— Это он разговаривал и ссорился с Аароном?

— Он самый, Джим. Может, вас обоих, Аарона и тебя, планировалось убить сегодня ночью?

— Бессмыслица как-то.

— Здесь все кажется бессмыслицей. Пока все. Когда мы узнаем, почему твой брат погиб, тогда, возможно, многое прояснится, в том числе — зачем этому типу слоняться возле твоего дома. А пока... У тебя есть оружие?

— Пара охотничьих винтовок. Револьвера нет.

— У меня в багажнике машины завалялся старенький «смит-и-вессон» 32-го калибра. Возьми его, если ты не против держать в своем доме пушку бывшего первоклассного полицейского.

Он равнодушно пожал плечами.

— Не думаю, что он мне понадобится.

— Ну а бывшему первоклассному полицейскому он точно не нужен. — Я встал. — Сейчас принесу.

Я отыскал маленький надежный револьвер в багажнике «кадиллака» под переносной рацией рядом со взрывателями. Убедился, что он заряжен, закрыл багажник и снова поднялся по деревянным ступенькам.

Я думал о том фильме, о кадрах замедленной съемки, и вдруг меня охватило странное чувство, будто время потекло вспять, а я вижу то, что уже происходило раньше. Разница была лишь в том, что тот самый тип находился теперь не слева от меня, а стоял на верхней ступеньке перед дверью Джима. Я сделал еще шаг-другой вперед, чтобы убедиться, не померещилось ли мне, но, увы... Как только Джим открыл дверь и свет упал на незнакомца, я увидел в его руке — ну конечно же, блеснувшее оружие.

— Берегись, Джим, берегись... — заорал я что есть мочи.

Револьвер грохнул, Джим отпрыгнул — или повалился — назад, и почти в то же мгновение негодяй резко повернулся. Выстрел — и я почувствовал, как твердый кусок металла вспорол воздух рядом с моей головой.

Тут же резко щелкнул мой собственный револьвер, я почувствовал, как моя рука дернулась, прежде чем понял, что стреляю. «Смит-и-вессон» находился у меня в руке, с тех пор как я оставил «кадиллак», и теперь, направив его на убийцу, я снова и снова жал на спусковой крючок.

Тот тип больше в меня не выстрелил. Он прогнулся вперед, схватился за живот, потом начал выпрямляться, еще дважды дернулся, когда пули 32-го калибра вонзились в него. Ударник стукнул по пустому цилиндру, и я выбросил револьвер, сунул руку под пальто и извлек оттуда свой безотказный кольт. Но он мне не понадобился.

Человек повалился вперед, выставив ногу перед собой, но не устоял, рухнул лицом вниз, распластавшись на ступеньках. Из открытой двери просачивался свет, окутывая упавшего розоватым блеском.

Я бросился вперед, перемахнул через бортик, ухватил его за руку и рывком перевернул на спину. Он дышал. Но жить ему оставалось недолго. Может, секунд десять.

Глаза заволокло пеленой, губы раздвинулись, обнажив крепко стиснутые зубы. Кровавая пена с шипением сочилась сквозь зубы, заливая подбородок. Голова безумно дергалась. Конвульсия. Затем тело судорожно выпрямилось, изогнулось дугой, он весь напрягся и начал биться в страшных судорогах.

Это было зрелище не для слабонервных. Я понимал: ужасный спазм не мог продолжаться долго, но мне он показался бесконечным. Еще миг — и все закончилось. Человек застыл. Он был мертв.

Даже в смерти его черты казались непроницаемыми. Все те же холодные глаза, но сейчас еще более неприступные. Это был тот самый тип. Микки М.