— Ты храбрый, Вилья, но твоя храбрость — это храбрость дикаря, а не цивилизованного человека. Ты считаешь себя великим полководцем, а читать карту не умеешь. В общем ты троглодит, ты должен во всем слушаться дона Венуса, иначе тебе крышка.

Вилья молча слушал лисенсиата, который все больше и больше распалялся.

— Знай, Вилья, что подлинная храбрость заключается не в умении стрелять по людям, а в умении людей бросаться под пули.

Тут Панчо не выдержал и выхватил пистолет.

— Ах ты, несчастный одеколонщик, кого ты учишь храбрости, сукин сын?

— Тебя, грязного пеона! — продолжал бушевать пьяный лисенсиат. — Если тебя не научить уму-разуму, то ты окажешься вторым Ороско.

Вне себя от ярости Вилья готов был застрелить на месте посланца Каррансы, но присутствовавшие стали ему доказывать, что стрелять в пьяного не подобает отважному человеку. Большого усилия стоило Вилье взять себя в руки. Он приказал выгнать все еще шумевшего лисенсиата и на следующий день сообщил по телеграфу Каррансе о поведении его представителя. И хотя Карранса принес свои извинения и отстранил лисенсиата от должности, этот эпизод позволил Вилье понять, как относится к нему окружение «первого вождя», да и он сам.

Вилья становился еще более недоверчивым к «шоколадникам» и «одеколонщикам», как презрительно называл он окопавшихся в тылу лисенсиатов и других людей из окружения Каррансы. Теперь враги Каррансы — его друзья.

Чудом спасся от расправы генерал Фелипе Анхелес, которого Уэрта арестовал вместе с Мадеро и Пино Суаресом. Высланный во Францию, Анхелес вскоре возвратился в Америку, пересек мексиканскую границу и явился в ставку Каррансы. «Первый вождь» назначил его временно исполняющим должность военного министра. Но к Анхелесу враждебно относится Обрегон, любимец Каррансы. Об этом узнал Вилья. Он попросил Каррансу направить Анхелеса в Северную дивизию командующим артиллерии. Карранса согласился, и Анхелес стал одним из ближайших соратников и советников Вильи. Знания Анхелеса, бывшего директора военной академии и опытного артиллериста, очень пригодились Северной дивизии.

Война продолжалась. Оставив Чиуауа, враг укрепился в городе Охинаге, неподалеку от американской границы.

И вот снова мчатся железнодорожные составы по степи, а рядом с ними летят на конях всадники. Армия Вильи идет на Охинагу.

Начало января 1914 года. В степи заморозки. Солдаты кутаются в сарапе, но вид у них бодрый. Они уверены в победе, ведь их ведет в бой сам Панчо Вилья, гроза помещиков и прочих паразитов.

Утром 11 января 1914 года Вилья обращается к своим бойцам.

— Командиры и солдаты! Мы пришли сюда, чтобы выполнить наш долг. Я здесь для того, чтобы взять Охинагу, и жду от вас, что вы будете послушны моим приказам. Как только наступит ночь, начнется штурм города всеми бригадами Северной Дивизии. Тот, кто отступит или струсит, будет расстрелян на месте. Вы знаете, мучачитос, что в бою выживают смелые и гибнут трусы.

В ответ раздалось громовое: «Вива Вилья!» Так бойцы Северной дивизии приветствовали своего командующего. С этими словами на устах шли они в бой, одерживали победы, умирали. Этот боевой клич вызывал панику и смятение в стане врагов.

Через час Охинага была взята.

Офицеры гарнизона, как только начался бой, перешли вброд Рио Браво и укрылись в США. Рядовые солдаты поспешили сдаться или разбежались.

На следующий день командующий американским гарнизоном по другую сторону границы полковник Джон Першинг выразил желание встретиться с «уважаемым» генералом Вильей, с тем, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Вилья согласился. Встреча произошла на границе.

К условленному пункту, где его уже ждал в окружении своих адъютантов американский полковник, Вилья прискакал в сопровождении своих командиров. Небритый, увешанный патронными лентами, Вилья представлял собой разительный контраст со щеголеватым американским полковником.

Секунду оба смотрели друг на друга, затем, не сходя с лошадей, поздоровались.

— Полковник Першинг, — сказал американский переводчик, — приветствует прославленного полководца Вилью и поздравляет его с блестящей победой.

— Передайте полковнику, что я благодарю его за поздравление, а также за то, что он пригрел Ороско и других предателей и избавил меня тем самым от смертоубийства.

Переводчик передал Першингу слова Вильи. Американский полковник оскалился и быстро заговорил по-английски.

— Полковник просит передать вам, — тараторил переводчик, — что он изучает вашу тактику и стратегию и считает вас мексиканским Наполеоном.

— Я слыхал про такого французского генерала. Но мексиканцам нечего учиться у французов. Они их били во времена президента Хуареса.

— Полковник просит передать, что он может оказать медицинскую помощь раненым, если вы, генерал, в таковой нуждаетесь.

— О своих раненых мы привыкли заботиться сами.

Вилья махнул рукой американским офицерам, дернул поводья и поскакал по степи обратно, к Охинаге. За ним последовали его командиры.

Американские офицеры еще долго стояли на границе, следя за облаком пыли, которое постепенно удалялось, пока не растаяло на горизонте.

В марте 1914 года Северная дивизия вновь погрузилась в вагоны и двинулась на юг, по направлению к Торреону, где на этот раз Уэрта сосредоточил свои главные силы. Ими командовал опытный генерал Веласко.

Северную дивизию сопровождал в этом походе молодой американский корреспондент Джон Рид, который сочувственно относился к борьбе мексиканского народа за свою свободу. Вилья любил и уважал этого вихрастого парня с ясными голубыми глазами не только за его сердечность, но и за смелость, выносливость и скромность. Джон Рид неоднократно участвовал в походах, принимал участие в сражениях.

На подступах к Торреону Рид навестил Вилью в его штабном вагоне.

«Это был, — писал в одной из своих корреспонденции с фронта Рид, — небольшой красный вагон с ситцевыми занавесками на окнах… Он разделен перегородкой на две половины — кухню и спальню генерала. Эта комнатушка была сердцем армии. Здесь происходили все военные совещания, и пятнадцать генералов, принимавших в них участие, с трудом умещались в ней. На этих совещаниях обсуждались важнейшие вопросы кампании, генералы решали, что надо делать, а затем Вилья отдавал приказы, какие считал нужными. Стены вагона были выкрашены в грязно-серую краску, к ним приколоты фотографии прекрасных дам в театральных позах, большой портрет Каррансы, фотография Фьерро и портрет самого Вильи. В стены были вделаны две широкие откидные полки, на одной спали Вилья и генерал Анхелес, на Другой — личный врач Вильи и его секретарь…»

Однажды утром Джон Рид явился в этот вагон.

— Что вам нужно, амиго? — спросил Рида Вилья, сидевший на краю полки в одном белье. Тут же стояли несколько солдат.

— Мне нужна лошадь, генерал!

— Черт возьми, нашему другу потребовалась лошадь! — саркастически улыбнулся Вилья, и все окружающие расхохотались. — Вы, корреспонденты, того гляди потребуете себе автомобиль! Послушайте, сеньор корреспондент, известно ли вам, что около тысячи солдат в моей армии не имеют коней? Возьмите поезд. Зачем вам еще лошадь!

— Затем, чтобы поехать с авангардом.

— Нет, — улыбнулся он. — Слишком много пуль летит навстречу авангарду…

Разговаривая, Вилья быстро одевался и время от времени потягивал кофе прямо из грязного жестяного кофейника. Кто-то подал ему саблю с золотым эфесом.

— Нет! — сказал командующий презрительно. — Мы идем в бой, а не на парад. Подайте мне мою винтовку!

Минуту он стоял у двери своего вагона, задумчиво глядя на длинные ряды всадников, вооруженных самым различным образом, но непременно с перекрещивавшимися патронными лентами на груди. Затем он быстро отдал несколько распоряжений и вскочил на своего огромного жеребца.

— Пошли! — крикнул Вилья.

Заиграли трубы, и отряды один за другим поворачивали к югу и скрывались в облаках пыли.