К тому времени, когда ужасы стерлись из памяти, новые мусульманские правители обратили свои взоры на запад. Безудержные амбиции монголов расширили их горизонты, и они снова начали мечтать о новом мировом порядке, который родился бы из распада старого. Одна династия – Оттоманы – консолидировала свою власть во всей Турции и двинулась на Европу через Балканы, а первой ее целью стал Константинополь.

Османский султан Баязет I, прозванный за военные успехи Джильдерим, что означает «Молния», объявил новый джихад. Чрез три столетия после того, как крестоносцы отправились их изгнать, турки вновь стягивали силы к берегам Босфора.

По мере того как линия фронта между христианством и исламом медленно, но верно сдвигалась на запад к границам Венгрии, Европа наконец начала откликаться. В 1394 году папа в Риме (тогда еще существовал второй папа во Франции) провозгласил новый крестовый поход против быстро наступающих мусульман. Привычной уже главной целью похода было изгнать турок с Балкан, снять осаду Константинополя и пройти по Турции и Сирии, чтобы освободить Иерусалим.

И исход был вполне предсказуемым.

Столетняя война замерла в период очередного спорадического мира, и Филипп Храбрый, могущественный герцог Бургундии и де-факто правитель Франции, увидел в папском призыве к оружию еще один способ похвалиться своим богатством. Вопрос о том, как победить турок, занимал его гораздо меньше, и Филипп решил послать вместо себя своего старшего сына, двадцатидвухлетнего Иоанна Бесстрашного.

В апреле 1396 года несколько тысяч французских крестоносцев направились к Будапешту, останавливаясь по пути ради череды роскошных пиров, и соединились с потрепанными отрядами короля Сигизмунда Венгерского. Также на стороне западного воинства выступил большой отряд рыцарей-госпитальеров, а кроме того, прибыли отряды из Германии, Польши, Испании и разрозненные группки энтузиастов всей Европы. Венецианский флот поднялся вверх по Дунаю, чтобы встретить сухопутные войска, и объединенная армия стала держать военный совет о тактике в столкновениях с турками.

И тут же разгорелись ожесточенные споры. Первой проблемой стало то, что турок нигде не было видно. Разослали разведчиков, но и они вернулись ни с чем. Венгры утверждали, что крестоносцам надо стоять на месте и пусть враг измотает себя долгим переходом, – урок, который стоило бы усвоить из битвы при Хаттине. Жадные до славы французы уже сочли турок трусами и переубедили своих союзников. Армия вторглась в Болгарию и на территорию мусульман, где французы принялись с жаром грабить и вырезать местное население. Наконец 12 сентября крестоносцы подошли к стенам Никополя, города-крепости, построенного на крутой известняковой скале, возвышавшейся над низовьями Дуная. Поскольку осадных машин у них не было, они разбили лагерь, устроили роскошный пир и стали ждать, когда защитники сдадутся. Большинство их были еще пьяны, когда прибыли гонцы с известием, что огромная турецкая армия находится всего в шести часах пути от Никополя.

Битва была столь страшная, что средневековые хронисты позднее утверждали, будто в ней участвовало четыреста тысяч человек.

К тому времени французы препирались промеж собой из-за того, кому достанется честь возглавить наступление. Как водится, верх одержали голоса безрассудных. Пока венгры, рыцари-госпитальеры и остальные их союзники держались позади, французские рыцари галопом понеслись к холму, вниз по склону которого наступали турки. Они атаковали слабый турецкий передовой отряд, однако их кони налетели на заостренные колья, а сами они оказались беззащитны под убийственным шквалом стрел. Половина рыцарей была выбита из седла, но они сражались храбро и сумели обратить в бегство основную часть хорошо обученной турецкой пехоты. И вновь, презрев совет старших, молодые рыцари вскарабкались на холм в своих неуклюжих доспехах, убежденные, что битва уже позади. Когда они взобрались на гребень, забили барабаны, завыли трубы и с криками «Аллах акбар» на них, громыхая, вылетела турецкая конница.

Многие французы бежали назад вниз по склону. Остальные отчаянно сражались, но в конечном итоге даже телохранители Иоанна Бесстрашного, видя, что их вот-вот растопчут, простерлись ниц, моля пощадить их господина. Лишенные всадников лошади метались по равнине, остальные ряды крестоносцев были окружены и порублены. Многие бежали к Дунаю, но толкотня среди спешивших попасть на борт ожидающих кораблей была такова, что несколько кораблей перевернулись, и тем немногим, кто удержался на борту, приходилось обороняться от своих же крестоносцев. Лишь небольшому числу удалось перебраться на другой берег, где большую их часть ограбили, уморили голодом или убили.

Среди тех немногих, кому улыбнулась удача, оказались король Сигизмунд Венгерский и великий магистр ордена госпитальеров, бежавшие на рыбацкой лодке. «Мы проиграли битву, – жаловался позднее Сигизмунд своему спутнику, – из-за гордости и тщеславия французов» [91]. Однако французы заплатили дорогую цену. Самых молодых солдат Баязет оставил в качестве рабов для собственной армии; сотни остальных были раздеты, связаны и лишены головы или конечностей на глазах у султана и французских дворян, которых взяли в плен. Когда в Париж прибыли ужасные известия, колокола там звонили день напролет.

Никополь оказался Пуатье наоборот: эта битва стала катастрофическим провалом в попытке задержать продвижение ислама в глубь Европы. Шокирующее своим размахом поражение знаменовало последний предсмертный хрип средневековых крестовых походов. Только смерч монгольского возрождения при Тимуре Хромом, или Тамерлане, подарил Константинополю и Восточной Европе последнюю передышку. Тимур, объявивший себя прямым потомком Чингисхана, обменялся долгой чередой оскорбительных писем с султаном Баязетом, победителем при Никополе, прежде чем захватить его в битве и оставить гнить в тюрьме, где тот умер в 1403 году.

Теперь никто больше в Европе не предлагал всерьез послать армию на Восток. Пройдет еще сто лет, прежде чем в Азии снова увидят алые кресты, – но тогда они будут нашиты на паруса тех, кто придет морем.

Совершенно неожиданно, но они отплывут с самой западной оконечности известного мира.

Крестовые походы начали рыцари Пиренейского полуострова, но полтора века они были слишком заняты, сражаясь с исламом у себя дома, чтобы ринуться в бой за Святую Землю. Но к середине XIII столетия христианское завоевание аль-Андалуса продвинулось уже достаточно далеко, и слишком многие рыцари были слишком заняты войнами друг с другом за новые территории, чтобы обращать внимание на то, что творится в остальном мире. Однако вскормленный ими крестоносный дух никогда их не покидал, и их не тяготило бремя поражений на Востоке, повергшее в уныние остальную Европу.

Когда в XV веке новые правители Пиренейского полуострова начали мечтать о большем, они смотрели через Гибралтарский пролив на Африку и земли своих бывших хозяев. В данном случае не было никакой внезапной лихорадки завоеваний, какой прежде в них никто не заподозрил бы. Вначале ими руководила та же ненависть к исламу и та же жажда его богатства, что и святыми воинами до них. Но, нащупывая каждый шаг, череда неординарных правителей объявит новый крестовый поход, который приведет их на другую сторону земного шара.

Король Жуан Португальский размышлял, как посвятить в рыцари трех старших своих сыновей на манер, подобающий наследникам амбициозной новой династии.

Португалия была самым западным из пяти так называемых Королевств Испании, возникших на волне испанских крестовых походов. Три из оставшихся четырех – Кастилия-и-Леон, Наварра и Арагон – были христианскими, и только одно, Гранада, – мусульманским. Более ста лет отряды закаленных, фанатичных воинов сражались, чтобы выковать новую страну из старых земель аль-Андалуса, лишь с незначительной поддержкой крестоносцев из Северной Европы [92], задерживавшихся тут на пути в Святую Землю, и люди этой страны люто гордились своей добытой тяжким трудом независимостью. Папа римский достаточно рано признал Португалию и дал ей божественное соизволение отвоевывать земли у мавров, и ее правители считали себя верными союзниками Рима. По утверждению одного королевского хрониста [93], «Господь повелел и пожелал устроить Португалию ради великого таинства служения ему и ради возвышения святой веры».