Я положил трубку, отыскал в шкафу пузырек с клеем и положил его в карман. Потом я убедился, что пистолет на месте, вырвал из первых двенадцати номеров «В-а-а-у!» цветные вкладки и отправился.

Остановился я около фотоателье «Орел». Гарольд отдал мне увеличенный снимок, уже вставленный в рамку. Снимок можно было повесить на стену, а размером он был полтора на метр двадцать. Описать его можно одним словом — блестяще.

Прелестные линии обнаженного женского тела были нежны и плавны, плоть как бы обтекала жесткие очертания вырезанной из дерева скульптуры Пана. Вытянутые вперед руки Пана как бы готовились обнять восхитительное женское тело, привлечь его к себе, на себя. Одна волосатая нога поднята вверх сверкающим копытом, а на темном лице Пана — выражение развратное и довольное, глаза широко расставлены, они, кажется, знают все тайны мира, а толстые чувственные губы кривятся в сладострастной ухмылке.

Поблагодарив Гарольда, я расплатился с ним, положил фото на заднее сиденье «крайслера» и поехал в магазин спортивных товаров, где купил коробку патронов 45-го калибра. Я полностью снарядил обойму, положил пистолет в карман и поехал, предвкушая что-то непонятное, в гости к Блэкки.

Было шесть тридцать вечера. Блэкки в ярком ситцевом платье, поддерживающемся на гладких плечах узкими бретельками, сидела в углу голубого дивана в ее гостиной. В другом углу сидел я. Каждый держал в руке бокал с виски. Я уже объяснил Блэкки сложившуюся ситуацию. Когда ее первое удивление прошло, она рассказала мне все, что знала. Или, возможно, и не все, потому что она не упомянула о каком-то «костюме» и даже намеком не дала мне понять, почему в своих записях я отзывался о ней с таким энтузиазмом.

Она пригубила виски и сказала:

— Знаешь, Шелл, ты выглядишь и разговариваешь так же, как и прежде. Держу пари, ты ничуть не изменился. — Она улыбнулась. — Я надеюсь на это. Так что же дальше?

— Я хотел бы быть на сегодняшнем торжестве незваным гостем. Но кое-кто из присутствующих с удовольствием всадит в меня пулю, как только увидит.

— Пулю? В тебя?

— Пулю, копье, стрелу — все, что подвернется под руку. — Я помолчал. — Поэтому, как я уже только что сказал, каждый, кто хоть чем-то будет помогать мне, может схлопотать кучу неприятностей.

— Я же сказала, это меня не пугает. — Что я должна делать?

— Хорошо. Думаю, эти типы догадаются о том, что я захочу посетить празднество. Скорее всего, парочка мальчиков будет нести охрану снаружи. А как только торжество начнется, думаю, все двери будут закрыты.

— Это точно. — Она слегка улыбнулась. — Я знаю, вы не помните того, что я вам рассказывала раньше. Знаете, что должно быть сегодня на этом вечере? Съемки и все такое?

— Да. То есть я записал это, но сколько ни раздумывал, ничего не вспомнил, кроме того, что все девушки «В-а-а-у!» должны вместе позировать для фото... Да, все сразу...

Она рассмеялась:

— Да. В туфлях на высоком каблуке и блузках с большим вырезом. Больше ничего. Это вы записали?

— Нет... Я просто указал, что... Значит, они будут позировать в таком виде?

— Да. Это и есть наши «костюмы». — В глазах ее прыгали чертики.

— "Костюмы"? Так вы меня спрашивали... у-фф! — Я допил виски. Мысленно я бродил по таким тропинкам, ведущим на такие пути, что мог повредиться рассудок и покрепче моего.

Блэкки пододвинулась поближе ко мне, взяла у меня пустой бокал:

— Я налью еще, ладно?

— Да, конечно. Хотя сегодня мне нужна... ха! — ясная голова... Ясная голова. Да, налейте еще, пожалуйста. Она подошла к бару.

— Блэкки, еще одна маленькая деталь. У меня есть большое фото, которое нужно было бы повесить на стену в той комнате, где все будет происходить. Но сначала нужно еще кое-что сделать. Не возражаете, если я принесу фото сюда?

Блэкки не возражала. Я спустился к машине, взял фото, вкладки, вырванные из журналов, и клей. Когда я вернулся, новая порция виски была готова.

Я показал ей фото.

— Господи! — сказала она. — Какая прелесть. Кто это, вы знаете?

— Именно это я и объявлю вам и всем остальным сегодня вечером.

Я объяснил ей, что хочу приклеить вкладки из журналов на обратную сторону фото. Поскольку все это торжество затевалось в первую очередь в честь журнала «В-а-а-у!» и его красоток, набор их фотографий никого не удивит, а будет приниматься как нечто вполне естественное.

— Некоторый элемент домашней обстановки? — спросила Блэкки.

— Именно. Надеюсь, что сумею протащить это огромное фото в дом и никто его не перевернет и не увидит обратной стороны.

— Очень хорошо, — сказала она. — В ваших методах есть элемент сумасшедшинки.

— Да, есть... Так, а теперь я наклею фото девушек.

— Давайте клеить вместе.

Времени это заняло немного, но удовольствия мы получили массу. Вы иногда и не подозреваете, какое удовольствие может доставить работа, пока вы не погрузитесь в нее целиком. Блэкки и я ползали по ковру, вырезая, размещая и наклеивая вкладки. Я подумал, что немало удовольствия можно было бы получить в этой ситуации, даже если бы нечего было клеить. Пару раз она толкнула меня локотком под ребра и сказала что-то очень двусмысленное. Вот так мы и работали.

Потом мы сидели на диване и разговаривали. Блэкки рассказала мне, что торжество будет происходить в Медине, в большом особняке, принадлежащем мистеру Уиттейкеру, он вложил кучу денег в «В-а-а-у!». Веселье должно было начаться в восемь вечера в зале, который мистер Уиттейкер с замечательной прямотой называл «комнатой для поддачи». Потом все перейдут в гостиную, где будут выпивать, курить, говорить и... еще Бог весть что делать. Например, фотографироваться для «В-а-а-у!», а может быть, и для чьей-нибудь частной коллекции.

Блэкки описала мне «старый здоровенный дом». Она откроет боковую дверь, если сумеет, чтобы я смог попасть в дом и где-нибудь укрыться. А если повезет, повесит нашу композицию в гостиной. Она сказала, что рядом с гостиной находится библиотека, в которой в этот вечер скорее всего не будет ни души и где я смогу спрятаться, пока не соберутся все гости. Мне это показалось забавным. Меня могли убить в библиотеке. Не то чтобы я не любил читать. Я читал довольно много, но особенно любил «В-а-а-у!».

Я посмотрел на часы. Почти половина восьмого.

— Пора идти, — сказал я.

— Надо же. Жаль, что уже так поздно, Шелл.

— Да. Я хотел бы, чтобы было три часа дня, но завтрашнего дня.

— Если бы у нас было время... Держу пари, мы могли бы убить здесь пару часиков.

— Держу пари, уж мы бы их уконтропупили.

— Шелл, так вы вправду ничего не помните о том, как вы уже у меня были?

— Нет. Невезуха. Ничего... совсем.

Она положила мне руку чуть выше колена. Странная вещь — эти руки. Они могут так много — двинуть по спине, врезать по челюсти или взмахом сказать «прощай». Блэкки «прощай» не говорила. Ее трепетные пальцы вроде бы не были предназначены, чтобы плавить металл, но они поднимали температуру до такого уровня, которого хватило бы, чтобы сплавить брюки с ногами.

— Может быть, после празднества мы сможем остаться здесь вдвоем. Держу пари, мы нашли бы чем заняться.

— Это точно.

— Ну так мы и займемся. Ты хороший парень, Шелл, и совсем не изменился.

— Я... Может быть, попозже ты повторишь это.

— Постарайся избежать пуль, дротиков и стрел.

— Не беспокойся. — Я помолчал. — Только никому у Уиттейкера обо мне не говори, а то меня сварят в кипящем масле.

— Не скажу.

Мы вместе пошли к двери. Блэкки ехала на торжество в собственной машине. Когда я выходил, она сказала:

— Так ты уж постарайся, не дай себя подстрелить и не испорть нашего маленького праздника.

Я подумал, что, если меня подстрелят, это испортит не только наш маленький праздник. Впрочем, многое зависит от того, куда попадет пуля.

Но я улыбнулся ей и сказал:

— Блэкки, я об этом и не думаю даже. — Я ушел.

В кустах у двухэтажного особняка Уиттейкера в Медине я ждал уже около получаса. Я вынул из кармана пистолет 45-гй калибра, дослал патрон в патронник, поставил на предохранитель и снова положил в карман. Наша фотокомпозиция лежала на траве рядом. На этой стороне дома, футах в тридцати от того места, где я скрючился под кустом, был плавательный бассейн.