С архитектором Кондером, бывшем сегодня по постройке (библиотеки), осмотрели трещины в Соборе. После большого землетрясения в прошедшем июне трещин не обнаружилось, но после следующих, хоть не столь сильных, несколько, хоть не больших еще, явилось, именно: в ризнице, по обе стороны колокольни. Колокольня своей тяжестью расшатала оба крыла. Следовало бы, заметил Mr. Conder, верхнюю часть ее сделать деревянною, чтобы было легче, — тогда бы трещин не было. Да, опыт учит, — а до того мы впотьмах, оттого и трещины. Есть еще в сводах, посередине, трещины, но такие малые, что я их не вижу, а видят Кавамура и Кондер.
1/13 июня 1895. Четверг.
Утром Илья Яманоуци отпущен, с Богом, на проповедь на Хацидзёосима. Дано ему свидетельство об окончании здесь курса в Катихизаторской школе, на случай придирки, имеет ли он право учить; благословлен образом Спасителя в серебряной оправе (большая икона у него уложена с книгами); дано на два месяца содержание — по девять ен в месяц, как первому ученику, дано на дорогу пять ен; снабжен приличными наставлениями — беречься дурных людей, которых много на ссыльном острове, проповедовать не словом только учение Христово, а и делом, и прочее. Отправился с добрым одушевлением. Помоги ему, Господи!
Почти все книги, напечатанные Миссией, перенесли в новую кладовую — нижний этаж библиотечного здания; и оказывается, кладовая мало не наполненною. Книги не идут в продажу, как ни объявляй и не расхваливай их! Нужно вперед печатать не больше 500 экземпляров; до сих пор мы печатали до тысячи, и никак не меньше 700.
Павел Накай приходил: советовался насчет вчерашнего предложения пожертвовать; все находят, что мне пожертвовать нельзя меньше ста ен; я сам то же думаю, но так как такой большой суммы не могу, то лучше совсем не жертвовать.
2/14 июня 1895. Пятница.
Был Яков Кавамото из Каннари, родственник покойника о. Иоанна Кавамото. Говорил, что христианство перешло от них в Эбидзима, 2 ри, и уже три дома там христианских; просят, чтобы селение их присоединено было к округу проповеди Ильи Накагава, — это и будет сделано на Соборе; ныне же послал книги и образки тамошним христианам. Говорил Яков, что хозяин дома, где живет катихизатор Илья Накагава, с тех пор, как стал слушать учение, перестал подвергаться припадкам умопомешательства; это его очень одушевило, и усердие его к вере Христовой продолжает возрастать; значит, ухватился за руку Небесного Отца и укрепляется Его благостию и силою. Дай Бог, чтобы не выпустил этой руки — иначе последнее может быть горше первых. Наказывал Якову и чрез него Илье — внушать это слушателю.
Была Мария Касукабе, бывшая ученица Женской школы, в прошлом году по болезни не окончившая курс, вернувшаяся домой в Какегава. Родители послали ее в Симоса обучаться шелководству. Хозяин заведения и товарки (человек 80) сначала гнали ее за веру, бранили, не хотели даже учить ее делу. Но храброго характера она и хорошо знающая вероучение, притом же усердная христианка; и от матери получила наставление при отправлении: «Учи там вере»; поэтому повела спор так разумно и являло такое доброе поведение, что теперь уже сделана старшею над двадцатью товарками и за веру ее уже не бранят, а, напротив, внимательно слушают ее и просят говорить о вере. Снабдил ее всеми книгами, какие даются в напутствие в жизнь выпускным из школы после экзамена; это поможет ей еще лучше просвещать желающих слушать учение Христово.
Поздно вечером Павел Накай принес отпечатанный лист Требника, еще — лист корректуры, где в 7–й песне погребения младенцев, в 3–м тропаре вместо «агаме хомерару» значилось только «хомерару», — «не нужно ли прибавить ,,агаме“?» — спрашивает; заглянул я в оригинал: «Как же, разумеется, нужно». И выходит: хоть сто раз перечитывай, а недосмотров не избежать. Errare humanum est [4] — одно и утешение. Но затем у Накай расцвела улыбка: «Передумал». — «О чем?» — «Есть у о. Павла Сато 5 ен, запоздалые пожертвования христиан на войну; не знает, куда деть; из Женского Благотворительного Общества (Сейкёо Фудзин кёо–дзоцу квай) нашего могут дать 2 ены; итого 7 ен есть; не прибавите ли?
Завтра последнее число взноса в сбор княгини Комацу». — «23 ены прибавлю, — пусть будет круглая цифра — 30 ен». И, вынувши деньги, отдал ему. Накай с цветущей улыбкой ушел. Завтра представлено будет пожертвование инспектрисой «Православного Женского Духовного Училища на Суругадай» и главною в «Православном Благотворительном Обществе» Елисаветою Котама.
3/15 июня 1895. Суббота.
Утром толковал Обара, Кису и их товарищам, чтобы играли что–нибудь серьезное, а не вечную гамму, на скрипке и фортепиано. Начали втроем на скрипках, что похоже на концерт, но сейчас же и бросили и пошли опять пилить гамму. И могут уж играть что–нибудь похожее на музыку — но лень, или неспособность, не знаю, что держит их всех вон лет десять на одном и том же месте; утомляют себя и сами же себе наводят апатию. И скуку этой вечной своей гаммою и самыми элементарными упражнениями на нее.
А намеревался я уже внизу построить здание для певческой, и в нем залу для концертов — для своих, да и чужие могли бы слушать. С бездарностями недалеко уедешь.
Пришел ящик с иконами из Троицко–Сергиевой Лавры: 3000 икон Спасителя, домовых, в семь вершков, и 24700 икон разных малых размеров, почти все Богоматери; всего на 1536 рублей. На много лет хватит этого запаса, только нужно бы домовые иконы Богоматери, тоже семь вершков. В ящике с иконами оказалась еще посылка от о. Александра Сахарова, лаврского иеромонаха, моего старого знакомого: серебряная кружка, четки, альбомчики видов Лавры, Москвы, Санкт–Петербурга и Киева и письмо, в котором, между прочим, извещается, что о. Моисей, двадцать лет назад бывший здесь и уехавший отсюда и, после службы в Александро–Невской Лавре, бывший настоятелем, в сане архимандрита, монастырей — сначала в Саратовском, иноком, Вятской епархии, ныне помещен в число братии в Софроньевской пустыни Вятской епархии. Вот что значит невоспитанность и невыдержка; способности богатейшие и развитие достаточное — кончил курс Семинарии; но капризливость, своенравие, упорство, гордость не умеет обуздать и исправить наше воспитание — оттого и никуда не годен человек.
4/16 июня 1895. Воскресенье.
После Обедни зашел ко мне сержант Семен Накацука, сын Иова, показывающего Собор, только что вернувшийся из Китая, в изношенном платье, в котором был все время на войне и участвовал во многих битвах; во все время пять пуль касалось его платья, одна засела в нем, но Бог миловал от ран; на сабле зазубрины от рубки по неприятелям при близких схватках; лицо обветренное и загорелое; словом, один из героев прошедшей войны.
Никита Сугамура, недавно оставивший катихизаторскую службу, чтобы учиться медицине, приходил опять проситься на службу; говорит: «Нечем содержаться во время учения», а вернее, поздно уже учиться — двадцать пять лет ему; содержать же его отец может, если содержал вот уже несколько месяцев; он сын врача из Каназава. Сказал ему, что, когда соберутся священники на Собор, предложу им о нем; вероятно, не будут иметь ничего против, ибо он оставил службу не по дурным причинам. Просится он еще служить катихизатором здесь, в Токио, чтобы продолжать самому усовершенствоваться в богословских знаниях; об этом пусть сам просит Тоокейских священников; если кто возьмет его в число своих катихизаторов, я не буду против.
5/17 июня 1895. Понедельник.
Американский bishop Me Kim и Reverend Francis прислали три книжки: в японском переводе катихизис, догматику и нравственное учение — учебники ихние в здешней их семинарии на Цукидзи.
Просмотрел оглавление догматики; конечно, пробелы, — нет о Священном Предании, о призывании святых и прочего, извращения, например, брак считается естественным таинством, а не благодатным, пресуществление не признается и прочее, запутанность в изложении, например учение о благодати излагается после таинств, но почти все прочее — совсем православное.
