– А как чудесно здесь будет, когда зацветут рощи и луга! Ну, едем. Покажите мне, где загоны, и в Оксфорд.

Они вернулись к машине.

– Зайдёте в конюшни?

– Клер покачала головой:

– Подожду, пока привезут маток. Одно дело, когда вы привозите меня осматривать пустые стойла, другое – когда я приезжаю взглянуть на кобыл. Они в самом деле из Неджда?

– Масхем божится, что да. Но я сперва погляжу, что за конюхи с ними приедут, а уж потом поверю.

– Какой масти?

– Две гнедых, одна караковая.

Загоны, – их было три, – полого спускались к реке и были защищены от ветра вытянутой в длину рощицей.

– Сток здесь идеальный, место солнечное. Конюшни вон там, сразу за краем рощи. В них ещё многое нужно доделывать; сейчас мы монтируем там отопление.

– Как здесь тихо!

– На дороге – практически никакого движения, разве что мотоцикл проедет. Вот как, например, этот.

Мимо с фырканьем пролетел мотоцикл, затормозил, развернулся и, фыркая, помчался назад.

– Мотоцикл – ужасно горластая скотина! – проворчал Крум. – Впрочем, пока матки сюда доберутся, они уже попривыкнут к грохоту.

– Бедняжки! Их ждёт резкая перемена.

– У них у всех в кличках золото: Золотая пыль, Золотая гурия, Золотая лань.

– Вот уж не думала, что Джек Масхем поэт!

– Только в том, что касается лошадей.

– Здесь действительно сказочная тишина, Тони!

– Шестой час. Рабочие уходят из моего коттеджа. Они его перестраивают.

– Сколько там будет комнат?

– Четыре: спальня, гостиная, кухня, ванная. Но можно пристроить и ещё.

Тони впился в Клер глазами, но та смотрела в сторону.

– Ну, по местам! – отрывисто скомандовал он. – Нужно поспеть в Оксфорд дотемна.

Оксфорд, утопающий в огнях, как и все города в этот наихудший для них час, казалось, предупреждал: "Не ждите от меня ничего, – я обезличен виллами, автомобилями и современностью".

Он действительно не пробудил сначала в молодых людях никакого интереса: оба были голодны, а Крума к тому же личные воспоминания связывали с Кембриджем. Но стоило им очутиться в гостинице «Митра» и приняться за сандвичи с анчоусами, яйца вкрутую, гренки, сдобные булочки, оладьи, варенье и содержимое огромного чайника, как с каждым глотком романтика Оксфорда стала раскрываться им все полнее. Посидев в этой старой гостинице, куда, кроме них, ещё никто не завернул, где горел камин и окна были задёрнуты красными занавесками, молодые люди неожиданно насладились уютом и тишиной и теперь неизбежно должны были найти город восхитительным. Мотоциклист в кожаном комбинезоне заглянул в зал и снова исчез. Три студента последнего курса постояли в дверях, посовещались в предвидении обеда, заказали столик и скрылись. Время от времени появлялась официантка, приносила свежие гренки, прибирала соседние столики и уходила. Упоённые одиночеством. Клер и Тони поднялись из-за стола только в половине седьмого.

– Пойдём пошатаемся, – предложила Клер. – Времени у нас много.

Оксфорд обедал, и улицы были пустынны. Молодые люди брели наугад, выбирая самые узкие переулки, то и дело натыкаясь на здания колледжей или длинную старую городскую стену. Теперь им уже казалось, что здесь нет ничего современного. Прошлое оживало перед ними на каждом шагу. Перезвон колоколов, тёмные башни, древние, плохо освещённые каменные громады, извилистые, крытые, еле заметные в сумерках переходы; просторные квадраты дворов, обозначенные тусклыми фонарями и внезапно возникающие из мрака, – весь этот тёмный старинный безлюдный город, который скрытно бурлит новой жизнью, привёл их в безмолвное восхищение, а так как они к тому же попали в него впервые, то скоро заблудились.

Крум взял Клер под руку и пошёл в ногу с ней. Хотя ни тот, ни другая не были склонны к романтике, оба чувствовали себя так, словно затерялись в лабиринте истории.

– Жаль, что я не выросла здесь или в Кембридже, – посетовала Клер.

– В Кембридже прошлое не ощущается так остро. Колледжи там вытянуты в одну линию. Оксфорд же в темноте кажется ещё более средневековым, чем днём. Конечно, в Кембридже на всём лежит отпечаток старины, но здесь он выражен гораздо более отчётливо.

– А мне, наверно, понравилось бы жить в старину. Верховые лошади и кожаные колеты! Вы, Тони, божественно выглядели бы в колете и шапочке с длинным зелёным пером.

– С меня довольно и современности, пока вы рядом. Мы никогда ещё не были так долго вместе.

– Пожалуйста, без сантиментов. Помните, мы приехали сюда осматривать Оксфорд. Куда пойдём теперь?

– Куда хотите, – удручённо ответил Тони.

– Обиделся? Смотрите, какой большой колледж! Зайдём внутрь?

– Нельзя: скоро выйдут студенты – уже девятый час. Лучше побродим по улицам.

Через Корнмаркет они вышли на Брод, постояли на правой стороне перед статуями, затем свернули на тёмную площадь с круглым зданием в середине, колледжами по сторонам и церковью на дальнем конце.

– Это, видимо, центр, – объявила Клерг. – У Оксфорда тоже должна быть своя точка опоры. Пусть окраины перестраиваются, как угодно, – обезобразить сердце города никому не удастся:

Оксфорд ожил с таинственной внезапностью. На улицах появились молодые люди в коротких плащах, наброшенных на плечи, перекинутых через плечо или руку. Крум осведомился у одного из них, что это за площадь.

– Рэдклиф. Вон там Брейзноз, а дальше Хайз.

– А где "Митра"?

– Направо.

– Благодарю.

– Не за что.

Студент тряхнул непокрытой головой, поклонился Клер и поспешил дальше.

– Ну что, Гони?

– Зайдём в гостиницу и выпьем по коктейлю.

Когда они входили в "Митру", мотоциклист в кожаном комбинезоне и шлеме, стоявший около своей машины, внимательно посмотрел им вслед.

После коктейля и бисквитов они вышли на улицу, склоняясь к решению, которое Крум сформулировал вслух:

– Ещё рано, и погода хорошая. Поедем домой через мост Магдалины на Бенсон, Дорчестер и Хенли.

– Остановитесь на мосту, Тони. Я хочу взглянуть на мою тёзку.

Фонари отбрасывали светлые полосы на чернильно-тёмные воды реки Черрел; над нею в темноте хмуро высился массивный мост Магдалины, за которым в направлении Кристчерч-Медоу тянулась редкая цепочка огней. Позади молодых людей расстилалась широкая улица – два ряда серых слабо освещённых фасадов и подъездов; внизу, под мостом, беззвучно струилась река.

– Её, наверно, называют здесь кратко – Черр.

– Летом я заведу себе плоскодонку. Знаете, Клер, в верховьях река ещё красивее, чем здесь.

– Вы научите меня грести?

– А как же!

– Скоро десять. День прошёл чудесно. Тони!

Он бросил на неё сбоку долгий взгляд и завёл машину. Неужели ему всю жизнь вот так стремительно мчаться с нею вперёд? Неужели им не суждена настоящая долгая остановка?

– Хотите спать. Клер?

– Не очень. Но коктейль был жутко крепкий. Если устали, я могу сесть за руль.

– Устал? Нет, что вы! Я просто подумал, что каждая миля удаляет меня от вас.

В темноте дорога всегда длиннее и совсем не та, что при свете. Глаз обнаруживает на ней сотни не замеченных днём предметов: изгороди, стога сена, деревья, дома, повороты. Деревни и те кажутся другими. В Дорчестере Тони остановил машину, чтобы узнать дорогу; их обогнал мотоциклист, и Крум крикнул ему:

– Куда на Хенли?

– Прямо.

Они доехали до следующей деревни.

– Это, должно быть, Неттлбед, – сказал Крум. – Теперь до самого Хенли – ничего, а оттуда до Лондона ещё тридцать пять миль. В двенадцать будем дома.

– Бедняжка! Вам ведь предстоит ещё один конец.

– Ничего, буду гнать как сумасшедший.

Клер погладила его по обшлагу пальто, и они опять замолчали.

Когда машина въехала в лес, Тони неожиданно сбросил газ.

– Освещение отказало!

Мимо, резко притормозив, пролетел мотоциклист и на ходу крикнул:

– Сэр, у вас погасли фары.

Крум остановил машину:

– Этого ещё не хватало. Наверно, сел аккумулятор.