Впрочем, кто знает, что из этих детей получится? А вдруг мягкий Орду со временем отвердеет, а твердый Бату – отмякнет? Не такое случалось. Дело Чормагуна – одинаково обеих наставлять, для того и послал его Джучи под жалкую крепость Айхан, заниматься которой главным татарским силам недосуг. А там посмотрим. Бату-то случайно тут. Воспитанник Субудай-Багатура. Субудай сейчас далеко, ищет беглого хорезмшаха. Мальчишку не решились отпустить в трудный поход, оставили при Чормагуне, чтоб вместе с братом натаскивал. Ладно, справимся. Джучи наградит.

Честно сказать – прогадал, пожалуй, Чормагун, согласившись пестовать Орду-Эчена. Надо бы сразу Бату просить. Субудай при Бату возвысится, а Чормагун – далеко ли пойдет при слабовольном Орду? Ему бы свободу! Он бы развернулся. А сейчас – прихвостень. Надлежит находиться там, где велит хан Джучи. Ладно. У Чормагуна тоже немало прихвостней. Наберется побольше, да ветер переменится – тогда и наверстает упущенное.

– Ты человек для нас подходящий, – сказал воевода купцу. – Заходи. Милости прошу.

Поели. Долго пили чай. Разговаривали, теперь уже серьезные, осторожные, задумчивые, – шутки остались за порогом, на утеху избитому стражу. Гайнан-Ага кинул в огонь развернутый свиток, послание Бурхан-Султана:

– Неудача. Башни захвачены. Объявился подстрекатель – некий Бахтиар.

– Опять? – насупился Чормагун. – Сколько их на земле? Су-Чжоу, Онгхан, Тимур-Мелик. И тьма иных. Теперь – Бахтиар. Кто такой?

– Зять Нур-Саида. Супруг той женщины, которую ты видел на стене, царевич. – Гайнан поклонился Орду-Эчену.

Царевич стыдливо опустил ресницы. Чормагун оживился.

– Как ее зовут?

– Гуль-Дурсун.

– Приятное имя. Это значит по-тюркскн – «Пусть живет как роза», не так ли?

– Примерно так.

– Что ж, пусть живет. Красивая?

– Очень.

– Она тоже приметила Орду-Эчена?

– Ну и что?

– Без ума.

– Так, так. Почему зять не вместе с тестем?

– Изменил. Он – из простых.

– Хорошо! – старик закрыл глаза и притих, будто уснул.

Орду со злостью кинул наставнику:

– Ты говорил: «Куда пастухи, туда и стада». Но у этих – пастухи в одну сторону, стада – в другую. Почему?

Юному чингизиду все разно, куда они бредут. Просто, хотелось хоть раз допечь опекуна – ему-то, дряхлому псу, что за дело до цветущей Гуль?

Чормагун рассердился.

– Плохие пастухи! Пастух должен быть сильным, зорким и беспощадным. Иначе его растопчут. Стадо всегда норовит уйти из-под рук. Всегда, слышишь? – И, хмурясь, подчеркнул: – Любое стадо.

– И наше?

– Любое.

– Чепуха!

– Нет. На чем, ты думаешь, держится власть?

Орду, не желая больше спорить, пожал плечами и промолчал. Вместо него ответил гость:

– Скот холи, похваливай, но палки из рук не выпускай.

– То-то! – вздохнул Чормагун. – Не бойся, не выпущу. Ты лучше скажи, что ищешь у нас.

– Защиту от русских.

– Досадили?

– До слез! Со времен Святослава донимают. Близко подобрались. Зверье лесное, муравьиный народ. Ни вал, ни тын, ни каменный оплот, ни прочая ограда для них не преграда – сквозь всякую щель пролезут, щелей нет – через верх перемахнут. В Булгаре их невпроворот, да и здесь, в Ургенче, русских – шагу не ступить. Даже церковь построили. На базарах вздохнуть не дают. Бедствие. Проглотить бы – сил у булгар не осталось. Ослабли от войн, от внутренних усобиц, от глупости доморощенных царей. Не съедите русских вы – они булгар съедят. И очень скоро. Осадите неверных – сплотимся под вашим знаменем, с охотой татарами станем. Корень у нас один – гуннский. Родичи. «Хун» – по-древнему кровь, да? Значит, гунн, человек «хунну» – это «кровавый».

И продолжал, но уже не вслух:

«Помогите, после разберемся, кто главный. Ведь не тысячу лет вам бушевать, неумытые? Атилла, наш солнечный вождь, тоже когда-то в черном страхе держал весь белый свет, но побили на полях Каталунских – и куда девалась гуннская мощь! На триста малых племен развеялась. Это ждет и державу Чингизхана. Эх, только б русских искоренить силой татарских сабель – тогда и за вас бы взялись исподволь».

Гайнан-Ага выжидательно улыбнулся Чормагуну, задумавшемуся над его откровенной речью.

«Устанете, износитесь в боях, выветрится победный угар, присмиреете – тут мы и обломаем, приручим черноухих дикарей. Под нашу дудку заставим плясать. Избавимся от Руси – широко раздвинется Булгария! Хорезм и Булгария – исстари друзья, против князя Владимира совместно вставали; вдвоем, да на ваших крепких плечах, далеко пойдут, восход и закат к рукам приберут».

Булгарин прищурился.

Будто его ослепило сияние далей, по которым он много ходил с мирными караванами, но не прочь был пройтись путями исконными и с конными отрядами своих, единокровных, послушных воителей.

Торговля с Ургенчем кузнечными изделиями, прочими рукоделиями и плодами земледелия – дело, конечно, доброе. Но ту баснословную лихву, что снится купцу, мечтающему внезапно, за ночь, сказочно разбогатеть, можно урвать лишь на войне, где чужое получают даром и отдают за четверть цены.

– И много в Булгаре таких, как ты? – спросил Чормагун.

– Много. Нам нужен твердый правитель.

– А черная кость, простонародье?

– За черную кость не ручаюсь, – сухо сказал Гайнан. Он вспомнил Сабура.

– Может, и среди булгар найдутся подстрекатели, вроде Бахтиара?

– Может, и найдутся. – Гайнан усмехнулся. – Но ты – хороший пастух. Не правда ли? Сумеешь, я полагаю, их стреножить?

– Сумею! – развеселился Чормагун. Умный человек. Полезный. Но – опасный. Пройдет надобность – убрать. Чормагун напишет кому следует. – Собирайся, любезный гость, – кивнул он Гайнану. – Булгарские дела – особые. Поедешь к хану Джучи. Эй, подать лошадей!

Гайнан уехал.

Вскоре он попал к Чингизхану, от него – в летучий отряд Субудай-Багатура; потеряв след хорезмшаха, отряд по воле кагана двинулся на запад, чтоб разведать силу дальних племен.

Степные кони татар одолели кручи Кавказа, кривые кечи – жителей кавказских круч. Двадцать тысяч отборных воинов спустились в незнакомую степь. Субудай-Багатур разграбил Судак, разбил на Калке-реке кипчаков и русских и завернул скуластое войско к Булгару. Здесь татары, искусные в устройстве засад, сами угодили в засаду – дружина, изрядно поредевшая на Калке, на Каме была почти полностью истреблена. Наверное, и меж булгар отыскались «подстрекатели».

Спустя пятнадцать лет их разгромил суровый Бату. Но и тогда «подстрекатели» не смирились. В 1242 году, когда сталь татарских сабель звенела уже о сталь рыцарских лат, далеко за спиной Бату, на Волге, бурно восстали булгары, грозно загудела Русь – и утомленное войско оставило Запад в покое и вернулось в кипчакскую степь.

Как и предвидел Гайнан, булгары в конце концов подчинили татар. Толпа победителей растворилась, пропала в неоглядной массе побежденных, как горсть семян степных сорных злаков в куче отборной пшеницы. Но это случилось не сразу и не ценой измены. Взяли свое земля, время, жизнь.

Что могла дать кочевая орда народу давно оседлому, богатому городами, дорогами, пашней, ремеслом, торговлей и памятью? Ничего. Разве что имя. И татары отдали камским булгарам, а также остаткам хазар, крымским, волжским, сибирским кипчакам свое недоброе имя – как некогда те булгары, что ушли за Дунай, отдали имя южным славянам. Но зато они переняли их кровь, язык и веру, их одежду, обычаи, их образ жизни. И получился новый, уже иной народ. Именно с этим новым народом рубилась на поле Куликовом Русь, которая сама разделилась позже на три разных народа.

Но Гайнана к этому сроку давным-давно уже не было – истлели кости его на Каме, где пал он, убитый за измену земляками. Так и не удалось ему совершить свою самую крупную торговую сделку. «Подстрекатели» помешали. «Подстрекатели».

В Айхане снова шум и драка, и опять – между своими. Поручив стеречь Восточную башню каракалпакам (они, как известно, сняли осаду дворца), Бахтиар и Джахур спустились на площадь, на совет седобородых.