— Я не хочу видеть никого, кроме тех, кого я должен видеть.

— А, — сказал Клото, — теперь мне ясно. — Он присвистнул сквозь зубы и запел: — «Отступи, отступи! — кричало сердце мое…»[82] А ваше сердце призывает вас отступить, мистер Рейни? Ощущаете ли вы потребность бросить все теперь — на довольно позднем этапе?

— Клото, — сказал Рейни, — это чушь.

Клото пожал плечами и пошел по коридору.

— Ваше замечание меня не задело. Человек в моем положении весьма чувствителен к нюансам резких слов, и мне кажется, это — оскорбление весьма качественное, да, сэр, это такого рода оскорбление, каким могут обменяться два человека большой культуры. Это почти что скрытый комплимент.

— Очень хорошо. Мне нужно вести опрос.

— О да, сэр, конечно, сэр, — подтвердил мистер Клото.

Они остановились перед другой дверью, и Рейни увидел, что к ней приколот яркий листок, по-видимому вырезанный из комикса. «Голли» — гласили большие разноцветные буквы, а под буквами улыбалось лицо блондинки, тщательно зачерненное карандашом.

Рейни постучал, а мистер Клото встал между ним и дверью.

В дверную щель выглянул молодой человек с худым лицом, которое походило на маску — так густо оно было накрашено.

— Привет, душка, — сказал Лестер Клото, поджимая губы.

— А, Лестер, — сказал молодой человек. — Что тебе надо?

Когда он увидел Рейни, его улыбка погасла, и он отшатнулся от двери, словно его ударили.

— Не беги, детка, — сказал Клото в дверь. — Небольшое официальное дело.

Он распахнул дверь и вошел. Рейни вошел вслед за ним.

Когда молодой человек открыл дверь, он был в шортах. Теперь он надевал красное ситцевое кимоно, целомудренно запахивая полы. Он встал в углу перед комодом, который был обклеен фотографиями кинозвезд, и со страхом смотрел на вошедших.

— Мистер Рейни, — сказал Лестер Клото, — позвольте представить вам мистера Рейни.

— Да… Да, сэр, — пробормотал юноша; казалось, что ему от страха трудно говорить.

— Рейни? — переспросил Морган Рейни.

— Да, — сказал Клото, — совершенно верно. Ну-ка, Голливуд, приди в себя, — сказал он юноше. — Этот человек, детка, не из грубых белых. Он социолог и принимает участие в чрезвычайно гуманной работе.

— О, — сказал юноша.

Он оправился так быстро, что Моргану Рейни показалось, будто в отчаянности его страха было что-то фальшивое. Однако секунду спустя он снова весь напрягся, и его лицо приняло прежнее выражение испуганной настороженности.

— Мне просто нужны некоторые сведения, — сказал Морган Рейни, откашливаясь. — Как ваше полное имя?

— Роберт Ли Рейни.

— По прозвищу Голливуд, — сказал Клото.

— Моя фамилия, — с отсутствующим видом сказал Рейни, — тоже Рейни.

Лицо молодого человека просияло всеохватывающей улыбкой, и его глаза закатились под зеленые веки. Улыбка сразу угасла. Он посмотрел на Рейни так, словно следующий вопрос мог с одинаковой легкостью вызвать у него и смех, и слезы.

— Какие пособия вы получаете?

— Он получает пособие своей сестры, — мягко сказал мистер Клото.

Голливуд посмотрел на мистера Клото, открыв от удивления рот.

— Видите ли, — сказал он, судорожно сглотнув, — мне присылают чеки на ее пособие, потому что я веду ее дела.

— Но разве ей не надо расписываться в их получении?

— Он сам расписывается, — сказал Клото.

На лице Голливуда-Рейни под краской выступил пот.

— А, да. Я расписываюсь за них, — сказал он очень медленно. — Да, это верно. Я ее деловой поверенный.

— Вы расписываетесь в их получении? И получаете по ним деньги? Но они выдаются на ее имя, ведь так?

— Я ее деловой поверенный, — с отчаянием повторил юноша.

— Поверенный в делах, душечка, — сказал мистер Клото. — А деловой поверенный — это то, что понадобится тебе, когда тебя изловят на обмане социального обеспечения.

— Как же вы получаете по ним деньги, если она их не подписывает?

— А, — сказал Голливуд-Рейни, пожав плечами. — Я просто этого того… а потом, вы понимаете…

— Да помилуйте! — сказал мистер Клото. — Он сам их подписывает. И получает по ним деньги. Он чудесно перевоплощается в женщину — прелестную, как картинка.

— Сука, — сказал Голливуд-Рейни, обращаясь к Клото. — Ты у меня дождешься, сволочь.

Морган Рейни сел на кровать и обмахнулся клеенчатой шляпой.

— Я запомню то, что ты сказал, Голливуд, — заметил Лестер Клото.

— Это вранье, мистер, — сказал Голливуд, обращаясь к Рейни. — То есть я могу все объяснить.

Несколько секунд они выжидающе молчали.

— Сука жирная! — сказал Голливуд.

— Ну, — сказал Морган Рейни, — вы поставили себя в скверное положение. И я не вижу никакого выхода.

— Моей сестре деньги не нужны, — со злостью сказал Голливуд. — У нее есть мужчины.

— И у тебя тоже, — сказал Клото.

— Ниггеры, — сказал Голливуд. — Рвань.

— Я думал, твой парень работал в библиотеке? — озабоченно спросил мистер Клото.

— Отстань от меня, извращенец. Если ты хочешь, чтобы я убрался отсюда, Клото, то мог бы прямо так и сказать, а не плести про меня черт знает что.

— У тебя слишком уж много всяких проблем для твоих лет. Мне надоело про них слушать. И я решил, что будет лучше, если ими займется доброжелательный профессионал.

— Мне придется сообщить об этом, — сказал Рейни. — Ведь это очень серьезное дело.

Голливуд-Рейни подергал складку своего кимоно.

— Моей сестре все равно. Она ни в чем не нуждается. Такое положение вещей всех устраивало.

— Вы подписываете чеки? — спросил Рейни, потирая лоб. — А потом получаете по ним деньги, переодевшись женщиной?

Голливуд пожал плечами.

— Тот, кто оплачивает чек, знает, что чек настоящий, — объяснил Клото. — Он не затрудняет себя разглядыванием людей. Он наживает десять центов на долларе.

— Меня разглядывают, — сказал Голливуд. — Только без подозрения.

— Вы всегда носите женскую одежду? — спросил Рейни.

Голливуд-Рейни посмотрел на него и ничего не ответил.

— Сколько вам лет?

— Двадцать пять.

— Вам не дашь двадцати пяти.

— Благодарю вас, — сказал Голливуд-Рейни. Он следил за Морганом уголком глаза с еле заметной усмешкой.

— У вас есть семья?

— Жена, — сказал Голливуд с неприятной улыбкой. — И восьмилетний сын. Они живут в деревне.

Морган посмотрел на него с удивлением.

— Но… — Он не удержался от вопроса. — Зачем вы перебрались в город?

— Ради свободы, — сказал Голливуд-Рейни. — Здесь больше свободы.

— А откуда вы родом?

— Пасс-Руайом, — сказал Голливуд-Рейни.

Морган уставился на него и не отводил взгляда так долго, что он смутился, заерзал на стуле, нетерпеливо передернул плечами, ослепительно улыбнулся мимолетной фальшивой улыбкой и принялся грызть ногти.

— Я… э… — начал Морган Рейни. — Я тоже оттуда… из Пасс-Руайома.

Морган и Голливуд-Рейни смотрели на противоположные стены комнаты. Голливуд обкусывал ногти. Наконец Морган встал и быстро двинулся к двери.

— Извините, — сказал он. — Я не знал… об этом.

Мистер Клото, улыбаясь, вышел вслед за ним.

Уже в коридоре они услышали за дверью стон и звон разбитой посуды.

— Голливуд, лучше не бей ничего! — крикнул мистер Клото.

В следующей комнате слепой старик нежно поглаживал ржавую подзорную трубу.

— Он это про реку под рекой, — говорил старик. — Под этой рекой сундук с драгоценностями. Какой грузовик там ни остановится, так знает, что там сундук. Помните, был оркестр из девушек. Одни девушки — играли на скрипке, на тромбоне, на всем. Хе-хе. Желтенькие писюшки.

Он был невысокого роста, очень худой и совершенно лысый; на светло-коричневой коже пестрели веснушки. Ослеп он от глаукомы. Разговаривая, он взмахивал подзорной трубой, а иногда умолкал и приставлял ее к глазу. Окуляр и объектив заросли по краям ржавчиной.

— Ред возвращается, — продолжал старик, — буй мигает на мели. Килем прямо проехал. Прямо пронесся. Этот старый голландец не знал. Он там один живет. Грузовики останавливаются около мигалки — они знают. Схватило брюхо, пролил виски. Черт, видишь, они танцуют. — Он заглянул в трубу. — Ага. У одного летучая рыба на часовой цепочке.