– Холодно.

– Потому что как раз перед этим расстались с соответчиком?

– Одно с другим совершенно не связано.

– Муж просил вас вернуться?

– Да.

– И вы отказались?

– Да.

– И этот отказ тоже не стоит в связи с соответчиком?

– Нет.

– И вы, леди Корвен, всерьёз утверждаете перед лицом присяжных, что ваши отношения с соответчиком или, если угодно, ваши чувства к нему нисколько не повлияли на ваш отказ вернуться к мужу?

– Да, нисколько.

– Ну, посудите сами: вы проводите три недели в тесном общении с молодым человеком; вы позволяете ему целовать себя, после чего приходите в прекрасное настроение; вы знаете о его чувствах к вам, расстаётесь с ним перед самым появлением мужа и ещё уверяете присяжных, что это не повлияло на ваш отказ?

Клер опустила голову.

– Отвечайте, пожалуйста.

– Думаю, что не повлияло.

– Все это как-то не по-людски, правда?

– Не понимаю, что вы хотите сказать.

– Только то, леди Корвен, что присяжные несколько затруднятся вам поверить.

– Я не могу их ни в чём уверить. Я могу одно – говорить правду.

– Очень хорошо! Когда же вы снова увиделись с соответчиком?

– Следующие два вечера он приходил на квартиру, которую я сняла, но ещё не отделала, и помогал мне красить стены.

– Вот как! Довольно странная причина визита, не правда ли?

– Может быть. Но у меня не было денег, а он на Цейлоне сам красил свои бунгало.

– Понятно: обыкновенная дружеская услуга с его стороны. И в течение тех часов, что вы провели вместе, между вами не возникло никакой интимной близости?

– Между нами её никогда не возникало.

– В котором часу он уходил?

– Оба раза мы уходили вместе около девяти часов, чтобы где-нибудь поесть.

– А после еды?

– Я шла ночевать к тётке.

– Никуда не заходя предварительно?

– Никуда.

– Очень хорошо! Встречались ли вы ещё с вашим мужем до его отъезда на Цейлон?

– Да, дважды.

– Где в первый раз?

– У меня на квартире, после того как я уже переехала.

– Вы сказали мужу, что стены вам помогал красить соответчик?

– Нет.

– Почему?

– А зачем? Я вообще ничего ему не сказала, кроме того, что не вернусь. Я считала, что наша жизнь с ним кончена.

– Он и в этот раз просил вас вернуться?

– Да.

– И вы отказались?

– Да.

– В поносных выражениях?

– Простите, не понимаю.

– Грубо?

– Нет, решительно.

– Дал вам муж повод предполагать, что хочет развестись с вами?

– Нет. Но я не знала его истинных намерений.

– И сами, очевидно, не открыли ему своих?

– По возможности старалась не открывать.

– Встреча была бурная?

Динни затаила дыхание. Разогревшиеся щеки Клер разом побледнели, лицо увяло и осунулось.

– Нет, тяжёлая и горькая. Я не хотела его видеть.

– Вы слышали, как ваш защитник утверждал, что вы своим отъездом с Цейлона уязвили гордость вашего мужа и что он якобы решил развестись с вами при первом же удобном случае. У вас тоже создалось такое впечатление?

– У меня не создалось и сейчас нет никакого впечатления. Впрочем, такая возможность не исключена. Я не претендую на умение читать его мысли.

– Хотя прожили с ним без малого полтора года?

– Да.

– Во всяком случае, вы и на этот раз наотрез отказались вернуться?

– Да, наотрез.

– Как по-вашему, он был искренен, когда просил вас вернуться?

– В тот момент – да.

– У вас была ещё одна встреча до его отъезда?

– Да, но минутная и не наедине.

– Кто при ней присутствовал?

– Мой отец.

– Муж опять просил вас вернуться?

– Да.

– И вы отказались?

– Да.

– А после этого, перед самым отъездом из Лондона, он прислал вам записку и вновь просил вас изменить решение и уехать с ним?

– Да.

– И вы не согласились?

– Нет.

– Теперь напомню вам такую дату, как… э-э… третье января.

Динни облегчённо вздохнула.

– …то есть день, когда вы провели с соответчиком время с пяти часов вечера почти до двенадцати ночи. Вы признаете этот факт?

– Да, признаю.

– И никакой интимности?

– Никакой, если не считать того, что, придя в пять часов к чаю, он поцеловал меня в щёку, так как мы не виделись почти три недели.

– Вот как! Опять в щёку? Только в щёку?

– К сожалению, да.

– Не сомневаюсь, что он сожалел об этом.

– Вероятно.

– И после такой разлуки вы истратили первые полчаса на чаепитие?

– Да.

– Если не ошибаюсь, вы снимаете квартиру в бывших конюшнях – комната внизу, лестница и ещё одна комната наверху, где вы спите?

– Да.

– И ванная, так? Вы, наверное, не только пили чай, но и беседовали?

– Да.

– Где?

– В нижней комнате.

– А затем, продолжая беседовать, вы отправились в Темпль, затем зашли в кино, пообедали в ресторане, опять-таки продолжая беседовать; наконец взяли такси и, беседуя, поехали к вам на квартиру, так?

– Совершенно точно.

– Где вы решили, что, проведя с соответчиком почти шесть часов, вы ему сказали ещё далеко не все и вам необходимо пригласить его к себе? Он зашёл к вам?

– Да.

– А ведь был уже двенадцатый час, верно?

– По-моему, самое начало.

– И долго он у вас пробыл?

– Примерно полчаса.

– Никакой интимности?

– Никакой.

– Глоток вина, пара сигарет, ещё немножко разговоров – и все?

– Именно.

– О чём же вы столько часов подряд беседовали с молодым человеком, которому позволялось целовать вас в щёку?

– О чём вообще люди разговаривают?

– Прошу отвечать прямо на вопрос.

– Обо всём сразу и ни о чём в частности.

– Поточнее, пожалуйста.

– О лошадях, кинофильмах, моих родных, его родных, театре… да я уж и не помню.

– Тщательно обходя любовную тему?

– Да.

– От начала до конца сугубо платонически?

– Увы, да.

– Оставьте, леди Корвен! Неужели вы надеетесь убедить нас, что этот молодой человек, который, как вы сами признали, влюблён в вас и который не виделся с вами почти три недели, ни разу за долгие часы не намекнул вам на свои чувства?

– Кажется, он раза два сказал, что любит меня, но вообще-то он идеально держал своё обещание.

– Какое?

– Не добиваться от меня любви. Любить – не преступление, а только несчастье.

– Вы говорите с таким чувством на основании личного опыта?

Клер промолчала.

– Вы серьёзно заявляете, что не были влюблены раньше и не влюблены сейчас в этого молодого человека?

– Он мне очень нравится, но не в вашем смысле слова.

В Динни вспыхнула острая жалость к Тони Круму, который должен всё это выслушивать. Щеки у неё запылали, её синие глаза впились в судью. Тот как раз кончил записывать ответ Клер, и Динни вдруг заметила, что он зевает. Он зевнул по-старчески – так долго, что казалось, рот его никогда не закроется. Настроение девушки разом изменилось: она преисполнилась странного сострадания. Ему ведь тоже приходится целыми днями выслушивать нескончаемые нападки одной стороны на другую и смягчать их!

– Вы слышали, как сыскной агент показал здесь, что после вашего с соответчиком возвращения из ресторана у вас горел свет в верхней комнате. Что вы на это скажете?

– Видимо, так и было. Мы там сидели.

– Почему там, а не внизу?

– Потому что там теплей и уютней.

– Это ваша спальня?

– Нет, гостиная. Спальни у меня нет. Я сплю на кушетке.

– Понятно. Словом, вы пробыли там с соответчиком от начала двенадцатого почти до полуночи?

– Да.

– И вы не усматриваете в этом ничего плохого?

– Нет, не усматриваю, но это, разумеется, чрезвычайно неблагоразумно.

– То есть вы не поступили бы так, если бы знали, что за вами следят. Вы это имеете в виду?

– Да, конечно.

– Почему вы сняли именно эту квартиру?

– Из-за дешевизны.

– А ведь она неудобна, правда? Ни спальни, ни людской, ни швейцара?