– Я возражаю против такой постановки вопроса.

– Что ж, тогда поставим его по-другому: почему именно этот джентльмен привлёк к себе ваше внимание как возможный соответчик?

– Потому что я кое-что слышал о нём на пароходе, с которым возвращался в ноябре из Порт-Саида на Цейлон. Это было то же самое судно, на котором моя жена и соответчик плыли в Англию.

– Что же вы слышали?

– Что они проводили всё время вместе.

– Довольно частое явление в плавании, не так ли?

– В пределах благоразумия – да.

– Вам это известно по собственному опыту?

– Насколько помнится, нет.

– Что ещё побудило вас возыметь подозрения?

– Стюардесса сказала мне, что видела, как он выходил из каюты моей жены.

– В какое время? Днём или ночью?

– Перед самым обедом.

– Вам по долгу службы, наверно, не раз приходилось совершать поездки морем?

– Да, много раз.

– И вы не замечали, что пассажиры частенько заходят друг к другу в каюты?

– Замечал.

– Это всегда наводило вас на подозрение?

– Нет.

– Не вправе ли я пойти дальше и заключить, что раньше у вас в таких случаях никогда не возникало подозрений?

– Нет, не вправе.

– Вы по природе человек подозрительный?

– Не нахожу.

– Или, что называется, ревнивый?

– Не сказал бы.

– Намного вы старше вашей жены?

– На семнадцать лет.

– Тем не менее вы не в таких годах, чтобы не знать, как непринуждённо и почти не считаясь с разницей полов держатся друг с другом молодые люди и женщины наших дней?

– Если вас интересует мой возраст, то мне сорок один.

– То есть практически вы принадлежите к послевоенному поколению?

– Я воевал.

– Тогда вам, вероятно, известно, что многое, считавшееся до войны подозрительным, давно уже не рассматривается как таковое?

– Мне известно, что теперь ко всему относятся легко и просто.

– Благодарю вас. Скажите, случалось ли вам подозревать в чем-нибудь вашу жену до того, как она покинула вас?

Динни подняла глаза.

– Не случалось.

– И тем не менее такого ничтожного обстоятельства, как то, что соответчик вышел из её каюты, оказалось достаточно, чтобы вы установили за ней наблюдение?

– Да. Кроме того, они всё время на пароходе проводили вместе, и я своими глазами видел, как он выходил в Лондоне из дома, где она остановилась.

– Говорили вы ей, будучи в Лондоне, что, если она не вернётся к вам, все последствия лягут на неё?

– Едва ли я мог употребить подобные выражения.

– А какие же вы употребили?

– Я сказал ей, что она имеет несчастье быть моей женой и поэтому не может вечно оставаться соломенной вдовою.

– Тоже не слишком изящный оборот, правда?

– Допускаю.

– Итак, вы стремились воспользоваться любым предлогом и любым её знакомством, чтобы освободиться от неё?

– Нет, я стремился вернуть её.

– Невзирая на ваши подозрения?

– В Лондоне у меня ещё не было подозрений.

– Остаётся предположить, что вы дурно обращались с ней и намеревались освободиться от брачного союза, унижавшего вашу гордость.

Неторопливый низкий голос вставил:

– Протестую, милорд.

– Милорд, поскольку истец признал…

– Согласен, мистер Инстон, но кто из мужей не совершает поступков, за которые потом хочется извиниться?

– Как угодно вашей милости… Во всяком случае, вы распорядились установить наблюдение за вашей женой. Когда именно?

– Как только вернулся на Цейлон.

– Сразу же?

– Почти.

– Это не свидетельствует о горячем желании вернуть её. Не правда ли?

– После того что мне рассказали на пароходе, мои намерения решительно изменились.

– Ах, на пароходе. А ведь выслушивать сплетни о своей жене не очень красиво. Вы не находите?

– Нахожу. Но она отказалась вернуться, и я должен был внести ясность в положение вещей.

– Всего спустя два месяца после её ухода от вас!

– Прошло уже больше двух месяцев.

– Но меньше трёх. Мне кажется, вы просто вынудили её покинуть вас, а затем использовали первую же возможность застраховать себя от её возвращения.

– Неправда.

– Хорошо, допускаю. Скажите, вы обратились в сыскное агентство до отъезда из Англии на Цейлон?

– Нет.

– Вы можете подтвердить это под присягой?

– Да.

– Как же вы вошли с ним в контакт?

– Я поручил сделать это моим поверенным.

– О, так, значит, до отъезда вы беседовали с вашими поверенными?

– Да.

– Невзирая на то, что у вас ещё не было подозрений?

– Когда человек уезжает так далеко, он должен побеседовать со своими поверенными. Это естественно.

– Вы беседовали с ними о вашей жене?

– И о ней и о других делах.

– Что же вы сказали им о вашей жене?

Динни опять подняла глаза. Ей было всё омерзительнее видеть, как травят человека, пусть даже её противника.

– По-моему, я сказал только, что она остаётся здесь у своих родителей.

– И это всё?

– Возможно, я прибавил, что наши отношения усложнились.

– И это всё?

– Помнится, я сказал ещё: "Пока что не представляю себе, чем всё это кончится".

– Готовы ли вы подтвердить под присягой, что не сказали: "Я, может быть, поручу вам установить за ней наблюдение".

– Готов.

– Готовы ли вы присягнуть, что не сказали вашим поверенным ничего, наводящего их на мысль о желательности для вас развода?

– Не могу отвечать за мысли, на которые навели их мои слова.

– Попрошу не отклоняться в сторону, сэр. Упомянули вы о разводе или нет?

– Не помню.

– Не помните? Сложилось или не сложилось у них мнение, что вы намерены начать дело?

– Не знаю. Я сказал им только, что наши отношения усложнились.

– Мы это уже слышали, и это не ответ на мой вопрос.

Динни увидела, как судья высунул голову.

– Мистер Инстон, истец показал, что не знает, какое мнение сложилось у его поверенных. Что ещё вы хотите услышать?

– Милорд, существо порученного мне дела, – я рад возможности кратко резюмировать его, – сводится к тому, что, как только истец так или иначе вынудил свою жену покинуть его, он решил развестись с ней и был готов схватиться за любой предлог, могущий послужить основанием для развода.

– Что ж, вам предоставлено право вызвать его поверенного.

– Ваша милость!..

Этот краткий возглас прозвучал так, словно адвокат собрался пожать плечами, но передумал и переложил этот жест на слова.

– Хорошо, продолжайте.

Динни со вздохом облегчения уловила заключительные нотки в голосе Инстона "не-заткнёшь-за пояс".

– Итак, хотя вы начали дело, основываясь только на сплетнях, и осложнили его, потребовав возмещения ущерба от человека, с которым не сказали и двух слов, вы пытаетесь внушить присяжным, что вы терпимый и благоразумный супруг, чьё единственное желание – вернуть жену обратно?

Динни в последний раз подняла глаза на лицо Корвена, скрытое под ещё более непроницаемой, чем обычно, маской.

– Я вовсе не намерен что-либо внушать присяжным.

– Очень хорошо!

За спиной девушки зашуршал шёлк мантии.

– Милорд, – произнёс неторопливый звучный голос, – поскольку мой коллега придаёт этому такое значение, я вызову поверенного истца.

"Очень молодой" Роджер, перегнувшись к Динни, шепнул:

– Дорнфорд приглашает вас всех позавтракать с ним…

Девушка почти ничего не ела: она испытывала нечто вроде тошноты. Такого ощущения не вызывало у неё ни дело Хьюберта, ни расследование смерти Ферза, хотя и то и другое стоили ей гораздо больших страхов и волнений. Она впервые столкнулась с той безмерной злобой, которая сопровождает тяжбу между частными лицами. Упорное стремление уличить противника в низости, злонамеренности, лживости, проявлявшееся в каждой реплике перекрёстного допроса, тяжело сказывалось на её нервах.

Когда они возвращались в суд, Дорнфорд заметил:

– Я знаю, каково вам сейчас. Но не забудьте, что процесс – своего рода игра: обе стороны подчиняются одинаковым правилам, а судья присматривает, чтобы они их не нарушали. Я много раз прикидывал, нельзя ли устроить всё это по-другому, но так ничего и не придумал.