Что же в это время происходит в других городах?

В момент выступления японцев в Никольск-Уссурийске заседал Приморский областной съезд трудящихся, где решались вопросы о власти. Часов в 6 вечера 4-го апреля в этом городе вокзал был внезапно захвачен японскими жандармами. Местная власть начала вести с японцами переговоры для ликвидации инцидента. Однако переговоры затягивались. Ночью около вокзала японские цепи стали окапываться и не допускали к нему никого из русских. Через некоторое время наши части также стали принимать боевой порядок. В 2 часа ночи со стороны японцев началась редкая ружейная стрельба, которая вскоре была подхвачена их же артиллерией, направившей огонь по нашим казармам. Благодаря постепенному развертыванию событий наш гарнизон имел возможность более организованно, нежели в других местах, отступить из города. Отступавшие войска брали направление к городу Спасску. Однако все важнейшие пути и железная дорога были уже заняты японцами, и поэтому нашим частям пришлось пробиваться с боями. Небольшая часть гарнизона во время боя в городе подверглась сильнейшему обстрелу японцев и должна была отступать в беспорядке. В это время был весенний разлив многоводной реки Суйфуна. Некоторые части, дезорганизованные огнем противника, пытались перейти реку вброд, и многие погибли. Однако через 6—7 дней войска никольско-уссурийского гарнизона все же достигли района города Спасска.

В самом Спасске до переворота японский гарнизон имел тысячи 2—2¹/₂ солдат различного рода оружия при 3 бронепоездах. Расположенные в казармах на окраине города, японцы после своего выступления укрепились, опутали казармы в несколько рядов проволочным заграждением и устроили окопы. К моменту событий численность их гарнизонов удвоилась. Инициатива боевых действий и здесь, конечно, принадлежала им. Наш гарнизон со значительными потерями отступил из города, но потом, приведя себя в боевой порядок, предпринял наступление на японцев. В результате упорных боев наши заняли сначала вокзал, а затем и бо́льшую часть города. Когда прибыли части никольско-уссурийского гарнизона, нами был взят весь город, а японцы заперлись в своих казармах. Они таким образом потеряли связь с Владивостоком и Хабаровском. С приходом войск из Никольск-Уссурийска был образован спасский фронт. По стратегическим соображением мы оставили город, который после этого представлял собою нейтральную межфронтовую полосу. Во главе фронта стоял полевой штаб; командующим фронтом являлся т. Андреев, и начальником штаба — Ильюхов. Однако, если японцы были изолированы от своих главных сил, то и мы не имели никакой связи с Владивостоком, откуда можно было бы получить информацию и директиву. Штаб фронта расценивал положение так: выступление японцев знаменует собой оккупацию Приморской губернии, которая должна перейти в аннексию если не всего Дальнего Востока, то большей его части. Исходя из этого, штаб считал необходимым держать в состоянии изоляции японский спасский гарнизон, образовать заслон на Красной Речке, около Хабаровска, и в случае наступления японцев, против которого мы оказались бы не в состоянии держаться, произвести разрушения железнодорожной магистрали и всех укреплений, чтобы японцам оставить пепелища. Из Хабаровска японцы делали несколько попыток пробить наш заслон для оказания помощи спасскому гарнизону, но эти попытки были безуспешны. В селах в эту пору, благодаря отсутствию нашей информации, ползли всюду самые нелепые слухи. Белогвардейщина распускала сведения, что коммунисты сговорились с японцами и собираются предать рабочих и крестьян и отдать их на растерзание интервентам; говорили, что главари сейчас состоят на службе у японцев и получают большие деньги. Вернувшиеся в свои села, зараженные паникой, деморализованные партизаны иногда поддерживали эти слухи. Особенно ревностно занялись такой «работой» партизаны анархистствовавших ранее отрядов Гурко в Имано-спасском районе и не безызвестного марионеточного атаманчика Савицкого на Сучане. Отряд его перед выступлением японцев занимал окраину Шкотова и не подвергся нападению японцев; вместо того, чтобы оказать поддержку партизанам 1-го и 2-го советских полков, на которых был сосредоточен весь огонь японцев, отряд ушел из Шкотова в сопки почти в полном своем составе.

Когда т. Титову пришлось снова, по приказу партийного комитета, отправиться на Сучан с целью собрать оставшиеся партизанские отряды и организовать их, он встретил со стороны части партизан, с которыми долгое время провел в сопках, довольно недружелюбное и недоверчивое отношение; так была сильна агитация против коммунистов и руководителей, якобы продавшихся японцам. Немало потребовалось усилий, чтобы дать ясное понимание смысла происходивших событий и рассеять черные провокационные слухи об измене и предательстве. Нужно сказать, что вскоре Владивостокский комитет партии отправил значительное количество партийцев, бывших политических уполномоченных в военных частях, по деревням с целью дать правильное освещение событий, подкрепить настроение бойцов и организовать их снова для дальнейших битв. Основные наши силы должны были сосредоточиться на левом берегу р. Амура, где предполагалось образовать фронт против японцев. Тт. Титов и Соскин собрали партизан на Сучане и решили отправиться с ним через тайгу в город Иман, а затем на барже плыть по реке Уссури до села Казакевичей и оттуда на фронт. Во время своего перехода отряд стал разбухать за счет присоединявшихся к нему партизан. Многие товарищи последовали совету партии и отправились за сотни верст по глухой тайге на фронт, терпя нечеловеческие лишения.

Совершив омерзительный разбой в городах Приморской губернии, японское командование остановилось на распутьи, что делать дальше: объявить формально оккупацию в Приморьи или держаться иной тактики? Для оккупации как будто не было достаточных условий, не было одобрения со стороны других иностранных держав, к тому времени эвакуировавших свои войска с Дальнего Востока. Оставить Приморье в руках Японии империалистические государства, конкурирующие с ней за сферу влияния, не соглашались, — уж больно жирный и лакомый кусок представляло это побережье Тихого океана. Наступил период фактического междувластия, который однако долго длиться не мог. Японцы начинают через своих дипломатов разыскивать т. Никифорова, с тем чтобы он составил правительство. Так как т. Никифоров, по директивам партии, отказывался от разговоров с японцами по этому вопросу, последние вынуждены были согласиться на признание власти временного правительства Приморской области, которое было избрано на съезде трудящихся. Это правительство предъявило японцам ряд требований в духе признания за ним законных прав и настаивало на выполнении обязательств, которые японцы взяли на себя в договорах, заключенных до событий 4—5 апреля. Опять на сцене появляется русско-японская согласительная комиссия, которая больше известна была как комиссия т. Цейтлина.

В эту пору американские резиденты и многочисленные корреспонденты с видом туристов расхаживали по городу, фотографировали разрушенные здания, трупы расстрелянных и убитых и собирали документы для коллекций о былых днях своего интервентского господства на Дальнем Востоке.

Японские газеты — «Владиво-Ниппо» и другие — усиленно муссировали версию, что на японских солдат, этих «невинных и беззащитных» людей, в ночь на 4—5 апреля внезапно напали русские части и притом именно шайки красных партизан и что в целях обороны японцы вынуждены были сражаться. Это подлое лицемерие, эта невероятная ложь с полной очевидностью могли быть опровергнуты хотя бы тем, что на зданиях, откуда громили город японцы, при всем желании нельзя было обнаружить ни одного пулевого знака. Американцы, конечно, знали цену этим утверждениям японских газет и дипломатов. Они засняли разгромленное здание областной земской управы и тот дом, из окон и с балкона которого был пущен свинцовый дождь из японских ружей и пулеметов по зданию управы. Расстояние между этими двумя домами не превышало 30—35 метров, и очевидно, что, как бы плохо ни стреляли наши бойцы, но на такой дистанции должно было бы попасть в трехэтажный дом хотя бы несколько пуль. Словом, американцы вполне могли составить себе представление о событиях в их истинном свете, но перед рабочим классом и крестьянством они не желали разоблачать своих соратников.