– Ван-дер Фо-на-рев, – стараясь говорить четко и громко, по слогам произнесла Молли.

Водяной поклонился и с урчанием слился в сток раковины.

– Интересное какое имя у твоего деда… – зевнул Егор. – Где-то я слышал похожее, не помню, где…

– Молли, ты такая бледная, – обеспокоенно заметила Дрина. – Тебе надо лечь поспать, ведь ты пережила такое нервное потрясение сегодня…

– Я сам разнервничался не меньше ее, – снова зевнул Егор. – Она узнала о существовании нелюдей, это, конечно, нелегко. А нам каково – успокаивать ее и объяснять, кто мы такие, у нас тоже нервы… Давайте-ка все спать пойдем. В этом доме лучше не ночевать поодиночке, тут черте что может произойти по ночам, поэтому вы с Дринкой ложитесь спать в комнате Гильса, раз он где-то шляется. А мы с Мариком в холле устроимся, на ковре.

Молли чувствовала себя неловко, что ее укладывают спать на кровати, а Дрине придется улечься на раскладушке, но та была непреклонна. Фонарик, тускло освещавший только небольшой круг перед собой, поставили прямо на пол.

Пока девчонки возились с расстиланием одеял и пледов в комнате, свет от фонаря начал постепенно затухать. Егор, поковыряв его, сообщил, что батарейки закончились и ночевать, видимо, придется в темноте.

– Не нашел ни одной лампы, а батареек нет, – развел руками Егор, заглянув в комнату. – Но я могу напустить к вам в комнату светящихся тараканов, чтобы ты Дринку не испугалась…

– Нет! – Молли подскочила на кровати. – Не надо, я уже не боюсь смотреть на глаза нелюдей в темноте! Совершенно не боюсь!

Прежде чем прикрыть дверь, Егор почесал в затылке и шмыгнул носом.

– Молли, я предупреждаю, чтобы больше не было сюрпризов. Кикиморы хихикают по ночам, и это действительно страшно. Это их нелюдская сущность, помимо когтей, на которые они наводят маникюр.

Дрина погрозила троллю кулаком, и тот поспешил ретироваться за дверь, а комната погрузилась во тьму. Постепенно глаза Молли немного привыкли к темноте, и она увидела, что Дрина, устроившись на подушке, сосредоточенно пилит ногти пилочкой.

– Я с закрытыми глазами делаю маникюр, можно, я уже их открою? – осторожно спросила кикимора. – Внимание, не орать и не швырять в меня тяжелые вещи…

– Открывай, я же сказала, что не боюсь, – немного напряженно ответила Молли.

В темноте загорелись два глаза, которые светили ровным ярко-сиреневым огнем. Они бросали сиреневые блики на лицо Дрины, на подушку, даже немного отражаясь на потолке, и были похожи на неоновую рекламу, которая зажигалась по ночам в городе.

– Ну как? – спросил голос Дрины. – Очень страшно?

– Ничего, терпимо, – прошептала Молли. – Чуть-чуть страшновато… А я, кажется, поняла, почему ваш район называется – Пестроглазово.

– Ну, наконец-то. – Молли показалось, что Дрина в темноте улыбается. – Погоди-ка. – Кикимора вдруг постучала кулаком в стену. – Сейчас еще проверим на Егоре.

Она снова постучала кулаком по стене, в коридоре послышались шаги, дверь комнаты распахнулась, и темная фигура, появившись в проеме, погрозила им кулаком.

– Вы обалдели? – возмутился голос тролля, и два ярко-зеленых огня уставились на них из темноты. – Я спать уже лег! Нам же завтра ехать с утра!

– Правда, у троллей красивые глаза в темноте? – когда Егор, сердито хлопнув дверью, вышел, спросила Дрина. – Они у них светятся зеленым. А вот у вампиров глаза светятся красным, у нас, кикимор – сиреневым… Увидишь в темноте кого-то, у кого глаза светят желтым, – значит, упырь, а синим – оборотень. Глаза могут сверкнуть и днем, если нелюдя разозлить.

– А Гильс? Он кто – тролль?

– Нет, что ты, – ответила Дрина. – Гильс – вампир, точнее, потомок вампиров. Мурановы – странная семья, про них много всяких слухов ходит… Они повелевают всякой мерзостью, вроде летучих мышей и пауков, да и вообще могут управлять животными, потому Гильс ту злую собаку с ума свел.

– А как же Егор это исправит, вдруг он не сможет?

– Думаю, сможет. Егорушка – очень талантливый тролль… У него огромные способности отводить глаза, – понизив голос, зашептала кикимора. – Он с трудом сдерживает себя, но иногда срывается и наживает себе проблемы. Вчера его мама купила себе тапочки в виде плюшевых котят, а он отвел всем глаза, что это оскаленные крокодилы. Так она весь день его искала, чтобы отхлестать полотенцем. А у Эммы Бертиловой рука тяжелая…

Молли улыбнулась, вспомнив свою встречу на тропинке с разъяренной троллихой в тапках-крокодилах.

– Я все хотела спросить, почему у тебя бандана Гильса на шее повязана? – Дрина, приподнявшись на подушке, оперлась на локоть и явно была настроена поболтать. – Расскажи, это так романтично!

Молли, поняв, что любопытная кикимора теперь не отстанет, решила рассказать все так, как и было на самом деле. Правда, она никогда не вела задушевных девчоночьих разговоров, поскольку подруги в основном подсмеивались над ней, а не откровенничали, поэтому немного опасалась, что Дрина тоже начнет смеяться над ней, как девчонки в ее дворе.

– Это потому… что, – неуверенно начала Молли, – он защитил меня от злой собаки, я разбила колено, а он подошел и завязал мне его своим платком… Но этот платок развязать не получается, надеваю джинсы – перескакивает на шею, надеваю свитер – прыгает на локоть.

Дрина задумалась так надолго, что Молли показалось уже, что та заснула.

– Ах, вот оно что… Это обычный вампирский узел, – зашептала кикимора наконец. – Если ты дружишь с вампиром, надо знать такие тонкости. Гильс как завяжет что-нибудь, так потом только он развязать и может. А будешь возмущаться – пауков на тебя натравит, у него характер такой… Некоторые преподаватели в МУНе говорят, что Муранов вырастет самым жестоким вампиром среди нелюдей…

– Тогда мне еще повезло, – сонным голосом отозвалась Молли. – Ваш Гильс мог завязать мне шнурки на кроссовках, сейчас спала бы в обуви…

Дрина фыркнула, накрылась одеялом с головой и так пронзительно захихикала тоненьким серебристым голоском, что у Молли зазвенело в ушах. Кикимора покатывалась со смеху, пока в дверях не появились два разъяренных светящихся зеленых глаза и в девчонок не полетели несколько подушек.

Когда Молли открыла глаза, вокруг было уже светло. Непривычно высокий потолок, сложенный из толстых, потемневших от времени грубых бревен, сразу вывел ее из сна. Это был не тот потолок со стареньким абажуром посередине, который она привыкла видеть, просыпаясь, в своей комнате. Молли начала перебирать в памяти вчерашний день – он казался ей длинным и совершенно нереальным, но тем не менее, сейчас она была в Пестроглазово, где нелюди оставили ее ночевать в доме Мурановых.

Кикиморы Дрины в комнате уже не было, а раскладушка была аккуратно застелена.

Комната, которую вчера при тусклом свете фонарика ей не удалось разглядеть, сейчас была залита утренним солнцем, которое ласково согревало деревянные стены и дощатый пол.

Мебели было немного: большой письменный стол у стены, современный стеклянный сервировочный столик на тонких кривых ножках, книжные полки на стене и диван, на котором спала Молли, – тоже современный, с обивкой под леопарда. По стенам были развешаны плакаты, которые, судя по рваным краям, кто-то неоднократно жевал.

На одном из них был изображен полуразвалившийся скелет с красными светящимися глазами и с серьгой в ухе, и под ним была огромная красная надпись: «ВОТ ДО ЧЕГО ДОВОДИТ СЕССИЯ НА ПЕРВОМ КУРСЕ МУНА».

На другом – стайка ярко одетых подростков с острыми ушами держали в руках вилки с нанизанными на них кусками сырого мяса, а внизу была подпись: «В МУНе тебя сожрут живьем».

Молли встала и обошла комнату.