Последние сведения о Колчаке были получены в конце декабря: Колчак прибыл в Красноярск в своем поезде.

Несколько дней спустя было получено сообщение от чеха-коммуниста Веселкова, работавшего в штабе белочешского кавалерийского полка, что к утру следующего дня в Зиму прибудет Колчак в чешском эшелоне «№ 58-БИС», в офицерском вагоне.

Новокшонов добился через белочешское командование телеграфной связи с Реввоенсоветом Иркутска и оповестил его о следовании Колчака с золотым запасом республики.

Сам Новокшонов в своем очерке «Вокруг ареста Колчака» пишет об этом так:

«Сообщение поставило нас в тупик… Арестовать Колчака не представлялось возможным. Для этого не было ни сил, ни средств. Имевшиеся налицо 150 человек были слишком слабо вооружены, У некоторых из них не было даже винтовок, а лишь берданки и охотничьи ружья.

Пулеметов же в отряде всего-навсего был один, да и тот находился с частью отряда, ушедшей под Нукут, а на станции Зима у белочехов, по сведениям, имевшимся в штабе отряда, стояли 4-й кавалерийский полк, три дивизиона артиллерии, один полк пехоты, два бронепоезда, не считая роты белых, несших охрану пакгаузов и станционных зданий.

Соотношение сил было неравное, и, когда мы, пробившись целый час над возможными предположениями и не приняв ни одного из них, увидели, что сделать что-либо не удастся, у всех как-то невольно опустились руки.

— Тогда хоть едем с нами в Зиму, — обратился ко мне Трифонов. — Может быть, там что-нибудь придумаем.

Я согласился и, назначив еще для поездки адъютанта, эскадронного командира Угроватова и ординарца Клещенко, приказал им подготовиться в дорогу.

На рассвете 13 января мы уже подъезжали к Зиме и, чтобы не быть замеченными на переезде чешской охраной, свернули от села Ухтуя на деревню Чиркино и проселочной дорогой, через кладбище, выехали к станционным зданиям.

На квартире Трифонова, куда вскоре прибыли все большевики, члены политцентра, вновь началось совещание, а время между тем шло. Веселков вновь прислал со станции записку о том, что поезд „58-Б11С“ вышел со станции Тулун. Нужно было действовать. Мне пришла в голову мысль отправиться всем вместе к начальнику чешского гарнизона станции Зима полковнику Ваня и требовать от него выдачи Колчака.

— Так он тебе и выдаст, — засмеялся Добрый День^{28}. — Он нас за сумасшедших сочтет, а пожалуй, еще и арестует.

— Попытка не пытка, — возразил я, — А что касается ареста, так без риска в таком деле нельзя.

Мое предложение встретило одобрение. Один только Добрый День говорил, что из этого ничего не выйдет.

В три часа я, Трофимов, Добрый День, Угроватов, Уразметов и Соседко вышли из квартиры Трифонова и направились к вагону начальника гарнизона, стоявшему в тупике около вокзала.

Наше появление на перроне вызвало среди публики переполох.

Я и мой адъютант Соседко были одеты в длинные бурятские шубы с нашитыми на груди широкими красными лентами, на которых было написано „Вся власть Советам“, на шапках были нашиты красные треугольники, не говоря уже об оружии, которым мы были увешаны, что называется, с головы до ног.

Люди в недоумении останавливались, не зная, что делать, а некоторые, собрав вещи, торопливо уходили с перрона, опасаясь, очевидно, вооруженного столкновения.

Миновав вокзал, мы подошли к служебному вагону, на дверях которого была прибита дощечка с надписью:

На мой стук в дверь из вагона вышел чех и спросил:

— Что угодно?

— Доложите полковнику, что пришли делегаты от политцентра, — сказал Трифонов.

— Сейчас, — кивнул головой чех и скрылся в вагоне.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и трех минут, как тот же чех вышел на площадку и жестом пригласил следовать за ним.

В вагоне было полутемно. Горевшая на письменном столе лампа под зеленым абажуром бросала слабый свет на окружающие предметы, и поэтому, когда мы вошли, я с трудом разглядел стоявшего у стола человека.

— А где полковник? — обернулся Уразметов к сопровождавшему нас чеху.

— Я здесь, — на чистом русском языке проговорил стоявший в углу человек, входя в полосу света. — Чем могу быть полезным?

— Мы от политцентра, — обратился к нему Уразметов. — А это, — указал он на меня, — командующий Зимннским фронтом красных войск Новокшонов.

— Слышал, — ответил чех, протягивая руку через стол, — Что угодно?

— Дело, видите ли, в следующем, — начал я. — Мой штаб получил сведения о том, что сегодня с поездом „58-БИС“ в офицерском вагоне едет Колчак. Я пришел к вам…

— А откуда у вас эти сведения? — перебил полковник.

— Это военная тайна, — ответил я. — Достаточно того, что мы знаем об этом и требуем от вас его выдачи.

— Этого я сделать не могу, — проговорил полковник, — потому что вам сообщили неправду.

— Нет, правду, — вмешался в разговор Добрый День. — У вас об этом есть телеграмма, и, кроме того, вы говорили об этом диспетчеру.

— Ах так! — криво усмехнулся полковник. — Что же… — и, помолчав с полминуты, вдруг резко добавил: — Выдать Колчака я не могу.

— Но почему? — опять задал я вопрос.

— Потому что он находится в распоряжении высшего союзного командования.

— Тогда мы возьмем его силой, — посмотрев на полковника, проговорил я и повернулся к двери, где стоял Соседко.

— Товарищ Соседко! Отдавайте приказ, чтобы все наши части продвинулись к линии и ждали моих распоряжений.

— Слушаю, товарищ командир, — не моргнув глазом ответил Соседко и вышел из вагона.

Добрый День, Уразметов и Трифонов переглянулись между собой, но промолчали.

— Как угодно, — ответил полковник по уходу Соседко и, подойдя к стоявшему на столе фоническому телефону, вызвал кого-то и стал говорить по-чешски.

„Уж не арестовать ли нас хочет“, — подумал я и, посмотрев па своих спутников, убедился по их тревожным взглядам, что и они думают о том же.

Полковник, окончив телефонный разговор и повернувшись к нам, спросил:

— Для чего вам Колчак?

— Как для чего, — удивился я. — Отправить его в Москву.

— Он следует в распоряжение высшего союзного командования, — повторил полковник, — и я обязан выполнить распоряжение последнего. А если хотите драться, то я готов.

В это время по первому пути, пыхтя и отдуваясь, прошел поезд.

— Это пятьдесят восьмой? — спросил я, кивая в сторону проходившего мимо окон поезда.

— Да, — подтвердил полковник.

— Тогда я требую, — обратился я снова к нему, — чтобы вы разрешили мне занять провода для переговоров с союзным командованием.

— Сейчас, — ответил полковник и, поговорив опять с кем-то по телефону, кивнул в знак согласия головой, написал несколько слов на клочке бумаги и передал его мне.

— Идите, говорите.

Я взял записку и, не попрощавшись, вышел вместе со своими товарищами из вагона.

По предъявлении записки дежурному по станции чеху меня сразу же привели на телеграф.

Задержавшись у двери, я подозвал к себе Угроватова и отдал распоряжение, чтобы тот не спускал глаз с вагона, в котором должен быть Колчак.

В помещении телеграфа было пусто. Дежурный телеграфист Лапин при нашем появлении встал и удивленно посмотрел на меня.

— Вот, — указал рукой на меня чех, — он должен передать телеграмму. Полковник разрешает.

Телеграфист, ни слова не говоря, подошел к аппарату, а я, достав из полевой сумки карандаш и бумагу, написал следующую телеграмму: