Ныне разговор идет о допущенных «ошибках» по отношению к крестьянству в 30-х годах, о личном интересе крестьянина, об аренде земли и арендаторах, о крестьянских хозяйствах и сельскохозяйственной кооперации, т. е. о таких категориях сознания и действия, за которые более полувека крестьяне, и не только они, подвергались жестоким репрессиям.
И глядя на все, что сейчас происходит с крестьянскими, земельными делами и сельским хозяйством, невольно приходишь к выводу: в нас сидит глубоко запрятанная чудовищная болезнь, запрещающая отдавать землю в нравственную ответственность личности крестьянина на правах собственности. Это настоящий социальный и нравственный синдром, который страшнее аналогичного синдрома времен крепостного права. Государственное крепостничество крестьян так жестоко поразило нас, как никогда не бывало в истории. И пока мы не излечимся от этой болезни, не избавимся от этого недуга — не выздороветь нам духовно, нравственно и хозяйственно. Величие П. А. Столыпина как раз и состояло в том, что он видел эту болезнь и смело пытался ее лечить. Великий опыт нашей земледельческой нации говорит о том, что арендованная наследственная земля у государства даст высокие результаты сельского хозяйства; арендованная земля у того же государства на долгосрочной основе — неполные его результаты; арендованная земля у колхозов и совхозов — еще меньшие его результаты; отчужденное «владение» землей на коллективных началах — имеет, как мы видели, гибельные последствия для сельского хозяйства. А вот собственная наследственная земля, переданная личности крестьянина и его семье, даст в сельском деле результаты самые выдающиеся и совершенно недостижимые в других типах землевладения и землепользования. И вот даже таких очевидных шагов в разрешении земельного вопроса мы пока не сделали. А ведь вопрос — самый неотложный, и в наши дни он более непрояснен, чем в достолыпинские времена. Что касается самого важного и еще более судьбоносного вопроса, связанного с земельным, — крестьянского, то он даже не приблизился к разрешению. Похоже, что именно в последнем вопросе государственная и общественная деятельность бродит как в потемках!
Необходимо дать простор свободному развитию не только личности крестьянина и его семьи, но и ее сосемьи, сообществу ее сосемей — роду родов, которые суть соборные личности, строящие соборность народа, его духовный организм. В крестьянстве есть такие вопросы, которые и могут решаться как раз только такими единствами — личностями. И здесь мы переходим в область надличностного и надсемейного крестьянского мира, т. е. в подлинную сообщину. Главной, внутренней, онтологической сообщиной, питающей все другие, является нравственно-духовная сообщина. Именно в ней крестьянский мир переходит в «мир церковного прихода» для творения его духовного единства — высшего братского союза, т. е. туда, где Абсолютная Правда всегда стереглась.
А без той Правды не было и не будет крестьянского мира как такового! И Правда та светилась нездешним светом, обогревалась нездешним теплом из народных вековых Святынь — Храмов. И когда Она вновь засияет тем светом, и когда она вновь загреет тем теплом, тогда и наступит оттепель а крестьянском сердце, тогда и отпустит его жуткая тоска, тогда и придет полнокровное, искони чаемое решение крестьянского вопроса, полное исцеление крестьянства и народа. И восстановление, и создание храмов и монастырей по всем сельским весям и градам, тому будет прочной порукой. Дело тут должно касаться не только малых сельских церквей, но и всенародных святынь и прежде всего — крестьянских, таких, как Храм Христа Спасителя в Москве и храм Александра Невского в Саратове. Пусть возгорятся своими куполами и крестами ныне обезображенные берега великих рек Отечества — Волги, Камы, Оки, Дона, Днепра, Кубани, Северной Двины, Западной Двины, Невы, Волхова, Немана, Иртыша, Енисея, Оби и других. Вот в покой этих храмов и занесем навсегда списки убиенных крестьян за все десятилетия лихолетья насильственного переустройства сельского мира для столь же вечного их упоминания.
Не долог тот день, когда выздоравливающему крестьянству, как и всему народу, нужна будет, как никогда, и красота окружающего мира, и полнота духовного мира. И тот, и другой мир созидаются духовными силами, которые суть святость мышления, святость чувства и святость воли, как и святость всей жизни! Эта святость как чудодейственный нектар невидимыми струйками разливалась в тело народное, в характеры, в поведение и в строй мыслей людей, где бы они ни находились « что бы они ни делали. Откуда изливался этот нектар? Монастырь — вот тот источник, из которого истекал тот нектар! Во всякого соотечественника, входившего в него с благоговением, вселялась надежда на нравственное его возрождение, и не только его, но и земли, по которой он ходил, но и всех тварей, на ней живших. Всякий тот соотечественник, пребывавший в нем, пусть самыми малыми чувством и мыслью, становился центром мирового согласия и умиротворения. И выходя из монастыря, он нес в себе начатки этого центра в грешный мир несогласия и вражды, преобразуя его хотя бы в мыслях. В суете и бессмыслице, которые накатывались на общественный и материальный мир, монастырь выступал как духовный очаг смысла жизни, как пристанище небесного гражданства, без которого не бывает земного гражданства. Недаром же считалось, что монастыри были академией и думой, судом и законом. Неспроста в них обсуждались национальные, гражданские и общественные дела, вершился суд каждому царствованию, общественному и государственному движению. Не от лиха в них хранилась память прошлого и зарождалась надежда на будущее. Не от праздности в монастырях шла самая важная, самая плодотворная творческая работа, без которой вся жизнь культурная замерла бы!
Такого было значение монастырей для народа, государства, Родины, Отечества! Да, скажут, было и на том кончилось! Нет, не только было, но и будет во веки веков! Ибо: они были и будут духовным сердцем народа, святилищем Абсолютной Правды и духовной здравницей всего сущего на земле! А как жить без того сердца, без той Правды, без той здравницы? Невозможно и погибельно! И когда в каждой области поднимется хотя бы одна такая здравница, тогда можно будет сказать, что дело наше пошло на поправу.
И уж более впредь и никогда, законно, нравственно, духовно всей волей, всем чувством, всем сопротивлением и налеганием не допустим: никаких кабальных налогов на крестьян, никаких растратных строек и производств под видом помощи сельскому хозяйству, никаких отводов земель без спроса и разрешения крестьян, никаких затоплений и подтоплений земель, сел и деревень (а те, что затоплены и подтоплены — вернуть к жизни!), никаких сверхмощных, тяжелых и дорогостоящих машин и орудий, губящих плодородие земель и вводящих в нужду крестьян, никаких ядохимикатных производств, убивающих все живое на земле, никаких агропромов и комиссий с замаскированной деятельностью тех же агропромов, никаких ведомств-нахлебников типа известного Минводхоза, а только — государственная служба землеустройства и землеотвода, — вот и все! Одно дело — строительство элеваторов и зернохранилищ, холодильников и складов для сбережения продуктов сельского хозяйстве, другое — абсурдные, баснословные по стоимости стройки, типа каналов Волга — Чограй, Волга—Дон-2, Волга—Урал и им подобных!
И как бы ни трудно было нам все это начинать, вызволять страну из потрясений и руин, но в том спасение Родины и Отечества.
Прислушаемся к гласу несчастного народа и его крестьянства, к тому, что они давно ропщут и уже вслух говорят. И я вместе с ними тоже давно ропщу и также давно им громко говорю вслед.
Разве не надоело народу, а крестьянству в особенности, не иметь собственных земли, домов и усадеб, машин и орудий, своих неразлучных домашних животных, и столько, сколько он хочет, не быть собственником наработанных продуктов? Разве не постыдно ему стало заглядывать в рот бесчисленным «учителям» и «устроителям» его жизни, т. е. быть не самим собой, свободным, самостоятельным и самодеятельным, а зависимым, подневольным рабом? Разве не столь же постыдно ему жить без племени и рода, без памяти и исторических корней, пешкой в игре безнравственных страстей разнузданного и деспотичного «начальства» в лоне всепоглощающего «коллективизма», где никто ни за что не несет никакой нравственной ответственности? Разве не опостылело ему быть связанным по рукам и ногам, парализованным, засаженным в «загон» без свободы творить свое живое дополнение — частную собственность и окружающий мир? Разве не достало ему быть не в соборности, слагаемой личным духом каждого, а только в переламывающем все живое материальном механизме, питаемом материальной нечистью и бездуховной нечестью? Да, надоело, постыдно, опостылело, достало! И он рвется к материальному освобождению, к нравственному и духовному свету! И пока мы не пойдем навстречу к этим его чаяниям, не будет сдвигов к улучшению на Родине, в Отечестве, в крестьянстве, в сельском хозяйстве.
