Подсудимый ответил, что у него нет друзей.

— Ну тогда кто-нибудь из знакомых. Разве ваша жена не могла поделиться известием о полисе с кем-нибудь из знакомых?

Нет. Для этого не было никаких причин. Зачем, собственно?

— Чисто случайно. Предположим, к примеру, приятельница — или, если хотите, знакомая вашей жены — пожаловалась, что супруг не хочет обеспечить ее на случай своей смерти. Такие разговоры не редкость. И вот ваша жена упомянула о том, что вы застраховали свою жизнь в ее пользу. Жена могла сказать это с намерением помочь вам и вашей фирме оформить еще один страховой полис.

Нет. Жена подсудимого не имела обыкновения вмешиваться в его служебные дела. Это было не в ее характере. Если бы господин прокурор знал его жену, у него никогда не возникло бы такого подозрения.

— Подозрения? При чем здесь подозрение? Однако оставим это. Полис на сумму в пятьдесят тысяч марок. Скажите, разве эта сумма не чрезмерно высока?

Зависит от того, как к этому относиться, ответил подсудимый. Все дело в том, имеет ли человек возможность уплачивать соответствующие взносы. Пять лет назад взносы по сравнению с его доходами действительно были, пожалуй, слишком высоки, однако с тех пор фирма настолько расцвела, что выплата взносов стала сущим пустяком.

— И все же пятьдесят тысяч марок — большие деньги.

Это только кажется. Не стоит себя обманывать. Он высчитал тогда, что после выплаты страховки и процентов, которые будут начислены к тому времени, его жена сможет прожить на эти деньги без забот приблизительно двенадцать лет, в лучшем случае — пятнадцать; конечно, при условии, что она их будет просто тратить, не имея никаких других источников дохода. Стало быть, он оставит своей жене не так уж много, ведь, по всей вероятности, она проживет больше чем пятнадцать лет.

— Странно, вы, значит, считаетесь с возможностью своей немедленной или, скажем, скорой кончины?

Конечно. Кончина может наступить в любое время дня и ночи. В любой час.

— Но почему вы так думаете?

Было бы легкомысленным не принимать этого в расчет.

— Вы говорите с позиций страхового маклера?

Подсудимый улыбнулся. Нет, в устах страхового маклера такие заявления были бы очень неразумны. Вдобавок все расчеты окажутся нереальными, если начнется инфляция или война. В действительности гарантий вообще не существует; будучи специалистом своего дела, он знает это лучше любого другого, но и это, разумеется, не следует сообщать клиентам. Что касается его, то сумму страховки он назначил, исходя вот из каких соображений: она дает иллюзию надежности. Только этого и можно достичь. Как ни крути, все лишь оттяжка.

— Оттяжка? — прервал подсудимого прокурор. — Что вы хотите оттянуть?

Неминуемое. То, от чего нельзя застраховаться.

— Гм, понимаю. И еще один вопрос: кто же получит теперь сумму, которая значится в полисе?

Как кто? Ведь полис составлен на имя его жены?

— Да, конечно, однако если будет установлено, что вашей жены уже больше нет в живых…

— Вам известно что-нибудь определенное? — с испугом спросил подсудимый.

— Нет, я просто высказываю предположение.

— Высказывать такие предположения нельзя, — возмутился подсудимый.

Председатель хотел вмешаться, но прокурор сделал предостерегающий жест рукой.

— Прошу прощения. Я неправильно выразился, — заметил он, — я хотел всего лишь спросить: на чье имя вы перепишете полис, если ваша жена умрет раньше вас, что отнюдь нельзя исключить?

Такую возможность он вообще не предвидел, это было бы нелепо. Однако деньги выплатили бы ему самому по достижении шестидесяти лет. Но шестьдесят ему минет еще очень нескоро, да и вероятность дожить до такого возраста весьма мала. Подсудимый снова улыбнулся, словно весь этот разговор показался ему немного смешным.

— Чем объясняется ваш пессимизм? — спросил прокурор. — Лично я намереваюсь дожить до шестидесяти и жить дольше.

Несколько секунд подсудимый смотрел на прокурора оценивающим взглядом, потом качнул головой и сказал:

— В таком случае вам, в сущности, нет никакого резона застраховывать свою жизнь.

В зале суда раздался смех. Прежде чем председатель суда успел призвать публику к порядку, прокурор заговорил опять:

— Спасибо за совет. Но теперь давайте оставим эту тему. Скажите, пожалуйста, на чье имя вы переписали бы полис, если бы ваша жена умерла раньше вас?

Ни на чье. Полис оказался бы просто ненужным. Лежал бы себе, и все.

— В этом случае на страховку могли бы, наверное, претендовать наследники вашей жены.

— Наследники моей жены? — Подсудимый несколько оторопел.

Да, у его жены есть брат и сестра; сестра — замужняя, брат — женатый, у обоих — дети.

— Пускай, я не возражаю.

Впрочем, подсудимому неприятно говорить о смерти жены. Разговоры такого рода кажутся ему в данном контексте непозволительными.

— Ваших наследников также нельзя сбрасывать со счетов. Все зависит от обстоятельств, — сказал прокурор.

Его наследники? У него нет никаких наследников. Голос подсудимого прозвучал на редкость уверенно.

— Как же так? Возьмем, к примеру, вашу матушку. Она, кстати, ваш прямой наследник.

Подсудимый явно испугался. Секунду даже казалось, что он теряет самообладание. Но потом он все же быстро взял себя в руки; пожалуй, лишь по нарочитому спокойствию, с каким он отвечал прокурору, можно было заметить, что он в замешательстве. Подсудимый сказал:

— У моей матери — собственное состояние. В финансовом отношении она человек обеспеченный. Суд может в любое время навести справки и удостовериться в этом. Ей, стало быть, не надо ждать моей смерти, чтобы получить средства к жизни.

Председатель прервал диалог подсудимого с прокурором. Вопрос о наследниках подсудимого чисто гипотетический. Хочет ли господин прокурор уточнить какие-либо детали, связанные со страховым полисом?

Да, он намерен задать еще один вопрос.

— Скажите, подсудимый, была ли также застрахована ваша жена?

Нет, зачем ему было страховать жену?

Адвокат попросил слова.

Он считает этот момент подходящим для того, чтобы обратить внимание суда на нижеследующее: его подзащитный не только застраховал свою жизнь в пользу жены на большую сумму, но, сверх этого, уже много лет назад перевел все свое имущество, например дом, на имя супруги. Тем самым он продемонстрировал заботливость и показал, что питает к жене неограниченное доверие. Трудно проявить большее благородство.

На это прокурор ответил, что сообщение адвоката будет с благодарностью принято к сведению. Что касается истолкования сего факта, то он оставляет за собой право сделать это несколько позже.

Подсудимый сказал, что суд пытается излишне осложнить мотивы его поступков. Дело обстоит куда проще. Имущество его не интересует, потому он и возложил это бремя на жену. Ну а насчет страхового полиса все тоже легко объяснимо: мужья чрезвычайно редко страхуют своих жен. Каждому мужчине претит сама мысль о том, что он может извлечь выгоду из несчастья с женой, даже если эта выгода совершенно законна с любой точки зрения. Кроме того, процент женщин, которые переживают своих мужей, намного выше, чем процент мужчин, переживающих жен, — статистика это давно установила. Посему вполне естественно, что каждый мужчина заботится о благополучии жены после своей смерти, стараясь создать для нее хотя бы видимость надежности.

— Надежности, в которую сами вы не верите, — заметил прокурор.

И опять же это не так существенно. Господин председатель суда был столь любезен, что назвал его раньше «маклером, внушающим доверие». До тех пор пока человек занимается бизнесом, в который никак нельзя верить, он обязательно должен овладеть искусством внушать веру. Ему было очень важно, чтобы и его жена верила. Он облегчал ей жизнь в настоящем в той мере, в какой сумел снять с нее заботу о будущем. Пусть все это и было кажущимся.

— По-видимому, однако, вашей жене это не помогло и в настоящем, сказал прокурор не без ехидства.