– Но она наполовину моя.

– А я выкуплю твою долю.

– С чего ты взял, что я продам?

– Я спалю твой проклятый домишко. – Чарльз сердито сверкнул глазами.

– Не сомневаюсь, – вздохнул Адам, спускаясь с небес на землю. – Ты на это способен. Что ты так смотришь?

– Я вот долго думал, – медленно начал Чарльз, – и все хотел напомнить. Но ты, похоже, вообще об этом забыл.

– Ты о чем?

– Помнишь, как отправил мне телеграмму и попросил сто долларов?

– Конечно. Ты спас мне жизнь. А что?

– А долг-то ты так и не вернул.

– Как же, вернул.

– Нет.

Адам смотрел на старый стол, за которым некогда сидел Сайрус, постукивая тростью по деревянной ноге. Над столом по-прежнему висела керосиновая лампа, от которой струился дрожащий желтый свет.

– Утром расплачусь, – медленно сказал Адам.

– Да уж, я тебе дал большую отсрочку. Так что времени было предостаточно.

– Ты прав, Чарльз. Мне следовало самому вспомнить. – Он немного помолчал, что-то обдумывая. – Ты ведь не знаешь, для чего мне тогда потребовались деньги.

– Я не приставал с расспросами.

– А я не рассказывал. Наверное, стыдился. Знаешь, Чарльз, я ведь сидел в тюрьме и сбежал оттуда.

– Что ты болтаешь? – Чарльз открыл рот от изумления.

– Все собирался рассказать. Я был бродягой, и меня задержали за бродяжничество, а потом отправили в дорожную команду. На ночь на нас надевали кандалы. Через полгода выпустили, но тут же снова задержали. Вот так и строятся у нас дороги. Когда до окончания второго срока осталось три дня, я сбежал, добрался до Джорджии, ограбил магазин одежды и послал тебе телеграмму.

– Не верю, – изумился Чарльз. – Хотя нет, верю. Ты никогда не врешь. Разумеется, я тебе верю. Только почему ты молчал?

– Наверное, стыдился. Но еще стыднее, что не расплатился с тобой.

– Да брось ты, – смутился Чарльз. – Не знаю, зачем я завел этот разговор.

– Господи, да нет же, утром я расплачусь.

– Будь я проклят, мой брат – закоренелый преступник!

– Чему ты так радуешься?

– Сам не пойму, – удивился Чарльз. – Но я даже вроде как горжусь. Подумать только, мой братец – беглый каторжник! Только объясни, Адам, почему ты не сбежал раньше, а ждал, когда до конца срока останется всего три дня?

– Причин было три, – признался Адам. – Я боялся, что, если отсижу до конца, меня снова загребут. А еще подумал, что за три дня до конца срока никому и в голову не придет, что я замыслил побег.

– Разумно, – одобрил Чарльз. – Но ты упомянул еще одну причину.

– Думаю, она и была самой главной, – признался Адам. – И объяснить ее сложней всего. Я считал, что должен отработать на государство шесть месяцев, как сказано в приговоре. Мошенничество мне не по душе, вот я и обманул государство всего на три дня.

Чарльз расхохотался.

– Совсем свихнулся, сукин сын, – с нежностью сказал он. – Но ты еще упоминал ограбление какой-то лавки.

– Я выслал владельцу деньги и еще добавил десять процентов.

Чарльз подался вперед.

– Расскажи мне о дорожной команде, Адам, – попросил он.

– Непременно, Чарльз. Непременно.

Узнав о тюремном прошлом брата, Чарльз проникся к Адаму уважением и тем теплым чувством, которое испытываешь только к человеку, далекому от совершенства и потому не заслуживающему нашей ненависти. Адам использовал это обстоятельство с выгодой для себя и то и дело искушал брата.

– Чарльз, тебе никогда не приходило в голову, что с нашими деньгами можно делать все, чего душа пожелает?

– И чего же она желает?

– Можем отправиться в Европу, прогуляться по Парижу.

– Что там такое?

– Ты о чем?

– Послышалось, кто-то возится на крыльце.

– Наверное, кошка.

– Похоже на то. Скоро придется их отстреливать.

– Чарльз, можно поехать в Египет, посмотреть на сфинкса.

– А еще можно остаться здесь и найти разумное применение деньгам. А кроме того, самое время заняться работой и провести день с пользой. Чертовы кошки! – Чарльз подскочил к двери и распахнул ее настежь: – Брысь! – Он вдруг замолчал, уставившись на ступеньки. Адам подошел к брату.

Какое-то существо в грязных лохмотьях, извиваясь, как червяк, пыталось заползти на крыльцо. Худенькая рука цеплялась за ступеньки, а вторая бессильно повисла, как плеть. Лицо покрыто коркой засохшей крови, губы разбиты, глаза смотрят из-под распухших почерневших век. На лбу открытая рана, и свежая кровь струйкой стекает на волосы.

Адам спустился вниз и, став на колени, склонился над непонятным существом.

– Помоги-ка, – обратился он к брату. – Давай занесем ее в дом. Осторожно, смотри, рука-то сломана.

Братья стали заносить девушку в дом, и она потеряла сознание.

– Клади ее на мою кровать, – скомандовал Адам. – А теперь, пожалуй, сходи за врачом.

– А может, лучше запрячь лошадей, положить ее на телегу и отвезти в город?

– Отвезти в город? Ты совсем одурел?

– Это еще как сказать, кто больше одурел. Пораскинь мозгами.

– Господи, да о чем тут думать?

– Двое мужчин ведут уединенный образ жизни, и вдруг у них в доме появляется вот это.

– Ты серьезно? – опешил Адам.

– Куда уж серьезнее. По-моему, ее лучше увезти. Через пару часов о ней проведают все в округе. Откуда ты знаешь, кто она такая? Как сюда попала, и что с ней случилось? Адам, ты играешь с огнем.

– Если сейчас же не поедешь за доктором, поеду сам, а ты останешься здесь, с ней, – холодно заявил Адам.

– Я-то поеду, а вот ты совершаешь большую ошибку. Предупреждаю, мы с ней еще натерпимся.

– Ладно, твое дело привезти врача, а все страдания я беру на себя.

После отъезда брата Адам пошел на кухню и, налив в таз горячей воды из чайника, направился в спальню. Он смочил в воде носовой платок и принялся смывать с лица девушки запекшуюся кровь и грязь. Она уже пришла в сознание, и из-под распухших век на Адама сверкнули ясные глаза. Его мысли перенеслись в прошлое: та же комната, та же кровать. Над ним склонилась мачеха с мокрым полотенцем в руках, струйки воды стекают по разбитому лицу, отзываясь расползающейся во все стороны болью. Мачеха все говорила и говорила. Адам слышал голос, но слов вспомнить не мог.

– Все будет хорошо, – обратился он к девушке. – Уже поехали за врачом, он будет здесь с минуты на минуту.

Девушка с трудом пошевелила губами.

– Молчи, не надо разговаривать. – Адам бережно вытирал лицо девушки, и все его существо переполняла нежность. – Можешь остаться здесь. Живи сколько хочешь, – бормотал он. – Я буду о тебе заботиться. – Он выжал платок и, промокнув спутанные волосы, убрал их с рассеченного лба.

– Что, больно? – Адам слышал собственный голос, доносившийся издалека, и не узнавал его, будто говорил другой человек. – Бедные глазки. Ну, ничего, я сделаю примочки, и все пройдет. Господи, какая глубокая рана на лбу! Не осталось бы шрама. Можешь сказать, как тебя зовут? Нет, лучше молчи. У нас впереди много времени. Да, времени предостаточно. Слышишь? Колеса скрипят. Вот и доктор приехал. Правда, быстро? – Адам направился к кухонной двери и крикнул: – Сюда, док, сюда! Больная здесь.

Девушка была страшно изувечена, и, существуй в то время рентген, врач обнаружил бы еще больше травм, которых, впрочем, и так оказалось предостаточно. Левая рука и три ребра были сломаны, на челюсти и черепе трещины, а с левой стороны выбито несколько зубов. Вся голова покрыта рваными ранами, а лоб рассечен до кости. Вот какая картина предстала перед врачом. Он наложил на руку лубок, туго перебинтовал ребра и зашил раны на голове. Взяв стеклянную трубочку от пипетки, он разогрел ее над спиртовкой и согнул под углом, а затем вставил в отверстие от выбитого зуба, чтобы девушка могла пить и принимать жидкую пищу, не травмируя покалеченную челюсть. Потом вколол больной большую дозу морфия и, оставив на столе бутылочку с пилюлями опиума, вымыл руки и надел сюртук.