Неожиданно Утред заметил вдалеке всадника, скачущего сюда по берегу – через заливные ланды, мимо пасущихся вокруг луж с соленой водой овец. Утред узнал его и хотел было подойти сообщить, что явился принц Юстас. Но тут к барону приблизился местный капитан, они стали что-то обсуждать и отошли к лежавшему на боку большому кораблю.

Милдрэд осталась на пристани, кутаясь от ветра в свою рысью пелерину; она стояла, глядя на море, ветер трепал ее длинные волосы, почти сливавшиеся с мехом. Такой ее и увидел издали Юстас и невольно натянул поводья, сдерживая коня. Светлый силуэт девушки на фоне свинцового моря и серого неба, кое-где расцвеченного узкой полоской розовых облаков, выглядел легким, словно видение. Кажется, дунь ветер посильнее – и эта дивная фея исчезнет, как наваждение. Наваждение… именно так он называл то состояние, в котором пребывал все это время. Он непрестанно думал о саксонке – и когда отстаивал мессу в часовне ордена, и когда вечером выходил за стены комтурии и смотрел на отблеск света в ее окне, и когда лекарь Годвин врачевал его кожу. И врачевал успешно, надо отдать ему должное. Сегодня Годвин, протерев лицо принца легким отваром, подал ему зеркало – и Юстас, уже привыкший видеть себя позеленевшим от впитавшейся мази, на этот раз остался доволен. Нельзя сказать, что он полностью излечился, но его состояние несомненно улучшилось: ранки подсохли и затянулись, лиловые рубцы посветлели, кожа стала розоватой, и уже нечего было стыдиться показать кому-то лицо. В благодарность Юстас велел передать комтурии Колчестера годовой доход с двух расположенных неподалеку королевских маноров с мельницами на реке Стур, что вызвало удовлетворенную улыбку на лице местного комтура. Правда, вслед за этим принц несколько удивил его пожеланием, чтобы тамплиеры доставили его к Саутгемптону на одном из своих судов: ведь большую часть эскорта Юстас отослал в Лондон.

– Я слышал, ваши суда готовы к отплытию, а они, как известно, одни из самых надежных.

Комтур задумчиво потер переносицу.

– Мой принц, наше плавание будет медленным и осторожным. И один из кораблей пройдет как раз против Саутгемптона…

– Я знаю. Эдгар Гронвудский отправляет дочь по Проливу[42] до Бристоля. И уж если такой человек, как барон, осмеливается доверить единственное дитя на волю волн, думаю, нечего опасаться и наследнику престола.

И вот теперь Юстас приехал в порт Хариджа – якобы посмотреть на корабль, а на деле потому, что Милдрэд поехала туда с отцом и он узнал об этом. Принц отправился в одиночестве – чего ему было опасаться в охраняемых орденом землях? К тому же он не хотел, чтобы кто-то мог отметить его внимание к дочери сакса.

Но Утред уже давно отследил, как принц неоднократно прохаживался под окном малышки Милдрэд. Сейчас солдат наблюдал, как Юстас остановился поодаль и стал пристально смотреть в сторону юной леди.

– Вон, опять принц пялится на вас, как сова, – сказал он, приближаясь к девушке.

Однако Милдрэд, будучи еще под впечатлением благожелательных отзывов отца о принце, безо всякого страха поглядела на всадника у кромки моря. Отвешивать наследнику престола поклон на таком расстоянии было как-то глупо, и она попросту помахала ему рукой.

– Ох, миледи… – проворчал Утред. – Вам бы только покрасоваться.

– Хватит, Утред! Матушка и так навязала мне в провожатые старую Эату, чтобы та ворчала на меня по всякому поводу. Не начинай и ты.

Юстас неспешно приблизился. Сердце его билось в такт шлепанью конских копыт по залитому волнами песку. А Милдрэд без страха смотрела на него прямым и доверчивым взглядом, какой бывает у дикого звереныша, еще не встречавшегося с охотниками. Это волновало Юстаса: непуганая дичь… доверчивая… сама идущая в руки…

Но тут рядом с ней оказался ее охранник, потом подошел барон Эдгар. И Юстас, не замечая первого, учтиво ответил на поклон второго.

– Я разыскивал вас, сэр.

И он сообщил, что они отплывут вместе и его корабль примкнет к каравану судов ордена.

– Но… – замялся было Эдгар. – Большинство судов отправятся только до мыса Фореленд, а потом…

– Неважно, – махнул рукой принц. – Мой дальнейший путь лежит по Английскому каналу до Саутгемптона.

– Что ж, неплохо. Моя дочь также поплывет вдоль Ла-Манша, и я буду польщен, если ее будут охранять и ваши люди.

Утред в стороне даже сплюнул по ветру. Как же, охранять. Доверить волку овцу. Вон как этот рябой смотрит на девочку. Принц. Наследник престола. Норманн. Ну ладно, пока он, Утред, рядом с малышкой, он сумеет уберечь ее хоть от самого Сатаны.

Так думал старый солдат, не понимая, о чем так увлеченно могут болтать его лорд и юная леди с этим мрачным принцем. Правда, сейчас Юстас даже улыбался. Вон, ему тоже дали попробовать устриц. И что? Лопает себе моллюсков, будто босяк из фэнов[43], какому только дай брюхо набить. Плохо кормят его в комтурии, что ли?

Юстас разговаривал с Эдгаром о погоде, о сроках возможного выхода в море, а с Милдрэд о том, приходилось ли ей уже плавать, не опасается ли она волн. Девушка казалась ему такой решительной и притом легкомысленной. И он смеялся ее шуткам, ел устрицы и вместе с ней пускал раковины «блинчиками» по воде. Даже Эдгар подивился тому, в каком хорошем настроении пребывал принц – его обычно пустые бесцветные глаза сегодня лучились особым светом. Правда, это становилось заметно, когда Юстас смотрел на Милдрэд, но барон уже привык, что его девочка озаряет души людей, словно маленькое солнышко. И он верил, что сын таких благородных людей, как Стефан и Мод, будет надежным охранником для дочери человека, который способен обеспечить ему столь нужную поддержку среди саксов.

Корабли тамплиеров отплывали в глубоком тумане. Белесая густая дымка покрывала все вокруг, море было гладким, как спокойное озеро, не ощущалось ни единого дуновения ветра.

– Как мы будем определять направление в тумане? – спросил Юстас у стоявшего рядом тамплиера.

Тот пояснил, что они будут использовать компас, особое устройство, известное ордену, и тут же принялся пояснять, что это такое. Юстас слушал, но одновременно поглядывал туда, где за белой пеленой должен был плыть «Святой Иаков» – корабль, на который поднялась со своими сопровождающими саксонка. Из Хариджа выходило не менее девяти хорошо осмоленных, крупных судов, несущих на себе множество грузов, лошадей и вооруженных воинов, но сейчас в тумане ничего не было видно, и Юстасу порой казалось, что они остались в полном одиночестве. Замершее море, крупные капли росы на снастях, фырканье китов где-то поблизости. Но вот впереди из тумана долетел долгий и тягучий звук рога, потом еще один позади – это перекликались суда, указывая, что караван идет правильным курсом и никто не потерялся.

К Юстасу подошел Геривей Бритто.

– Просто оторопь берет, как подумаю, что вы полностью во власти храмовников. Слыханное ли дело – с нами всего десять наших копейщиков, а остальные… – и он выразительно кивнул туда, где у кормы сгруппировались тамплиеры в своих длинных белых плащах с алыми крестами.

– Это они в моей власти, – сухо отозвался Юстас.

Во время штиля гребли все, вплоть до надменных тамплиеров. Правда, ни люди принца, ни рыцари Храма не были умелыми гребцами и с непривычки слишком глубоко погружали лопасти весел в воду. Все вздохнули с облегчением, когда ближе к полудню поднялся ветер, туман стал расползаться, и матросы, затянув незамысловатую песню, принялись поднимать паруса.

Это было неповторимое зрелище – слои тумана золотились в лучах солнца, расплываясь пластами и открывая взгляду блестящую водную ширь. Море взыграло, легко неся на волнах большие корабли со вздувшимися белыми парусами. Все пришло в движение – волны, небо, люди, все загомонили, зашумели, слышались команды, скрип уключин. И впереди «Наяды», на которой плыл Юстас, легко взмыл на волну крутобокий «Святой Иаков», у штевня[44] которого принц увидел Милдрэд. Наваждение… Он опять ощущал это, не в силах отвести от девушки взгляд. Развевался ее плащ, полоскались на ветру длинные волосы. Казалось, морская качка не доставляет ей никаких неудобств. Это нравилось Юстасу: он тоже никогда не страдал морской болезнью, а вот Геривея вскоре замутило, как и тамплиеров. Порой они кидались к бортам, их просто выворачивало наизнанку. Зато легкая светлая фигурка на громоздком корабле стояла невозмутимо, как дух моря.