Слова виконта звучали разумно, во всяком случае, в тот момент. Уилл отставил эль, взял нож и вилку.

— В Эссексе будет возможность выиграть денег. Там будут все понтеры-завсегдатаи, и я слышал, что в доме есть бильярдная с двумя столами.

— Я уже целую вечность не играл в бильярд.

— Тогда я дам тебе фору в шесть очков. — Виконт потянулся к блюду, подцепил ложкой несколько картофелин и положил их на тарелку Уиллу. — Ведь ты еще не ездил в моей новой карете, да? Она идеально подрессорена. Самый подходящий экипаж для путешествия в сорок миль.

Он издал нечленораздельный звук и положил в рот кусочек гуся. Может, получится отбить хоть один из аргументов Каткарта? Трудно, тем более когда мозг затуманен элем.

Уилл пожевал и проглотил. Надо все обдумать. Он не будет пить весь вечер и хорошенько поест, и через два-три часа к нему вернется способность размышлять здраво. Вот тогда он и поищет ответ на свой вопрос.

А ведь в первый ее визит Чизуэлл выглядел совсем по-другому! Тогда была пора сбора урожая, а погода располагала к долгим прогулкам от поместья до деревни и до самых отдаленных ферм. И она каждое утро выходила на прогулку, окрыленная новыми отношениями с мужчиной, который горел желанием доставить ей удовольствие.

Лидии приходилось все время удерживать полы манто, которые пытался распахнуть ветер. Она здесь уже два дня, вчера приехали гости. Желание отдаться его ласкам пропало. Тот голод, что овладел ею в последнюю неделю перед отъездом из Лондона в Эссекс, судя по всему, за ней не последовал. Обе ночи она первой ложилась в постель и делала вид, что спит, когда Эдвард забирался под одеяло рядом с ней. Вряд ли ей удастся отвертеться и на третью ночь. Мужчина содержит любовницу не для того, чтобы смотреть, как она спит.

Чулки над полусапожками намокли. Сегодня она отправилась гулять совсем не в том направлении, как в прошлом сентябре, — не по дорожкам, а по высокой траве, мокрой от ночного дождя. Подол тоже намок, и платье отяжелело от пропитавшей его воды. Ну и пусть. Когда Эдвард встанет и пойдет в церковь, она вернется в их комнату, снимет с себя мокрую одежду и ляжет спать.

На некотором расстоянии от дома начинались холмы. Сначала пологие, потом все более крутые. Она шагала вперед, преодолевая один холм за другим, как будто спешила к какой-то цели. Полной грудью вдыхая солоноватый воздух, она все дальше и дальше уходила от дома, пока не взобралась на вершину последнего холма и не увидела мужскую фигуру в отдалении.

Лидия остановилась. Она знала, что никто из гостей не встал бы в такую рань и тем более не отправился бы гулять в такую даль.

Он стоял спиной к ней, без шляпы, его расстегнутое пальто трепал ветер. Его лицо было обращено на восток. К морю. К Бельгии и Ватерлоо, если пересечь водную гладь. На расстоянии трудно было узнать этого высокого темноволосого мужчину. Но она знала, кто он.

Каким же далеким он кажется! Одиноким и недостижимым. Он не прячется от ветра и вглядывается в то, что не видно ей. Он приехал вместе с виконтом вчера, уже во второй половине дня, и ее сердце упало, как выброшенный из гнезда птенец.

Нет, что-то другое взорвалось в ней. Последние сгустки гнева, которые заполняли пустоту на месте сердца.

Яростный порыв ветра вырвал полы манто из-под ее рук и раскидал их в стороны, так же как и полы его пальто. Он обернулся.

Если он и удивился при виде ее, на расстоянии это невозможно было разглядеть. Он просто скользнул по ней взглядом, словно она была частью пейзажа, который он внимательно изучал, потом поднял руку и изобразил, будто снимает шляпу.

Она тоже была без шляпы, хотя тяжелые тучи свидетельствовали о том, что может пойти дождь. Открытые всем стихиям, в развевающихся на ветру пальто, они напоминали зеркальные отражения.

Они не общались уже одиннадцать дней. Лидия запахнула манто и подошла к нему.

— Здесь пахнет морем, — сказал он. Не поздоровавшись. Он повернулся, и теперь они оба стояли лицом к востоку, где зеленоватая вода соприкасалась с затянувшими небо тучами.

До того берега недалеко. В хорошую погоду можно многое разглядеть. — Не слишком ли легкомысленно прозвучали ее слова для человека, который уже пересек Ла-Манш, чтобы сражаться на войне?

Он ничего на это не ответил, потом слегка склонил голову и спросил:

— Вы пойдете в церковь вместе со всеми?

Лидия едва сдержала смешок.

— Нет, мистер Блэкшир. — Она плотнее запахнула манто. — Шлюха остается шлюхой и по воскресеньям.

— А другие дамы пойдут, я уверен. И джентльмены, которые их содержат. — Он не отрывал взгляд с горизонта.

— Это их дело. Как я понимаю, вас среди них не будет.

Он покачал головой.

— Я еще меньше, чем вы, достоин посещать церкви.

— Как вы можете так говорить? Вы же самый честный человек из всей компании.

— Простите, что воспринимаю ваши слова как слабую похвалу. — Его губы тронула улыбка, однако он не повернулся, чтобы поделиться этой улыбкой с ней, и спустя секунду она исчезла. — Убийца остается убийцей и по воскресеньям. — Он точно повторил ее слова. — Думаю, мой грех побил бы ваш, если бы мы сравнили наши хенды.

— Убийца?! Вы имеете в виду то, чем занимались на войне? — До нее доходили слухи, что не все солдаты способны примириться с тем, что они отнимали у кого-то жизнь. В этом была своя логика. У молодых французов тоже оставались скорбящие матери и сестры.

— Да. — Он произнес это слово, едва шевельнув губами. Он продолжал смотреть вдаль, но она чувствовала, что он ждет ее реакции.

Они снова общаются. Каким-то чудом им удалось обойти все трудные вопросы и просто разговаривать. Наверное, этому поспособствовал воздух Эссекса.

Она знала, как на это реагировать.

— Вы выполняли свой долг. Вы сохранили свою жизнь и свободу Англии, и я сомневаюсь, что вы получали удовольствие, когда убивали.

— Никакого удовольствия я не получал. — Он дернул плечом, как будто отгонял воспоминание.

— Между нами есть определенная разница. — Она встала так, чтобы видеть его лицо. — Раскаяние. Полагаю, любая церковь приняла бы вас с большей радостью, чем меня.

Он повернулся к ней, но она так и не поняла, что выражает его лицо. Она вдруг произнесла:

— Простите меня, Уилл. — Она не могла противиться настоятельному желаниюпроизнести это. — За ту ночь в Олдфилде, — добавила она, заметив его вопросительный взгляд.

— Не надо. — Он покачал головой и посмотрел ей в глаза. — Это я все начал.

— Я прошу прощения за то, как на это отреагировала.

За непонимание. Думаю, мною овладело раненое тщеславие. — Это было правдой, но не всей. Он больно задел не только ее гордость.

Он опустил взгляд вниз, на траву между ними, и очень тихо проговорил:

— У вас достаточно поводов для тщеславия в тех ситуациях, которые имеют отношение ко мне. Но думаю, вы и сами давно это поняли.

Новый порыв ветра, налетевший сзади, прижал подол манто к ее ногам, а мокрый подол юбки бросил на его сапоги. Затем он рьяно накинулся на его пальто и вздыбил его за спиной.

— Вы знаете, что я хотел бы стать вашим любовником. — Он говорил достаточно громко, чтобы она могла расслышать его за хлопаньем одежды и завываниями ветра. — И я не раз им был, в мечтах.

— Но вы не можете им стать.

— Я и не стану. — Он поднял взгляд. — Я хочу стать для вас другим. Тем, кто… — Он посмотрел мимо нее на горизонт, туда, где, должно быть, обитали его мысли. — Тем, кому вы можете доверять. И не только в картах.

Теперь она отвела взгляд, опустила его на подол юбки, которая все билась о его сапоги, словно показывая, насколько легко можно преодолеть разделявшее их расстояние.

— Не надейтесь. — Она сжала пальцами край полы. — Я не в силах дать вам это.

Блэкшир один раз кивнул, продолжая смотреть за нее. Потом глубоко вздохнул, при этом его плечи поднялись и опустились, и она поняла, что он прощается с надеждой, которая так много значила для него. У нее в груди разлилась острая и горячая боль, словно ее проткнули раскаленным прутом.