Пальцы старой карги нежно сомкнулись вокруг маленькой выпуклости в верхней части половой щели Сюзан. На долю секунды Сюзан показалось, что старуха ущипнет ее за это чувствительное местечко, из-за которого у нее, бывало, перехватывало дыхание, если она терлась им о седло во время скачки, но вместо этого пальцы начали поглаживать… потом надавили… и, к своему ужасу, девушка почувствовала, как истома поднимается от низа живота.

– Как маленький шелковый бутончик, – ворковала старуха, а ее шаловливые пальцы задвигались быстрее. Сюзан почувствовала, как ее бедра подались вперед, словно обрели разум и зажили собственной жизнью, потом подумала о жадном, самоуверенном лице старухи, розовом, как лицо шлюхи, купающемся в струящемся из ящика свете, представила себе, как свисал из ее морщинистого рта мешочек с двумя золотыми монетами, и жар, который она испытывала, потух. Вся дрожа, она подалась назад, руки, живот и грудь покрылись мурашками.

– Вы закончили с тем, за что вам уплачено? – сухо, осипшим голосом спросила Сюзан.

Лицо Риа закаменело.

– Не тебе учить меня, что я закончила, а чего – нет, наглая девка! Только я знаю, когда будет поставлена точка, я, Риа, ведьма с Кооса, и…

– Не прикасайся ко мне и встань, если не хочешь после моего пинка оказаться в очаге, нелюдь.

Морщинистые губы старухи разошлись, обнажая в зверином оскале немногие оставшиеся зубы, и Сюзан поняла, что она и эта ведьма вернулись к тому, с чего начали: изготовились выцарапать друг другу глаза.

– Подними на меня руку или ногу, наглая сучка, и ты покинешь мой дом слепой, безрукой и безногой.

– Не сомневаюсь, что тебе это по силам, но только Торин может рассердиться. – Впервые в жизни Сюзан прикрылась именем мужчины. Когда до нее это дошло, ей стало стыдно. Почему, понять она не могла – она же согласилась лечь в его постель и родить ему ребенка, – но стало.

Старуха злобно смотрела на нее, губы беззвучно шевелились, а потом сложились в подобие улыбки, еще более страшной, чем оскал. Тяжело дыша, оперевшись о подлокотник кресла, Риа поднялась. А Сюзан тут же торопливо начала одеваться.

– Да, он может рассердиться. Возможно, тебе все-таки стоит узнать об этом, мисси. Эта ночь для меня необычная, она разбудила во мне, казалось бы, давным-давно уснувшее. Считай это комплиментом твоей чистоте… и твоей красоте. Ты прекрасна, сомнений в этом нет. Твои волосы… когда ты расплетаешь косы, а ты расплетешь их для Торина, это точно, прежде чем лечь с ним в постель… они сияют, как солнце, не так ли?

Сюзан не хотелось снова злить старуху, но и эти глупые похвалы ее не волновали. Тем более что она видела ярость в слезящихся от старости глазах Риа. А тело еще не забыло прикосновения ее отвратительных пальцев. Она ничего не ответила, только натянула платье и стала застегивать пуговицы.

Риа, должно быть, прочитала ее мысли, потому что улыбка увяла, а тон стал более деловым. Сюзан такие перемены только порадовали.

– Ладно, не будем об этом. Твое целомудрие доказано, можешь одеться и уйти. Но Торину о том, что произошло между нами, не говори ни слова. Запомни это! Женские разговоры не должны долетать до уха мужчины, особенно такого влиятельного. – Вот тут Риа не смогла подавить смешок. Возможно, он вырвался у нее подсознательно, она об этом даже не догадывалась. – Мы договорились?

Все, все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда!

– Ты объявляешь меня целомудренной?

– Да, Сюзан, дочь Патрика. Объявляю. Но важны не мои слова. Сейчас… подожди… где-то здесь.

Она порылась на каминной доске, среди треснутых блюдец с огарками, достала сначала керосиновую лампу, потом ручной фонарик на батарейках, несколько секунд смотрела на рисунок молодого человека, прежде чем отложить его в сторону.

– Где… где… аг-г-г-га… вот!

Она схватила блокнот с запачканной сажей обложкой (с надписью СИТГО[21], вытисненной древними золотыми буквами) и огрызок карандаша. Пролистала блокнот чуть ли не до конца, прежде чем нашла чистый лист. Что-то нацарапала на нем, сорвала с металлической спирали, соединяющей все листки и обложку, протянула Сюзан. Та взяла листок, посмотрела на него. Старуха нацарапала слово, которое Сюзан поначалу понять не смогла:

ЦИЛАМУДРЯНАЯ

А под ним нарисованы вилы.

– Что это? – спросила Сюзан, указывая на рисунок.

– Риа, мой знак. Известен в шести окрестных феодах, скопировать его невозможно. Покажешь этот листок своей тете. Потом Торину. Если твоя тетя захочет взять его, чтобы самой показать Торину, знаю я и ее, и ее замашки, скажешь ей – нет, Риа запретила, листок должен быть у тебя, а не у нее.

– А если его захочет взять Торин?

Риа пренебрежительно махнула рукой:

– Пусть хранит его или сожжет, или подотрет им задницу, мне все равно. И тебе тоже, потому что ты знаешь, что чиста. Так?

Сюзан кивнула. Один раз, возвращаясь с танцев, она разрешила парню на мгновение или два залезть рукой ей под юбку, но что такого? Она чиста и она целомудренна, о чем знала и без этой мерзкой старухи.

– Но не потеряй этот листок. Если только не хочешь увидеть меня вновь и заново пройти весь ритуал.

Упаси Боже, подумала Сюзан и с трудом подавила дрожь, грозящую сотрясти все тело. Сунула листок в тот карман, где раньше лежал мешочек с золотыми.

– А теперь шагай к двери, мисси. – Старуха вроде бы хотела схватить Сюзан за руку, но в последний момент передумала. К двери они пошли бок о бок, не касаясь друг друга, глядя прямо перед собой. А вот на крыльце Риа сжала запястье Сюзан. А второй рукой указала на яркий серебристый диск, висящий над вершиной Кооса.

– Целующаяся Луна. Середина лета.

– Да, – кивнула Сюзан.

– Скажешь Торину, что он не должен укладывать тебя в свою постель… или в стог сена… или на пол судомойни при кухне, или куда-то еще… до того, как полная Демоническая Луна поплывет по небу.

– То есть только после Первой Жатвы? – Три месяца для нее – целая жизнь. Сюзан попыталась ничем не выказать свою радость. Она-то думала, что Торин лишит ее девственности еще до следующего восхода луны. Об этом ясно говорили взгляды, которые он бросал на нее.

Риа тем временем смотрела на луну, вроде бы что-то рассчитывала. Ее рука нащупала косу Сюзан, начала ее поглаживать. Сюзан пока терпела, но знала, что ее хватит ненадолго. Риа убрала руку.

– Да, не просто после Первой Жатвы, а после fin de aco — Ярмарочной ночи. Скажем так, он может взять тебя после праздничного костра. Ты поняла?

– Fin de асо, поняла. – Теперь уже Сюзан не скрывала радости.

– Когда огонь в «Зеленом сердце» догорит и последние угли покроются золой. Только тогда, и не раньше. Ты должна ему это сказать.

– Скажу.

Рука вернулась, вновь начала поглаживать волосы. Сюзан терпела. После столь хороших новостей она уже не так злилась на старуху.

– Время до Жатвы используй с толком. То ли думай только о том, как родить мэру мальчика, то ли гуляй по Спуску и собирай последние цветы своей девственности. Ты поняла?

– Да. – Она склонилась в реверансе. – Спасибо-сэй.

Риа отмахнулась, словно терпеть не могла лесть.

– Никому не говори о том, что произошло между нами. Это никого, кроме нас, не касается.

– Не скажу. Наши дела закончены?

– Ну… пожалуй… осталась разве что самая малость… – Риа улыбнулась, показывая, что это действительно малость, потом резким движением подняла левую руку на уровень глаз Сюзан. С тремя сложенными вместе и одним отставленным пальцем. В зазоре поблескивал серебряный медальон, взявшийся неизвестно откуда. Взгляд девушки тут же остановился на нем. А потом Риа произнесла одно слово.

И глаза Сюзан закрылись.

Риа смотрела на девушку, застывшую на ее крыльце под Целующейся Луной. Медальон она убрала в рукав (ее старые распухшие пальцы при необходимости могли двигаться очень даже быстро). Деловое выражение лица сменилось неприкрытой яростью. Так это ты грозила дать мне пинка, паскуда, чтобы я упала в очаг? Ты хотела нажаловаться на меня Торину? Но не угрозы или наглость Сюзан так взбесили ведьму. Особенно достало ее то отвращение, что выказывала девушка при ее прикосновениях.