10/22 мая 1896. Пятница.

Емильян Хигуци простился, чтобы отправиться в Исиномаки, на родину, к рекрутскому набору. Хорошо, если его, по малости роста, не возьмут на службу, двух дюймов у него недостает; но в то же время он здоров, как нельзя больше. Опасно. А возьмут — огрубеет.

11/23 мая 1896. Суббота.

Иоанн Судзуки с похорон матери в Идзу, в Эма, возвращается на место службы в Ооцу. Рассказывал про Церковь на его родине: совсем упала благодаря катихизатору Андрею Ина, который катихизацией совсем не занимается, а получая содержание от Церкви, нанялся еще у язычника разработать (кайконсуру) четыре горы, то есть развести на них чай, чем и поглощен вполне, для Церкви, кроме отправления воскресной молитвы в церковном доме, ровно ничего не делает; во время молитвы проповеди даже нет. А желающих слушать христианское учение много, ибо там христиане наиболее видных местных лиц. За то же, по словам Судзуки, и не любят там теперь Андрея Ина; из–за него почти никто и в церковный дом на общественные молитвы не ходит. — И ничего этого я не знаю. Местный священник Петр Кано, по–видимому, тоже не знает, или не хочет знать; так–то вот нерадением и ослабляется Церковь; а вместе губится и катихизатор, и хорошо еще, если только службы Церкви!.. Внушал я Судзуки обратить на путь истинный своих братьев Василия и Григория, сбившихся на ложные тропы, также настоять, чтобы отец исполнил обещание, данное умирающей жене — сделаться христианином.

К богослужению Собор прекрасно был убран цветами. Литию и величание совершали со мной четыре священника; пели очень хорошо; ирмосы положены на ноты Димитрием Константиновичем Львовским превосходно, особенно хороша 9–ая песнь «Радуйся, Царице».

12/24 мая 1896. Воскресенье.

Праздник Пятидесятницы.

Обедня предварена была крещением многих детей и двух возрастных, из коих один из Циба, врач шестидесяти одного года, слушавший долго протестантство, но имевший счастие прежде принятия его услышать православного проповедника Григория Камия; так как в Циба нет купели, то он — ныне врач Иов — вчера вместе с своим наставником прибыл сюда, и сегодня удостоился крещения, миропомазания и приобщения Святых Тайн, чем, видимо, был глубоко осчастливлен. Я дал ему икону Спасителя и некоторые книги, также малую икону Богоматери и несколько брошюр для его жены, которую он тоже готовит к принятию христианства.

Обедня совершена в сослужении четырех священников. В первый раз сегодня на вечерне я читал вполне переведенные три молитвы. Продолжалось богослужение с десяти до половины первого часа.

13/25 мая 1896. Понедельник.

Праздник Святой Троицы.

Служили литургию четыре священника с о. Павлом Сато во главе. Христиан в Церкви было весьма мало.

Внезапно явился катихизатор из Нагоя, Петр Сибаяма. Зачем? Отца погребать: скоропостижно помер в Токио, на днях прибыв сюда, и помер в язычестве! Так–то усердны катихизаторы к вере! Проповедуя другим путь спасения, самых близких родных не стараются привести на сей путь: можно видеть из сего, насколько они искренни и глубоки в своем служении.

Но опять–таки, винить ли и катихизаторов в подобных обстоятельствах?

Сегодня же был у меня старик Ивата, из Химедзи, семидесяти лет, с женой шестидесяти трех лет; родители катихизатора Якова Ивата, служащего в Янагава. Три года тому назад, будучи в Химедзи, в доме Ивата, я очень убеждал его и жену сделаться христианами; убеждал старика пять дней тому назад, когда он был у меня со старшим сыном — книготорговцем — здесь в Токио; убеждал опять сегодня его и жену вместе. И на все убеждения — ни единого слова согласия или желания; всегда только безмолвная улыбка и желание как можно скорее свернуть разговор на другое. Если со мной так, равным им полетам, то сына послушают ли? …

Держали совет сегодня с отцами Савабе и Сато и Сергием Нумабе: объявлять ли сбор на помощь пострадавшим в Корее от последних возмущений корейцев против японцев; Спиридон Араи, из Нокацу, торговавший в Корее и лишившийся (будто бы) на 3850 ен товаров, вместе с тем и проповедывавший корейцам, очень просит о том — будет–де это полезно Православной Церкви, имя которой связано с Россией, а имя России связано с компликациями в Корее. Все нашли, что сбор объявить нельзя, никто ничего не даст, а могут разве возникнуть толки, напротив, неблагоприятные для России и Православной Церкви.

О. Павел Савабе сказал, что его прежняя, в язычестве, жена, умалишенная, мать Алексея, при смерти. «Что делать?» Я догадался, о чем спрашивает, и, не сумняся, ответил:

— Ради твоей и всего твоего семейства веры преподай ей крещение так же, как оно преподается младенцу ради веры родителей; и будем иметь утешение похоронить ее христианкою и потом поминать ее в молитвах с надеждою, что Господь дарует ей Царство Небесное как ради Святых Таинств, так и за ее страдания.

О. Павел горячо благодарил за это дозволение крестить; «Алексей, сын, плачет, — говорит, — что мать не крещена, и будет обрадован». Я советовал о. Павлу приготовиться отслужить завтра литургию и до литургии преподать Святое Крещение, а после — святое Приобщение своей несчастной больной.

14/26 мая 1896. Вторник.

День Коронации Государя

Императора Николая II.

С половины двенадцатого в Церкви Посольства совершен был благодарственный молебен, и отправлена поздравительная телеграмма. Потом завтрак у Посланника, потом великолепная игра Кёбера на фортепиано. У себя я получил поздравительную телеграмму от о. Якова Такая из Кагосима, адрес из Касивазаки, за подписью одного христианина, двух катихизаторов — Уехара и Кондо, и о. Феодора Мидзуно, и поздравление случайно зашедшего редактора Петра Исикава. Больше — ни священники, ни академисты–профессора, никто ровно не выразил ни малейшего приветствия! Как это похоже на японцев! Особенно удивляет отсутствие всякого доброго чувства к России академистов, на которых потоки русской любви и благодеяний излились! — Зато официальная Япония делает все, что возможно для показания своей любезности к русским. Миссия наша охраняется день и ночь переодетыми и не переодетыми полицейскими, благодаря чему уж сколько месяцев нет разбитых стекол в Соборе и библиотеке; сегодня, когда я ездил в Посольство на молебен, по всей дороге полицейские отдавали честь — по внушению, конечно, от начальства и важности сегодняшнего русского праздника.

15/27 мая 1896. Среда.

Яков Ивата из Янагава пишет, что христиане совсем не уважают там священника, тамошнего природного человека, о. Петра Кавано, а также и его, катихизатора, зовут священника его языческим именем и не принимают наставлений; Куруме хвалит, как надежное для проповеди.

Василий Сирато из Ооисо извещает о смерти старика Матфея Мидзутани, весьма благочестивого. Он родом из Такасаки; (когда четыре года тому назад я был по обзору Церквей в Такасаки, он, заранее узнав о сем, прибыл в Такасаки, чтобы видеться со мной; показывал мне свой дневник, куда неопустительно вносил каждый день все, что находил нужным, как христианин; говорил, что очень будет ждать меня в Ооисо, — но увидимся мы с ним уже не в Ооисо, а на том свете). — Это Иов Суто, а не Мидзутани. [Пометка на полях — автора.]

Во время послеобеденное, с двух часов класса заметил, малые ученики бродят без дела. Спрашиваю у Кавамото:

— Отчего учитель Исаак Кимура не в классе?

— Он прислал сказать, что болен.

— Так отчего вы не заняли учеников, и не сказали, чтобы они по комнатам занимались?

— Мне некогда, у меня есть свое дело.

— Но ведь ваше же прямое дело смотреть, чтобы ученики в занятное время не бродили в беспорядке.

— Я готовлю свои уроки…

Действительно, я застал его за книгой в его комнате; спасибо и за это; идя к нему, я не надеялся застать его дома. Но все же грубость его ответов и безучастность к делу заставили меня без дальнейших объяснений уйти, чтобы не раздражиться.