– Это бесконечный спор, – Эдгар махнул рукой. – Просто вы попали под влияние этого бунтовщика Хорсы и его несбыточных планов.

– Отчего же несбыточных? – выступил вперед толстый тан Бранд. – Эта война за корону вконец истощила Англию. Пора бы и нам вмешаться, пора показать, что мы не позволим чужакам терзать нашу землю. И если ты, Эдгар, отдашь свою девочку за благородного Этелинга, то у нас появится чета потомков прежних владык, ради которых многие возьмутся за оружие. Так что Хорса дело предлагает. Мы соберем войска и ударим тогда, когда норманны меньше всего будут этого ожидать.

Барон и баронесса переглянулись. Потом Эдгар сказал, что они с супругой выслушали гостей, но не видят никакой для себя чести в том, чтобы потворствовать мятежникам. Англия, о которой те якобы пекутся, ныне и так терзаема войной, многие графства разорены, погибло немало людей. Неужели саксы хотят своими руками увеличивать размеры бедствий?

Милдрэд тихонько подергала Утреда за рукав.

– Что тут происходит? Мистрис Клер сказала, что ко мне сваты приехали, а эти…

– Тихо, девочка. Наш лорд сможет дать им отпор.

Но пока ее отцу приходилось туго. Видя, как распалены саксы, Милдрэд возмутилась. Они все зависели от ее отца, но вдруг явился какой-то лысый Хорса, и саксы возомнили, будто гронвудский барон обязан выполнять их волю уже потому, что является их соплеменником. Сам же Хорса почти кричал, наседая на Эдгара. Он уверял, что у него сторонники по всей Англии, что многие пойдут за ним и восстанут, если будет за кого бороться. И когда у восставших появятся средства… если Эдгар обручит единственную дочь с Эдмундом Этелингом… Ведь известно, что у невесты немалое приданое, которое может послужить восставшим подспорьем для борьбы. Они закупят оружие, смогут нанять наемников на континенте и добиться благословения Церкви. Даже король Давид Шотландский благословил Хорсу на восстание, пообещав помочь и ударить с севера, когда они выступят.

– Вот оно что, – барон решительно встал, бурно дыша. – Так вы надеетесь спустить приданое моей дочери на свою безнадежную борьбу? Да еще и шотландцев приплели. А не кажется ли вам, Хорса из Фелинга, что вы просто пешка в чужой игре? Давид Шотландский отправил вас разжигать смуту в Англии, чтобы отвлечь силы Стефана, а сам тем временем постарается захватить северные английские графства!

После этих слов настала тишина. Даже норфолкские саксы, при всей их косности, понимали, что Эдгар Гронвудский куда лучше других разбирался в политической ситуации и уже не раз его разумное правление и предусмотрительность спасали их от разорений в эти неспокойные времена.

Однако Хорса не дал сбить себя с толку.

– Вы клевещете на меня, Эдгар. Вы всегда ненавидели меня, для вас я как укор, пример того, чего может добиться сакс, когда он верен своему народу. И все, что я хочу, – это спасти Англию от поработителей-норманнов. Я вам предложил достойный план, а вы сводите все к наветам на меня. И этими увертками вы просто отрекаетесь от своего народа. Вы не сакс, но вы и не норманн. Вы Иуда!

«И как отец терпит это? – подумала девушка, сжав маленькие кулачки и гневно взирая то на Хорсу, высоко вскинувшего лысую голову, то на нерешительно озиравшегося саксонского жениха. – Пусть гонит их прочь! А Хорсу вообще следует схватить и, как зачинателя смут, переправить в Нориджскую крепость.

Она так и сказала об этом Утреду.

– Ты не понимаешь, малышка, – отозвался солдат. – Хорса… Они с Эдгаром братья по отцу. Нет, наш господин не станет пленить своего родича. К тому же он терпим к Хорсе ради леди Гиты: некогда Хорса страстно добивался вашей матушки, но Эдгар его обошел, а самого изгнал много лет назад. Наш барон достаточно великодушен, чтобы не унижать былого соперника в глазах жены. Хотя… Его терпению можно и позавидовать. Ишь, что этот бунтовщик мелет.

Хорса и впрямь разошелся. Он просто поставил Эдгара перед выбором: если тот покажет себя предателем, особенно теперь, когда они открыли ему свои планы, то первый удар объединенные силы саксов нанесут именно ему – начнут захватывать его владения, жечь имущество, разорять земли…

– Ну теперь-то отец им покажет! – твердила Милдрэд, хотя и испугалась, видя, какой сплоченной группой столпились таны вкруг этого противного Хорсы…

Ее побочного дядюшки, как оказалось. А тут еще и Утред разволновался: сказал, что у барона договор с тамплиерами, он должен вскоре отбыть по делам ордена, и вдруг такое…

Милдрэд увидела, как взволнованно взглянула на мужа леди Гита, как сам барон побледнел, силился что-то сказать, но саксы разошлись не на шутку, потрясали кулаками.

– Ох и надоели они мне! – рассердилась девушка.

Минуту-другую она размышляла, уже хотела повелеть Утреду кликнуть стражу, но передумала: этим не поможешь, только подтолкнешь саксов к восстанию. И поразмыслив немного, Милдрэд решила, как поступит. Эти саксы требуют, чтобы она стала невестой Эдмунда Этелинга? Ну она покажет, что выбрала для себя!

Девушка торопливо накинула на голову свое широкое траурное покрывало, оглядела темное платье строгого прямого покроя. Годится. Хорошо, что она не успела переодеться в голубой наряд. И, решительно потеснив не ожидавшего подобного Утреда, Милдрэд откинула занавешивающий проход гобелен.

Из-за царившего в читальне шума и всеобщего возбуждения ее появление не сразу заметили, но потянуло сквозняком, пламя свечей заметалось, и таны стали оборачиваться.

Потайная ниша находилась на некотором возвышении, и Милдрэд пришлось соскочить с него, что слегка помешало ей появиться в должной мере солидно, однако, проходя между расступающимися саксами, она выглядела как само смирение: опущенные глаза, темные одежды, низко надвинутое на лоб покрывало. В наступившей тишине тревожно ахнула матушка.

– Мир вам во Христе, благородные таны, – отвешивая гостям поклон, елейным тоном молвила Милдрэд. – Прошу прощения за свое вторжение, однако мне сообщили, что вы прибыли как сваты, и это смутило меня. Я прервала свои уединенные молитвы и теперь прошу слова.

Даже барон казался растерянным и удивленным столь смиренным видом дочери. Леди Гита сначала приподнялась, потом опять села на место.

– Надеюсь, мои родители пояснили, что я не могу связывать себя брачными обязательствами? – заговорила Милдрэд. – Ибо я дала обет посвятить себя Богу. Едва минет время поста, мой путь будет лежать в графство Шропшир, в славный город Шрусбери, где настоятельницей женской обители уже много лет состоит моя тетка Бенедикта. И там я посвящу себя Господу.

Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как потрескивают фитили свечей. Девушка же, пользуясь всеобщим замешательством – даже ее родители потрясенно молчали, – стала говорить о том, что однажды уже была обручена, что ее жених посвятил себя благороднейшей цели защиты Гроба Господнего, но погиб, и это показалось ей знамением, благодаря чему она теперь должна уйти от мира, стать невестой Христовой, раз ее жених-крестоносец сложил голову, так и не став ей супругом.

Первым опомнился толстяк Бранд. Хорошо знавший местные дела, он подался вперед столь резко, что даже звякнули подвески на застежке, скреплявшей его мохнатую накидку.

– Не морочь нам голову, девица! Ты хочешь сказать, что это перед постригом ты так веселилась в обществе молодых вельмож?

– Кто из нас чист перед Богом? – скромно потупилась Милдрэд. – Но именно во время рождественских увеселений меня впервые стали посещать подобные мысли, и я твердо решила: не брачный покров невесты станет моим уделом, а целомудренная жизнь в обители Девы Марии Шрусберийской.

Она взглянула на родителей. Мать все еще потрясенно молчала, а вот отец, похоже, догадался о ее намерениях. Они всегда так хорошо понимали друг друга! И хотя в глазах Эдгара заплясали веселые искры, он подошел, взял ее руку в свои и произнес, обращаясь к танам:

– Вы слышали, что сказала моя дочь? Неужели и теперь вы станете оспаривать столь благородное и чистое решение юной девы?