— Скоро перейду в новопостроенный дом, — говорит Awdry. — Он у меня построен в японском стиле, так как предназначается для епископа из японцев, которого мы скоро надеемся иметь.
Вот как! И епископ из японцев! С ним, конечно, будет выдвинута фаланга японских священников: «Мол, вот японская национальная Церковь!». Ну а аглицкие и американские епископалы и бесчисленные миссионеры разве из–за их плеча не будут видны? Ох, не ошибитесь, друзья!
Японцев обмануть трудно, разве уж они будут слишком материальны и политикальны.
22 декабря 1898/3 января 1899. Вторник.
Утром Елисавета Котама и Надежда Такахаси были посоветоваться насчет фотографии Анны Кванно, о которой третьего дня говорил Надежде, Сказал им снять три: Анну среди учениц, одну ее в том виде, как она ныне сидит на одре болезни (не переставая управлять школой), — с сиделкой за ней, и группу всех учащих и учащихся ныне в школе. Так и сделали. День был сегодня ясный и теплый; фотография, вероятно, вышла хорошо.
Целый день занимался переводом расписок к отчетам. Поздравителей почти никого не было.
23 декабря 1898/4 января 1899. Среда.
Между сегодняшними посетителями был, как значится на карточке: «The Rev. Charles F. Sweet, professor of Dogmatic Theology in Trinity Divinity School, Tsukiji», встреченный мною третьего дня у Rev. King в английской епископальной Миссии, — американский епископальный миссионер и priest, воспитанник Королевского университета, служивший потом пять лет начальником духовной школы в своем епископате, четыре месяца тому назад прибывший сюда. Почтительно поцеловал у меня руку, изъяснился, что рад познакомиться и так далее. Начался обычный пустой визитационный разговор, перешедший мало–помалу в серьезный.
— Вы, епископалы, — говорил я, — находите и в нашей Церкви будто бы повреждения и такие пункты учения, которые, по–вашему, следовало бы отбросить. Но что же? Скажите. Ни единым догматом, ни единой чертой в догмате мы не можем поступиться, так как все, что мы содержим, до йоты, — Божие учение. Божии мысли и внушения, данные роду человеческому для спасения. На второстепенные предметы в области религии, на религиозные обычаи и обряды, например, мы не настаиваем. Вы можете иметь ваши Церкви, по–нынешнему, без иконостасов, можете употреблять при богослужении органы и прочее подобное. Но в главном, в догматах, вы должны восполнить то, что утеряли, не мы бросить то, что крепко держим, — иначе мы никогда не можем соединиться.
— Что восполнить? — спрашивает.
— Возьмите, для примера, хоть учение о таинствах. У нас семь таинств, у вас два. Положим, ныне у вас принято учить, что и у вас семь таинств, только два более важные, а остальные пять не столь важные.
Какая путаница в понятиях! Вы благодать Божию, точно воду, стаканами хотите распределять, — туда, мол, большой стакан, сюда малый. Не то у нас: совершенно ясное и определенное понятие: благодать, сообщаемая чрез таинства — единая неделимая непосредственная сила и помощь Божия, непременно ниспосылаемая и действующая, только у недостойных к осуждению их («суд себе яст и пиет, не рассуждая, тела Господня…» [1 Кор. 11: 29]), а у достойных к спасению их и чрез них других. В этом смысле таинство резко отличается от обряда. У нас на крещенье будет водосвящение: с верою пьющий воду может исцелиться от болезни, как исцелялись от главотяжей и тени Апостольских [Деян. 19: 12]; неверующий же не получит никакой благодати от воды; она и не будет даруема пьющему святую воду, как простую. В таинстве же благодать непременно присутствует и даруется, почему и осуждение изречено пренебрегающему сим даром. — Итак, восполните учение о седьми таинствах…
— И у нас благодать сообщается во всех семи таинствах: только крещение и евхаристию мы называем более важными потому, что они всем нужны для спасения, тогда как прочие таинства не всеобщи.
— Таинство священства вы называете не всеобщим, стало быть не столь важным; но без священства разве может быть совершаема евхаристия? Не в основании ли оно самых всеобщих, и стало быть самое ли важное? — И так далее. Разговор длился более часа. В продолжение его Свит вытащил платок и стал утирать слезы, причем говорил:
— Скажи мне, православный священник или епископ, что я не имею благодати священства, я завтра же приду к Вам и попрошу принять меня. Один из моих друзей в Америке ушел в католичество, но я удержался именно потому, что твердо убежден, что я настоящий священник; потеряй я это убеждение, я сейчас же перейду к вам.
Я удержался обратить к нему прямой зов. Если Богу угодно, благодать призовет его. Приди он завтра и скажи: примите меня в лоно вашей Церкви, конечно, я тотчас же сделаю это. Но воспользоваться тем, что человек расчувствовался, и тотчас накинуть на него сеть, — как–то уж слишком по–католически, претит душе, стало быть, не по–Божьи.
Но как же ужасно и как жалко должно быть состояние душевное преподавать догматы без твердой уверенности в истинности, даже в ясности их! Потому что сегодня, как ни изворачивался Mr. Sweet, а изъяснялся весьма туманно и запутанно. То ли дело свет православия, и как радостно быть православным миссионером!
С шести часов была всенощная. Пели оба хора. Служил о. Роман.
24 декабря 1898/5 января 1899. Четверг.
С восьми часов — Часы, вечерня и Литургия Василия Великого.
Кончилось в одиннадцать часов. Служил о. Роман с диаконом Яковом Мацуда, и путали в начале: не стали пред вынесенным Евангелием, а ушли в алтарь, не окадили Евангелия и Церкви на 1–м Часе и тому подобное. Вперед более ясно растолковать порядок службы наперед. Пели оба хора, и очень хорошо. На величание в конце, пред иконой Рождества Христова, вышли все: я в мантии, священники в ризах: пели тропарь и кондак оба хора совокупно.
На всенощную, с шести часов вечера, собралось в Собор много иностранцев и иностранок, должно быть, с Bishop Awdry во главе, потому что он три раза спрашивал, с какого часу у нас Eve–service; у меня при моем визите ему второго числа, у посланницы, которая вчера о том же спросила меня для ответа ему, и сегодня опять у меня запиской. Когда я входил в Собор в начале трезвона, то видел в Соборе по правую руку многих дам, коленопреклоненных, в молитвенном положении; в стороне высилось несколько фигур мужчин, но я, при взгляде мельком, не рассмотрел, кто.
Наших христиан утром почти ровно никого не было, кроме учащихся. Вечером очень мало, так что совестно пред инославными. Пели изрядно, особенно правый хор. Торжественней всего «Дева днесь» после первого Часа, когда оба хора сходятся посреди Церкви и поют медленно и важно.
[Пропуск в оригинале]
…шею радостию; ученицы окружили Елену, были весьма ласковы к ней, провожали. Словом, скандал вражды совершенно прекратился, и все этому рады и счастливы. Слава Богу!
Говорил еще Сенума, что Илья Косуги, брат о. Павла Косуги, когда–то враждебно оставивший Семинарию, пред самым окончанием оной, усиленно просится на церковную службу. Указал я ему единственный путь к сему: пусть за него попросит и поручится его брат священник; после чего пусть Илья поступит в Катихизаторскую школу для повторения догматики и прочих самых необходимых для катихизатора богословских наук. Если он поспешит сделать это, то, при его способностях и развитии, быть может, к следующим каникулам будет в состоянии выдержать экзамен на катихизатора.
26 декабря 1898/7 января 1899. Суббота.
С восьми часов Литургия, отслуженная с о. Феодором Мидзуно; приобщено много детей.
Поздравление Церкви Коодзимаци; пели сначала певчие, потом дети воскресной школы; первые четыреголосно, вторые просто, те и другие стройно; о. Алексей Савабе был в эпитрахили с крестом; потом пропели у о. архимандрита Сергия; затем угощены все, по обычаю, и дано певчим на гостинцы.
