Вчерашний день погас, а нынешний не начат… Вчерашний день погас, А нынешний не начат, И утро, без прикрас, Актрисою заплачет. Без грима, нагишом, Приходит утром утро, А далее – в мешок — Забот, зевот… И мудро Что утро настает, И день не обозначен, И ты небрит и мрачен. Светлеет. День не начат, Но он пешком идет. Далеко ли, близко прежние года… Далеко ли, близко Прежние года, Девичьи записки, Снов белиберда. Что – то мне не спится, Одному в ночи — Пьяных – то в столице! Даром, москвичи. Мысли торопливо Мечутся вразброд: Чьи – то очи… Ива… Пьяненький народ. Все перемешалось, В голове туман… Может, выпил малость? Нет, совсем не пьян. Темень, впропалую, Не видать ни зги. Хочешь, поцелую — Только помоги. Помоги мне верный Выбрать в ночи путь, Доберусь, наверное, Это как – нибудь. Мысли торопливо Сжал – не закричи! Чьи – то очи… Ива… Жуть в глухой ночи. 21 июля 1954 Геночка Москва, июль печет в разгаре, Жар, как рубашка к зданиям прилип. Я у фонтана, на Тверском бульваре Сижу под жидковатой тенью лип. Девчонки рядом с малышом крикливым, Малыш ревет, затаскан по рукам, А девочки довольны и счастливы Столь благодатной ролью юных мам. И, вытирая слезы с мокрой рожи, Дают ему игрушки и мячи: «Ну, Геночка, ну перестань, хороший, Одну минутку, милый, помолчи». Ты помолчи, девчонки будут рады, Им не узнать, что, радостью залит, Твой тезка на скамейке рядом С тобою, мальчуган, сидит. И пусть давным – давно он не ребенок, Но так приятно, нечего скрывать, Что хоть тебя устами тех девчонок Сумели милым, Геночкой назвать… 1954 Десять лет Загорелым, обветренным и босым Выскочил он под дождь. От современности – только трусы, А так – африканский вождь. Пренебрежительно глянул на нас, Вытер ладонью нос И пустился по лужам в дичайший пляс С удовольствием и всерьез. Даше Глаза мои опухали, Ресницы машут лопухами, Одна ресница, как лопух, Другая – веточкой еловой — По девочке светлоголовой Слезой падет на летний луг. А людям – пожимать плечами, С чего же так орать ночами, Как морж или медведь, С чего же все на свете путать, Котенка под рубахой кутать, Штанов, но сути, не иметь. Жить обреченным явно на смех, А между тем, спокойно, насмерть, Блевотиной освободя, Жить для себя. Качайся в смехе, покачайся, Но ты особо не печалься, Сегодня – точно не помру. Я комнату спокойно отопру, Ботинки в сторону отброшу, Чернил налью в твою галошу, Рукою об руку потру. Прощай, мое сокровище, — Нелепые слова, Но как от них укроешься — Кружится голова. И мартовская талость Бросается и рвет. Мне докружить осталось Последний поворот. До невозможного вкусные пирожки Голод пополам режет, Настроение плачет… И вдруг: «Пирожки свежие, Свежие и горячие, Лучшие в мире…» Лизнул слюну с губ — «Берите четыре За руб». Рассказывать об этом можно И в стихах и устно, Пирожки до невозможного Вкусные. 1955 Друг мой, я очень и очень болен Друг мой, я очень и очень болен, Я – то знаю (и ты) откуда взялась эта боль! Жизнь крахмальна, – поступим крамольно И лекарством войдем в алкоголь! В том – то дело! Не он в нас – целебно, А, напротив, – в него мы, в него! И нелепо ли бяше! – а лепо, Милый Паша, ты вроде Алеко И уже не помню кого, Кто свободен руками, ногами, Кто прощается с Соловками! А к тебе обращается узник, Алексеевский равелин… |
