— Это будет очень интересно, — призналась миссис Даусон. — Возможно, он направлялся с визитом к лорду Дадли, графу Ковентри или даже к герцогу Мадресфилду. Как по-вашему, он человек из их круга?

— Думаю, что да, — ответила Мариота. — Но я видела его мельком и не берусь что-либо утверждать.

— Хорошо, скоро мы узнаем о нем побольше, — добродушно отозвалась миссис Даусон. — Правда, муж не рассказывает мне о своих пациентах, так что я всецело полагаюсь на вас.

Мариота улыбнулась и поспешила распрощаться с женой врача.

Джереми приехал раньше ее. Зайдя на конюшню, она увидела в соседнем, давно пустовавшем стойле великолепного жеребца.

Жеребец был расседлан и без уздечки. Гладкая черная шкура коня лоснилась и сверкала в лучах солнца, проникавшего через окно.

Мариота представила, как она скачет на нем во весь опор, хотя знала, что ее мечта вряд ли осуществится.

Наверняка объезжать скакуна во время болезни его владельца станет не она, а Джереми.

Брат и отец ждали ее возвращения в холле.

— Ну как, доктор Даусон приедет? — спросил Мариоту лорд Фордкомб.

— Я попросила передать ему записку, папа. Миссис Даусон полагает, что он будет дома примерно через полчаса.

Не дав отцу ответить, она обратилась к Джереми:

— Мне сказали, что ты отправился за его конем. Вижу, поиски оказались удачными.

— Да, я его еле поймал и привыкал всю дорогу, — пояснил Джереми. — Он такой норовистый, не чета нашему Руфусу.

Судя по восторженным интонациям и блеску глаз, Джереми еще не оправился от волнения.

Лорд Фордкомб направился к своему кабинету.

— Сообщите мне, когда приедет доктор Даусон, — сказал он. — У меня масса дел, вся эта суета меня очень отвлекает.

— Прости, папа, — смутилась Мариота.

Но он уже не слышал ее. Когда дверь отцовского кабинета закрылась, Мариота поглядела на Джереми, и тот заговорщически подмигнул ей:

— Пошли, теперь мы можем спокойно подсчитать наши трофеи.

Он взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и Мариота последовала за ним.

Хотя особой необходимости в этом не было, Джереми запер дверь спальни. Он достал бумажник незнакомца, монеты, добытые из кармана его бриджей, и маленький черный кошелек, вышитый белыми цветами.

— Ой, Джереми, это же кошелек той дамы! — воскликнула Мариота.

— Зато я оставил ей бриллиантовое кольцо.

— Какое великодушие, — ехидно заметила сестра. — Позволь узнать, почему?

— Она сказала, что очень дорожит им. Это подарок ее покойного мужа.

— И ты ей поверил?

— Безусловно, — откликнулся Джереми. — И пожалел ее.

Наклонившись к брату, растроганная Мариота поцеловала его в щеку.

— Я тебя обожаю, — сказала она. — Ты гораздо лучше, чем хочешь казаться.

Джереми открыл бумажник, и оба затаили дыхание. В нем лежали две банкноты по сто фунтов и три по пятьдесят.

Он легонько присвистнул, а затем высыпал на кровать содержимое дамского кошелька — три золотые монеты по пять фунтов и десять золотых соверенов.

Мариота не могла вымолвить ни слова и лишь следила, как Джереми подсчитывал соверены из кармана незнакомца. Наконец он скорее растерянно, чем радостно, произнес:

— Триста семьдесят пять фунтов.

— Невероятно! — откликнулась Мариота. — Джереми, может, лучше их вернуть?

— И надеть себе веревку на шею? — отпарировал он. — Не знаю, как ты, но я в ближайшее время умирать не собираюсь.

— Нет, конечно, нет… но…

— Никаких «но», — решительно заявил он. — Дело сделано, и это следует принять как должное. И не стоит никому ничего рассказывать. Но я обещаю тебе…

— Что именно?

— С разбоем покончено. Навсегда.

От этих слов Мариота испытала необычайное облегчение. Она чуть не заплакала от радости:

— И когда же тебе в голову пришла столь гениальная мысль?

— Когда я понял, что твоя жизнь тоже в опасности. Тебя легко могли убить. Я не имел права так рисковать тобой.

Лицо Джереми неожиданно изменилось. Мариота еще ни разу в жизни не видела его таким.

— Когда ты выстрелила и этот человек упал с лошади, я понял, что был глупцом. От смерти меня отделяло лишь мгновение.

Мариота торопливо вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

— Я рада, что ты мне это сказал.

— Пока я искал его лошадь, я все обдумал, — продолжил Джереми. —

Я бы не пережил твоей гибели и не смог смотреть людям в глаза. Признаюсь, я до сих пор горю от стыда.

— О, Джереми, Джереми! — воскликнула Мариота срывающимся от волнения голосом.

Зная, что брат ненавидит слезы, девушка заставила себя улыбнуться:

— Теперь ты наконец-то сможешь прилично одеться, поехать в Лондон.

— Так я и сделаю, — отозвался Джереми. — У меня есть причины для отъезда, ведь несчастный случай не входил в наши планы.

Мариота с недоумением взглянула на него.

— Я продумал все до мельчайших деталей, но этот раненый спутал все карты.

— Думаю, доктор Даусон его быстро вылечит.

— Не в этом дело, — возразил ей Джереми. — Ручаюсь, он как-то связан с дамой в экипаже и не случайно оказался рядом.

— Неужели? Я и не подумала об этом, — изумилась Мариота.

— Я в этом уверен, — заявил Джереми. — Он пробудет у нас несколько дней, и она, несомненно, явится его навестить. И может меня увидеть.

— Думаешь, она тебя узнает? — ужаснулась Мариота.

Девушка вспомнила, что по пути к Вустерширской дороге у нее мелькнула подобная мысль: на Джереми непременно обратят внимание, он весьма красив, даже когда его лицо закрыто маской. Такого, как он, нелегко забыть.

Она воскликнула:

— Конечно, тебе нужно немедленно уехать!

— Согласен, — отозвался Джереми. — Предположим, он задержится у нас вплоть до моего возвращения, что маловероятно. У меня будет совсем иной вид, и его жена, или кем там она ему доводится, вряд ли подумает, что бедно одетый разбойник в маске и я — это одно и то же лицо.

— Да. Вполне логично, — согласилась Мариота. — Неделя — немалый срок, и мельчайшие подробности могут легко забыться.

— Ты права, — подхватил Джереми. — Прости, что оставляю тебя расхлебывать эту кашу, но иного выхода у меня нет, и завтра на рассвете я уеду в Лондон.

— Разумеется, дорогой. Но тебе придется подыскать какой-то предлог, чтобы объяснить свой отъезд папе.

Джереми засмеялся:

— Да он и не заметит моего отъезда. Подожди, пока он сам не спросит, где я, а тогда придумай что-нибудь.

— Ладно, — со вздохом проговорила Мариота. — Папа многого не замечает. Даже того, насколько плохо мы жили последние месяцы, перебивались с хлеба на воду.

Невольно подумав о еде, она поглядела на соверены, лежавшие на кровати.

— В Лондоне я тотчас положу деньги в банк, — сообщил ей Джереми. — Это основной капитал. Позднее, когда потребуется, я буду снимать со счета нужную сумму. Но никто не должен знать, каким путем я достал эти деньги. Иначе мы пропали, это станет роковой ошибкой.

— Да, конечно.

— Я оставлю тебе только пять фунтов, — продолжил Джереми. — Этого должно хватить, все остальное — позднее.

— Нет! — воспротивилась Мариота. — Нет, я не хочу этих денег. Ты очень добр, мой дорогой, но они все время будут напоминать мне тот страшный миг, когда всадник целился тебе в спину.

— Да, но ты все-таки спасла меня, — приободрил ее Джереми. — И благодаря тебе я все еще жив.

— Все равно, я возьму деньги только на еду, чтобы хоть как-то поддержать папу и Линн, — ответила Мариота. — А больше мне ничего не надо. Ничего!

Она выкрикнула эти слова с таким нескрываемым гневом, что Джереми не решился с ней спорить.

— Хорошо, будь по-твоему, но, умоляю, не проговорись, что у нас завелись деньги. И трать их поосторожнее.

Мариота негромко рассмеялась.

— Все привыкли, что в моем кошельке не бывает больше шести пенсов и не поверят своим глазам, увидев золото.

— Тогда подожди, и я переведу кое-что на твое имя, пусть люди подумают, что это отцовские деньги. А лучше обменяй золотой в Малверне. Вот тебе пять соверенов.