- Нет, чтобы заметить, что даже холостые не плавают, и шумоизоляция усилена, - с укоризной. – А вообще, я и не вкладываю в нее. Ездит и ездит. Пороги уже ушли почти.

- Тут железа-то, наверное, навалом, - предполагаю.

- Ну, да, - рассеянно; смотрит на дорогу.

Не всем одинаково везет. Это верно. Толику, как мне кажется, не повезло в местах, не столь отдаленных. Ему будет трудно даже пытаться адаптироваться к нормальной жизни. Особенно – с новеньким, блестящим сотрясением. Всегда важно занять свою ячейку.

Еще спустя год я захожу в «макдональдс», чтобы поймать «вай-фай», поскольку я поехал делать выездной отчет и встречаться с клиентом, а необходимая форма у меня осталась только в почтовом ящике, и обычным 3G ее можно было качать до Второго Пришествия. Чтобы не выглядеть жмотом и скотиной, я припадаю к ближайшей свободной кассе и заказываю себе чизбургер и кока-колу, к которым не притрагиваюсь, потому что скачивать нужно быстро и параллельно проверяя остальную почту, раз уж такая пьянка. Я поднимаю голову, и вижу, как мимо «маккафе» проходит стайка девчат в оранжево-синих рубашках, и на одной из них – желтый пластиковый беджик с гордой надписью «ОКСАНА». Она пополнела. Сильно. Ее взгляд полон отчаяния. Усталая улыбка. Она смотрит сквозь меня, и что-то ее задерживает, но подружки по работе ее торопят, чтобы успеть раздать всем желающим гамбургеры или что там еще им надо делать. Когда она появляется за прилавком и начинает собирать «хеппи милы», я вытягиваю шею, чтобы лучше присмотреться из-за собравшейся толпы.

Позже я узнаю, что ее муж – еще тот романтик и буддист, - собрал манатки и уехал куда-то на периферию – видимо, читать мантры или типа того. У нее остались подрастающий ребенок, жилье пополам с его мамой (потому что своя ее уже давно не пускала на порог) и работа там, где платят хоть что-то. Успешная романтическая история. В тот момент я даже жалею, что мне настолько плевать на нее, потому что я не могу элементарно позлорадствовать из-за безразличия. Всегда важно занять свою ячейку.

Разговор с Жорой идет в фоновом режиме, и нас обоих это устраивает. Когда мы съезжаем с окружной на дорогу, ведущую к старому заводу, я прошу его немного сбавить скорость или вообще остановиться у завода.

- Там уже не на что смотреть, - пожимает плечами.

- То есть?

- Видишь? – показывает пальцем на огромный массив кустарников впереди, за поворотом. – Это зона разгрузки приходящего транспорта.

Я сглатываю. Молчу. Когда мы подъезжаем к воротам завода, Жора все-таки сбрасывает скорость и прижимается к обочине. Главные ворота заслонены высокими растениями – кустарниками, травами – черт их знает. Деревья, которые раньше подпиливали, выросли во всю мощь. Одно небольшое дерево упало – видимо, в грозу или ураган, - рядом с проходной и блокировало вход.

- И давно? – в горле пересохло, но я шепчу.

- Не помню уже. Года три. Наверное. С тех пор все и рассосались – кто куда. На втором заводе-то вакансий было не много. Магазины, сельское, выездная работа. Кто-то каждое утро ездит в областной центр. Кто-то постоянно катается на заработки на неделю в Тверь, еще куда-нибудь, на выходные домой.

- Не очень-то круто, - бормочу.

Рядом с воротами пробегают собаки. Трое тощих дворняг. Они что-то ищут, игриво кусаются, а замечая нас – вяло, безынициативно лают.

- После того, как его закрыли, кто-то уехал, кто-то переустроился, кто-то спился. Кто-то дал хороший откат за эту землю. Завод по команде закрыли. Штат распустили. Кто надо – знал заранее. А товарища, который платил откат, видимо, грохнули. Или интерес пропал. Черт его, - Жора переключается на третью, и мы едем дальше, уже гораздо быстрее. – В итоге, земля осталась неприкаянной. А люди рассосались. А руководство, конечно, свалило – кто в Москву, кто в Питер – хрен их знает. У большинства ведь были подвязки. Ну, конечно, растащили, что могли по карманам – кто оборудование на перепродажу, кто деньги из сейфа. Интересный процесс, конечно.

- Все ты знаешь, - бормочу; оглядываюсь назад; одна из собак с лаем гналась за нами, но устала и легла прямо посреди дороги.

- У меня там кореш работал. Продал все, что было, уехал. Вроде, в Тверь. Он был довольно близок с кем-то из руководителей. Засим и успел получить отпускные, пару окладов и так далее.

Молчу. Закрываю глаза. Собака лежит посреди дороги. Ждет. Как-то я проезжал по делам работы мимо Московских ворот и удачно встрял на затор на круговом движении. Наблюдал как девушка – невысокая и скучно, по-офисному одетая, - подкармливала местных собак сосиской в тесте из ближайшего ларька. По-моему, она хотела их отравить этим, но потом сама ела такое же произведение кулинарного искусства. Рядом стоял какой-то парень в черной куртке. Тяжелого, нервно потрепанного вида, невысокий, - немного выше ее – парень. Смотрел на нее. Наверное, между ними было что-то не так. ДПСник впереди пропустил взмахом палки поток, и я уехал.

Мы почти доезжаем до «бугра» - места на подъеме, с которого открывается довольно обширный вид на речку и которое неплохо огорожено лесом. Проходим пешком остаток пути и садимся. Смотрим вокруг. Молчим. Здесь уже нет того, что было раньше. Даже здесь. Долго сидеть не выходит. Я закрываю глаза и опускаю лицо, ощущая, как хотят потечь слезы и не давая им этого сделать.

Кофе, обозначенный, как вареный, оказывается обычным растворимым «нескафе», но я никому ничего не доказываю. Не могу идти домой. Звоню матери, спрашиваю, все ли в порядке. Она хотела бы, чтобы последнюю ночь я провел дома. Говорю, что, скорее всего, так и будет. Она говорит, что ее надо предупредить хотя бы за час – она приготовит ужин и накроет, чтобы все было свежее. Я хочу улыбнуться, но получается гримаса, и я рад, что это не разговор по «скайпу».

Я записываю в заметки – купить ноутбук, поставить туда «скайп» и отправить матери. И еще – устроить, собственно, проведение интернета в родительскую квартиру. Если я буду раз в месяц показываться и говорить, как все круто, и показывать, какая у меня современная квартира, ей будет легче. Ей нужно гораздо меньше, чем мне. И даже чем отцу. Доля отца вообще оказывается одной из худших.

В кафе заходит Пашка. Увидев меня, машет рукой, делает заказ у прилавка. Забирает шаверму и кофе и садится со мной за один стол. Кивает и показывает занятость рук. Мне и не обязательно.

- Есть что-то про Толика?

- Пока нет, - жмет плечами. – Жора говорил, что надо встретиться вечерком, около семи. Около его дома.

- Это когда он говорил?

- Час назад, вроде, - с аппетитом откусывает шавермы и молча жует.

Киваю. Жора явно большой специалист по конспирации. Мать его. Снова не понимаю, почему у меня нет его номера. Вспоминаю про Иру. Большие сиськи. Неприкрытый интерес. Про Лену. Большая истерика. Мамаша.

- Про меня что-то говорил?

- Да нет, - Пашка вытирает рот белой бумажной салфеткой и кидает ее на пластиковую крышку стола, и она падает на пол. – Ты сам-то нормально? После вчерашнего-то. А то я вот только отошел. На «жрать» проперло.

- У тебя доза была больше.

- И пиздюлей я получил больше, - хмыкает и снова вгрызается в шаверму.

- Это да. В чем заваруха-то была?

Жду, пока он прожует.

- Да хер знает. Я так и не понял. Но Толик вроде как лишнего сболтнул. Его остудили. Потом уже ему это не понравилось. Но эта такая, рабочая версия, скажем так. Ваше благородие-то не пострадало?

- Тоже хочешь меня постебать?

- Увольте, сударь. Я ведь жру, не порть аппетит жалобами.

- Ну да.

У подъезда Жоры вечером уже начат сбор. Стемнело. Две сгорбленные стоячие фигуры. Две сидячие, на скамейке. Рубиновые точки в полутьме. Фонари не светят как раз на этом участке, напротив двух подъездов.

Подходя ближе, я вижу Славу и Гришу – они стоят и курят. На скамейке сидят Жора и незнакомая мне девушка. Со мной подходит, держа руки в карманах, Пашка.