Внезапно вспыхивает розовый свет, бархатные портьеры раздвигаются, и в прорезе возникает Люська. Она в чепце, в атласной куртке и в шароварах, в золотых ночных туфлях. Увидев Чарноту и Голубкова, окаменевает. Те тоже.

Вы спите, милая Люси... в вашем уютном гнездышке в то время, как патрона вашего грабят русские бандиты!

Люська. Боже мой, боже мой! Видно, не испила я еще горькой чаши. Казалось бы, имела я право отдохнуть. Вот он, Париж, чудный, обожаемый Париж! Мягко, тепло... Но нет, нет! Лишь свернешься клубочком, мгновенно кто-нибудь кулаком в бок. Недаром я видела сегодня тараканов во сне, и вот они — живые! Мне интересно только одно: как вы сюда добрались?!

Чарнота (поражен). Это — она?

Корзухин (Люське). Что это значит, Люси? (Чарноте.) Вы знаете мадемуазель Фрежоль?

Чарнота. Фрежоль?

Люська становится на колени за спиной Корзухина, как бы говоря: «Не предавай».

Голубков. А... Понятно! Лишние мы люди в Париже, Чарнота! Не мешай!

Корзухин (Чарноте). Вы знаете мадемуазель Фрежоль?

Чарнота. Как же мне ее... знать? Никакого понятия не имею.

Люська. Так познакомимся же, господа! (Выходит из ниши.) Люси Фрежоль! Прежде всего: Антуан, пойдите к дьяволу! В каком виде вы торчите передо мной!

Антуан. Тут сюит, мадемуазель![79] (Исчезает.)

Чарнота. Я прошу извинить, мадемуазель, меня за мой наряд.

Люська (тяжко махнув рукой). Пожалуйста, пожалуйста, дорогой генерал. Ну-с, господа, в чем недоразумение? (Корзухину.) Крысик мой, жабочка, кто тебя обидел?

Корзухин. Он выиграл у меня десять тысяч долларов.

Люська (садится на край стала, хохочет). Ты сел играть с генералом Чарнотой?

Корзухин. Он шулер? Да?

Чарнота. Полегче, господин Корзухин!

Люська. Что вы, что вы, генерал! Что ты, что ты, крысик. Пойми, в Северной Таврии гусарские полки на стоянках ложились в лоск! Он обыгрывал Крапчикова! Он играет! Знаешь ли ты, как он играет?

Корзухин (подозрительно). Откуда вы все это знаете, Люси?

Люська. Господи, в газетах читала! Ведь это же очень известная фамилия — Чарнота! Ну в чем же дело, жабунчик, ну, проиграл?..

Корзухин. Я хочу, чтобы они вернули деньги. Где Антуан покупал карты?!

Люська. Нет, котуся! Милый генерал прав. Будь джентльменом. Ты проиграл. Ну за то, что ты так неосторожен, ты понесешь наказание! Ты купишь мне брошь.

Корзухин. Брошь?.. Меня грабят.

Люська. Ну ничего, ну ничего, мой мальчик! У тебя под глазами тени! Иди, усни! Господа, деньги принадлежат вам. Никаких недоразумений не будет. Поезжайте спокойно. Антуан!

Антуан появился в брюках и в подтяжках.

Господа, к сожалению, покидают нас! Антуан, выпустите их. Очень, очень рада была повидать соотечественников. Жалею, что больше не придется встретиться.

Чарнота. Оревуар![80]

Люська. Адье![81]

Корзухин (внезапно). Где вы покупали карты, Антуан?!

Антуан. Вы сами их покупали, Парамон Ильич. (Уходит с Голубковым и Чарнотой.)

Корзухин. Вон, всех вон! Уволю этого дурака Антуана! Не пускать ко мне больше русских в дом!

Люська. Ну что ты, что ты! Не волнуйся. У тебя будет прилив крови в голове! Вон утро!

Корзухин (всхлипнув, шатаясь). Закройте кассу, Люси, мой друг. (Выходит.)

Люська. Хорошо, хорошо, мой друг! Не беспокойся. (Закрывает пустую кассу. В той тихая музыка. Люська одна, под музыку.)

Милый Господи! Разве ты не видишь, как я устала! Я больше ничего не хочу. Я туда не вернусь. Я не хочу! Я желаю спать. (Воровски оглядывается, нет ли Корзухина.)

На пустынной улице, за окном, слышны шаги.

(Подбегает к окну, открывает его, складывает руки рупором, кричит негромко.) Чарнота!

Шаги стихают.

Прощай! Прощай! Голубков! Береги Серафиму! Чарнота! Купи себе штаны!

В окне рассвет. Затем он сменяется тьмой.

Кончен седьмой сон...

Жили двенадцать разбойничков...

Комната в коврах. Низенькие диваны. Кальян. На заднем плане сплошная стеклянная стена. В ней догорает константинопольский минарет, лавры и неподалеку Артурова вертушка. Никнет солнце, закат, закат...

Хлудов (сидит на полу, на ковре, один и разговаривает с кем-то). Ты достаточно меня измучил, но наступило просветление. Да. Просветление. Пойми... Я согласен. Но ведь нельзя же забыть, что ты не один возле меня. Есть живые, повисли на моих ногах и тоже требуют. А? Моя судьба с той ночи завязала их в один узел со мной. Мы выбросились вместе через звенящие мглы, и их теперь не отлепить от меня. Я с этим примирился. Одно мне непонятно. Ты? Как ты отделился один от длинной цепи лун и фонарей! Как ты ушел от вечного покоя? Ведь ты был не один. О нет, вас было много, очень много было! (Бормочет.) Ну помяни, помяни, Господи! А мы не будем вспоминать. (Думает, стареет, поникает.) На чем мы остановились? Да... Итак, все это я сделал зря. А потом что было? Потом просто мгла и все благополучно ушли. А потом зной. И вон вертятся карусели, каждый день, каждый день. Но ты, ловец! В какую даль проник за мной и вот меня поймал в мешок, как в невод. Не мучь же более меня. Пойми, что я решил уже. Клянусь. Вот. (Шевелит пальцами.) Проданы часы. Больше ничего нет и ничто меня не страшит. Даю слово: лишь только Голубков вернется, я поеду сейчас же. Ну облегчи же мне душу, кивни! Кивни хоть раз, красноречивый вестовой Крапилин... Так! (Вскрикивает негромко.) Кивнул! Решено!

Дверь отворяется, и входит Серафима. Она в шляпе. В руках у нее сверток.

Серафима. Что, Роман Валерианович, опять?

Хлудов. Что такое?

Серафима. С кем вы говорили? Что я вам велела? Кто в комнате, кроме вас?

Хлудов. Никого нет. Вам послышалось. А впрочем, у меня есть манера разговаривать с самим собой. Надеюсь, что она никому не мешает? А?

Серафима (садится на ковре против Хлудова). Два месяца я живу за стеной и слышу по ночам ваше бормотание. Вы думаете, это легко? В такие ночи я сама не сплю. А теперь уже и днем? Боже мой, бедный человек...

Хлудов. Прошу извинить. Я достану вам другую комнату, но в этом же доме, чтобы вы были под моим надзором. Я часы продал, есть деньги. Светло в ней и окна на Босфор. Особенного комфорта, конечно, предложить не могу. Вы сами видите — чепуха. Разгром. Войну проиграли. И выброшены. А почему проиграли? Вы знаете? (Таинственно указывает на плечо.) Мы-то с ним знаем! Мне самому с вами неудобно рядом. Но я должен держать слово. Я там, оказывается, всякие преступления совершал и вообще...

Серафима. Роман Валерианович! Дорогой... Вы помните тот день, когда уезжал Голубков? Вы догнали меня и силой вернули? Помните?