на Каннский фестиваль...

"Зеркало" вызвало при сдаче еще большую "взрывную волну" и конфронтацию мнений, чем "Рублев". При первом просмотре в Доме кино творилось такое, что, как вспоминает Майя Туровская, ею, ее телом, в буквальном смысле вышибли стеклянную дверь - таков был динамический напор "элиты".

Поляризация настроений была колоссальна. Надо знать то время, знать, что означал каждый фильм Тарковского: пропуск в твое собственное иномирье, которое ты предчувствовал, но не видел воочию...

М. Терехова рассказывала:

"На худсовете "Мосфильма" я слушала, как объясняли Тарковскому, какой неправильный фильм - "Зеркало" - он сделал. Из всего худсовета лишь один режиссер Л. Арнштам защитил картину: "Не понимаю, что здесь происходит, что непонятного в фильме..." (Мнение М. Хуциева в изложении А. Сокурова мы уже приводили. -Н.Б.)

Андрей Арсеньевич сидел, не отвечая ни на один выпад, и я подумала, какая нечеловеческая выдержка... Нет! Не бывает нечеловеческой выдержки у человека. <...> Это было похоже на убийство, где и палачи и жертва знали, что происходит..."

На коллегии Госкино секретарь Союза кинематографистов Г.Чухрай говорил: "...Эта картина у Тарковского - неудавшаяся. Человек хотел рассказать о времени и о себе. О себе, может быть, и получилось. Но не о времени..."

Но коронную фразу сказал все тот же Ермаш. После просмотра он хлопнул себя по ноге и воскликнул: "У нас, конечно, есть свобода творчества! Но не до такой же степени?!"

В "Мартирологе" 27 июля 1974 года Тарковский записал: "Вчера Ермаш не принял "Зеркало". Вынося оценку, он нес такую околесицу, что было совершенно ясно: он ничегошеньки не понял. Да и как можно было ждать от него другого? Я устал. Нужно найти возможность быстро заработать немного, чтобы уехать в деревню и жить там".

Начинается очередная утомительнейшая для Тарковского и его жены (трудно представить, как бы он обходился без ее природного оптимизма и бесшабашности) кампания по "пробиванию": письма в "высокие инстанции", подпольные показы "великим мира сего" и т.д. и т.п.

Почти детективную историю, весьма характерную и типическую, рассказывает О. Суркова:

"Когда "Зеркало", находившееся под большим подозрением у начальства, было почти готово, в Москву пожаловал директор кинофестиваля в Канне господин Бесси для официального отбора конкурсных картин. Но интересовал его к тому моменту по-настоящему только новый фильм Тарковского. Его он хотел получить в конкурсную программу во что бы то ни стало.

К этому моменту Андрей уже собрал картину в окончательном монтаже, и речь шла только о доработках, вроде перезаписи звука... Но Госкино и лично Ермаш задолго и априори уже были решительно против того, чтобы "Зеркало" Тарковского репрезентировало нашу любимую родину за ее границами, как в Канне, так и на любом другом кинофестивале. Даже Сизов, директор "Мосфильма", в силу своих возможностей старавшийся всегда помогать Тарковскому, оказывался на этот раз совсем бессилен, получив приказ свыше "держать картину и никуда ее не пускать ни при каких обстоятельствах".

Что же это означало в реальности? Не было возможности просто отказать Бесси в просмотре, в сущности, почти законченной картины - начальство опасалось открыто продемонстрировать дискриминацию Тарковского. Было велено, в том числе и самому Тарковскому, что, показав "материал"

"Зеркала", следует разъяснить Бесси, что при всех, конечно же самых "благих", намерениях фильм чисто технически не может быть закончен, то есть не успевает к фестивалю.

Перед таким ответственным показом картины Бесси Лариса позвонила мне и попросила немедленно приехать на студию.

В данном случае я понадобилась Маэстро в силу своего достаточно скромного знания английского языка - таковых лиц в ближайшем и доверенном круге более не обнаруживалось. Итак, меня попросили участвовать в осуществлении вынужденной нелегальной акции. Предваряя просмотр в одном из залов "Мосфильма", Андрей должен был сообщить, что картина, увы, еще не готова. А потом, когда Бесси уже после просмотра направится к выходу по длинным полутемным коридорам производственного корпуса со множеством поворотов, я должна буду улучить мгновение, чтобы назначить от имени Андрея ему тайное свидание по интересующему его вопросу. Это было непросто и небезопасно, потому как всем было ясно, что гебешники не спускают с него глаз... <...>

После просмотра, когда небольшая цепочка людей растянулась по тому самому длинному коридору, на одном из поворотов, куда Бесси уже свернул, а другие еще не поспели, я быстро подскочила к нему и передала просьбу о незапланированной встрече, потому что картина на самом деле может быть готовой к фестивалю. Надо сказать, что наш западный друг совершенно не удивился, быстро предложив в ответ встречу поутру в гостинице "Россия"... Не смекнув, конечно, что гостиница не лучшее место для встреч, так как вся просвечивается КГБ как рентгеном... Но что было с него, иностранного недотепы, ожидать? Выбора не было...