Инклюзия касается одного из двух аспектов гражданского равенства. Хотя дискриминация меньшинств связана по большей части с отсутствием социальных привилегий, рекомендуется отличать друг от друга эти две категории неравного обращения. Первая измеряется по справедливости распределения, вторая — по неограниченному членству[380]. С точки зрения дистрибутивной справедливости принцип равноправия требует, чтобы все граждане имели равные шансы на то, чтобы и фактически пользоваться одинаково распределенными правами и свободами, осуществляя собственные жизненные планы. Политическая борьба и социальные движения, которые направлены против укорененного в классовых структурах статусного неравенства и имеют целью перераспределение социальных жизненных шансов, подпитываются опытом несправедливости в измерении справедливости распределения. Напротив, в основе борьбы, где речь идет о признании цельности определенной коллективной идентичности, лежит другая разновидность опыта несправедливости: опыт пренебрежения, маргинализации или исключения из-за принадлежности к группе, которая, согласно критериям преобладающей культуры большинства, считается «неполноценной»[381]. В этом отношении преодоление религиозной дискриминации сегодня становится зачинателем культурных прав нового типа.

Запреты на дискриминацию — все равно, на основе ли религии, половой принадлежности, сексуальной ориентации или расы — не в первую очередь ориентируются против несправедливого распределения социальных жизненных шансов. Во многих случаях они даже не могут иметь целью компенсацию последствий статусного неравенства; гомосексуалисты и женщины распределены приблизительно равномерно по всем социальным слоям. Исключение определенных областей социальной жизни показывает, в чем отказано дискриминируемым, — в неограниченной принадлежности к обществу. Структурно укорененные механизмы исключения трудно ухватить. Хотя дискриминация — под знаком формального равенства в правах — оттеснена в неприметные зоны неформального общения, вплоть до телесного языка, но даже эти сделавшиеся тоньше формы дискриминации пока еще достаточно болезненны[382].

Культурные права, как и свободное отправление религиозного культа, служат цели обеспечить всем гражданам равномерный доступ к коммуникациям, традициям и практикам сообщества, которые эти граждане в конкретных случаях считают необходимыми для формирования и поддержания своей личной идентичности. Здесь не должны выделяться группы по происхождению, но это может соотноситься и с избранным окружением. Однако зачастую бывает именно так, что для представителей национальных, языковых или этнических меньшинств средства и возможности для желанного воспроизводства собственного языка и собственной жизненной формы столь же важны, как для религиозных меньшинств — свобода ассоциации, передачи религиозного учения и отправления их культа. Поэтому борьба за равноправие религиозных общин как в политической теории, так и в юрисдикции предоставляет аргументы и стимулы для концепта расширенного «мультикультурного гражданства»[383].

Религиозные убеждения и практики во всех культурах оказывают формирующее влияние на этическое самопонимание верующих. Аналогичную релевантность имеют языковые и культурные предания для формирования и поддержания — всегда сопряженной и с коллективными идентичностями — личной идентичности говорящих или представителей общности. Это осознание приводит к догматическому пересмотру понятия «юридическое лицо». Индивидуация физических лиц происходит посредством социализации. Таким способом социализированные индивиды могут сформировать и стабилизировать свою идентичность лишь внутри сети отношений взаимного признания. Это имеет последствия для защиты цельности юридического лица — и для интерсубъективистского расширения самого концепта, до сих пор слишком абстрактно понимаемого (и скроенного по мерке собственнического индивидуализма).

Права, являющиеся конститутивными для защиты цельности индивида, определяют его статус как юридического лица. Эти права должны распространиться на гарантию доступа к взаимосвязям, относящимся к опыту, коммуникации и признанию, взаимосвязям, в которых индивид может артикулировать свое самопонимание, а также развивать и поддерживать собственную идентичность. В соответствии с этим культурные права, на которые притязают и которые осуществляются под знаком «политики признания», нельзя с самого начала понимать как коллективные права. По образцу религиозной свободы речь скорее идет о субъективных правах, гарантирующих полную инклюзию[384]. Они гарантируют всем гражданам равномерный доступ к культурному окружению, межличностным связям и традициям, а также возможность формирования и сохранения их личной идентичности.

Однако культурные права означают не только «больше различий» и самостоятельности. Дискриминируемым группам не удается «бесплатно» добиться культурного равноправия. Они не могут пользоваться моралью равноправной инклюзии, не усвоив прежде эту мораль. Это нетрудно достигается для дискриминируемых стариков, гомосексуалистов или умственно отсталых, так как образующий группу, служащий мерилом признак в этих случаях не сопряжен с конститутивными преданиями. Напротив, «сильные» общины (например, национальные или этнические меньшинства, субкультуры иммигрантов или туземцев, потомки культур рабов и т. д.) отмечены общими традициями и сформировали собственную коллективную идентичность[385]. Эти традиции тоже открывают «точки зрения на мир», которые могут вступать в конкуренцию между собой, подобно религиозным картинам мира[386]. Поэтому взаимная толерантность требует и от «сильных» секулярных общностей когнитивного подключения своего внутреннего этоса к морали прав человека, принятой в общественном и политическом окружении. В случаях «исторической неодновременности» этим общностям может приходиться даже труднее, чем религиозным общинам, которые могут черпать из высокоразвитых понятийных ресурсов одной из мировых религий.

Импульс к рефлексии, который требуется от религиозного сознания в мировоззренчески плюралистических обществах, опять-таки служит образцом для ментального устройства мультикультурных обществ. Ведь не допускающий неправильного самопонимания мультикультурализм не образует дороги с односторонним движением для культурного самоутверждения групп, каждая из которых обладает собственной идентичностью. Равноправное сосуществование различных жизненных форм не должно приводить к какой-то сегментации. Оно требует интеграции граждан — и взаимного признания их субкультурных общин — в рамках совместно разделяемой политической культуры. Граждане общества обретают право на формирование собственного культурного своеобразия лишь при условии, что все они — выходя за границы субкультур — понимают друг друга в качестве граждан одной и той же политической общности. Культурные оправдания и полномочия обретают свои границы в нормативных принципах конституции, с помощью которой они находят самооправдание.

10. Культурное равноправие и границы либерализма постмодерна[387]

Классический либерализм, восходящий в первую очередь к Локку, пользуется средой (Medium) и понятиями современного права, чтобы укротить политическую власть и поставить ее на службу первоочередной цели: либеральное мышление кружит вокруг телоса[388] — защитить предшествующую всякой политике свободу индивида — гражданина общества. Ядром либеральной конституции является гарантия одинаковых субъективных свобод для каждого. Этому соответствует кантовский «всеобщий принцип права», в соответствии с которым «свобода каждого от произвола может сочетаться со свободой каждого по всеобщим законам». А также — «господство народа» остается инструментом «господства законов». Политическая автономия граждан не является самоцелью, но соизмеряется по задаче: гарантировать равномерную частную автономию граждан общества.