И Марина не забывала, но нечто важное в их отношениях было спрятано так глубоко, что у нее не было никаких шансов защититься от того, в чем она никогда не обвинялась и не была виновна.
Марина была не из тех, кто способен крутить роман с чужим мужем. Для нее это было так же немыслимо, как залезть ночью в чужой дом и украсть обручальное кольцо старой бабушки, ноутбук или ребенка. Вообще-то, в последнее Рождество, после двух бокалов ромового пунша, ей очень хотелось обнять на кухне Карен Экман за худенькие плечи и прижаться лбом к ее лбу. Хотелось прошептать ей на ухо, что она любит мистера Фокса – просто для того, чтобы увидеть, как округлятся от радости голубые глаза Карен. Ей хотелось напиться до такой степени, чтобы у нее развязался язык и она сумела бы произнести такое признание.
Сделай она это – и Марина Сингх и Карен Экман стали бы добрыми подругами.
Снег падал мокрыми хлопьями и успел укрыть белым ковром всю молодую траву.
Застыли от холода крокусы, раскрывшие на фоне бурой земли свои желтые и фиолетовые розетки. Изнемогали под тяжестью снега крошечные розоватые цветки церсиса канадского.
Мистер Фокс и Марина шли рядом, не думая о том, что за все время они впервые появились вместе на улице. Так они одолели четверть мили от южного угла кампуса Фогель до парковки. Поздний снегопад застал Марину врасплох. Утром, когда она вышла из дома, ничто не предвещало непогоду, и сейчас она шагала по снежной каше, с сожалением поглядывая на свои легкие туфли.
– Я больше тебе скажу, – произнес мистер Фокс, когда они сели в его машину и он включил дефростер, обдувающий лобовое стекло теплым воздухом. – Я и не предполагал, что он застрянет там. Перед отъездом я сказал ему, чтобы он не торопился и внимательно ознакомился с обстановкой. Но тогда я думал, что речь пойдет о неделе, ну, от силы о паре недель. Не более того.
– Ему не сразу удалось ее отыскать. Поэтому его график нарушился с самого начала. Андерс уехал на следующий день после Рождества.
Начальство торопило его с отъездом, но для Экманов празднование Рождества было превыше всего. Марина показала мистеру Фоксу те несколько писем, которые она получила от Андерса. В них он описывал Манаус и свои вылазки с гидом в джунгли, где он наблюдал за птицами. У нее сложилось впечатление, что Андерс писал в основном о дожде. Марина была уверена, что мистер Фокс тоже получал от него письма. Однако он не обмолвился о них ни словом.
– В общем, речь шла максимум о двух неделях. Не о трех месяцах. Я собирался его вызвать…
– Но не смогли установить с ним связь.
– Абсолютно верно. – Мистер Фокс обвел взглядом побелевшие окрестности, искаженные потеками талого снега на стеклах. – Надо было сказать ему с самого начала, чтобы он немедленно возвращался – с доктором Свенсон или без нее. Что цель его поездки – передать ей приказ о возвращении.
– Все равно это ничего бы не дало, – пробормотала Марина, скорее сама себе, чем ему.
Никто всерьез и не рассчитывал, что доктор Свенсон, получив приказ, сразу упакует в ящики свою лабораторию и вернется в Миннесоту, – ни Андерс, ни мистер Фокс, ни Марина.
По правде говоря, дело было даже не в ее возвращении.
Если бы исследовательница установила постоянную связь с головной компанией и подтвердила, что работа над ее новым препаратом близится к завершению, если бы она позволила компании прислать к ней своих экспертов, компания «Фогель» оставила бы ее в покое и продлила финансирование проекта еще на годы. Но теперь Андерс мертв, а надежда на успех упала до нулевой отметки.
Уже при одной мысли о докторе Свенсон сердце Марины сжималось от ужаса.
Перед ее внутренним взором вставала картина пятнадцатилетней давности, когда она училась в знаменитом Университете Джона Хопкинса: она сидит в аудитории, а перед подиумом расхаживает доктор Свенсон и рассказывает о шейке матки с такой неистовой страстью, граничащей с яростью, что никто из сотни студентов не смеет даже взглянуть на часы, а уж тем более заикнуться о том, что время лекции давно истекло и все слушатели уже опаздывают на другие занятия…
Марина была всего лишь второкурсницей, но пришла на лекцию для третьего курса, так как доктор Свенсон ясно дала понять своим студентам, что они должны посещать все ее лекции. Впрочем, Марина и не собиралась пропускать такие лекции или ловить на них ворон. Все ее внимание было приковано к словам лектора; слайд-шоу атипичных клеток мелькало перед глазами так быстро, что они казались чуть ли не живыми.
Доктор Свенсон знала все, что интересовало Марину; она отвечала на вопросы, которые еще только зрели в голове Марины.
Крошечная женщина приковывала к себе сотни пар глаз слушателей одним лишь голосом, ни разу не повышая его до крика. Студенты боялись ее и боялись пропустить что-либо из ее слов, поэтому оставались на своих местах столько, сколько она считала нужным. Марина не сомневалась, что и вся аудитория испытывала то же, что и она, – смесь ужаса и восторга, и эта смесь заставляла мозг работать с особой интенсивностью. Ее рука записывала страницу за страницей каждое слово, произнесенное лектором. На лекциях доктора Свенсон она научилась делать записи с быстротой судебного репортера, и такое умение помогало ей потом не раз.
Марину внезапно поразило, что она помнит доктора Свенсон лишь по ее лекциям, всегда на значительном расстоянии, а не в хирургическом отделении или в университетском холле.
Карен и Андерс Экманы жили в тупике. Соседи заезжали туда осторожно, сбавляя скорость, так как знали, что мальчишки могут кататься на санках с горки или выскочить из-за куста на велосипеде.
– Здесь, – сказала Марина и показала на красный кирпичный дом.
Мистер Фокс остановил машину у кромки тротуара.
Марина и Андерс получали, вероятно, примерно одинаковое жалованье, поскольку выполняли идентичную работу. Но они никогда не говорили на эту тему. Андерс трудился в компании на несколько лет дольше, чем Марина, и успел заработать чуть больше. Однако Марина уже выкупила свой дом, довольно маленький – и все-таки слишком большой для нее. Теперь она регулярно делала взносы на благотворительность, а остатки жалованья оставляла в банке. А вот Андерс платил за дом, за уроки фортепиано, за брекеты для детских зубов, за летний лагерь и учебу в колледже. Как ему удавалось это, с неработающей женой и тремя сыновьями, и кто будет теперь все это оплачивать?.. Марине припомнились многочисленные дни рождения и рождественские праздники, фотографии мальчишек с подарками, обернутыми в серебристую, красную или зеленую бумагу и перевязанными ленточкой…
Снег моментально покрыл толстым слоем лобовое стекло.
– Какой сюрприз! – проговорила Карен Экман, открыв дверь.
На ней была белая вязаная шапочка, рядом на стуле лежала куртка. Карен тут же вцепилась обеими руками в строгий ошейник, сдерживавший огромного ретривера с золотистой шерстью. Маленькая и хрупкая, она явно проигрывала в этом поединке.
– Нельзя! – громко крикнула она. – Сидеть!
Марина забыла кличку пса, хотя его морда красовалась на столе Андерса рядом со снимками жены и сыновей. Пес прижался круглой башкой к бедру хозяйки и гавкнул два раза, радуясь неожиданным гостям. Марина отметила его модную стрижку «маллет» – короткая шерсть на голове и длинная на затылке.
– Вы куда-то собрались? – воскликнул мистер Фокс, словно это означало, что и им тоже можно поскорее уйти.
Карен покачала головой:
– Нет-нет, все в порядке, я не спешу. Просто собиралась забрать мальчиков из школы, а до этого зайти в магазин, но могу и не торопиться с покупками. Заходите в дом, а то холодно.
Пес рванулся, стремясь радостно приветствовать гостей, но Карен ухитрилась оттащить его в сторону.
– Тише, Пиклес. Сидеть!
Пес не желал сидеть.
Карен отпустила его и потерла руки, чтобы убрать с ладоней вмятины от зубцов строгого ошейника. На кухне царили чистота и порядок: никаких чашек на столе, никаких игрушек на полу. Марина бывала в этом доме лишь по праздникам, когда в комнатах было много гостей.
