– Я? Нет… с чего бы мне…
– Должен помнить. Сан-Платоныч… ну?
– Сан-Платоныч… Санта-Планыч… подожди-подожди…
– Ну? Учителем по труду в школе был. А ещё физру и астрономию по совместительству вёл.
– Что-то припоминается… но туго, – Саша сосредоточился, пытаясь вспомнить хоть кого-то из учителей той давней и короткой поры детства, но безуспешно… – Деда Мороза помню на ёлке.
– Так это он и был! – радостно и облегчённо выдохнул Михаил, а вслед за ним с уточнениями встрял и Серёга:
– Платоныч у нас всегда Дед-Морозом был. Да?
– Точно. – Кивнул Миха, успокоенный, что Сашка из города всё-таки припомнил учителя, которого в селе каждая собака знает. – Как школу закрыли, так все учителя и разъехались. Кажись, один только Платоныч и остался.
– Ну нет… Марья… да эта… как её… Галоша.
– Галина Юрьевна? Они не в счёт – пенсионерки, – рассудил Миха.
– А… ну, тогда один Платоныч.
Саша даже не пытался вникнуть в суть воспоминаний уже подвыпивших и ностальгирующих по детству парней, ему всё-таки хотелось встретиться и подробно поговорить именно с Толяном, с которым его связывала детская дружба.
– Так его не будет, – уныло перебил их Саша, – или как?
– Или как, – откликнулся более разговорчивый Михаил. – Машка их на автобус проводила, так они круг метнутся да последним рейсом и назад. Во жизнь-то!
– Да, – удивился Саша действительно странным запутыванием следа Толяном перед собственной женой – теперь он уже не сомневался, кто такая Машка.
За обильно уставленным столом пили, закусывали. Уже и шашлыки успели сделать, уже и остыть шашлыки успели, как наконец дверь распахнулась и на пороге нарисовался возбуждённый Толян:
– Оба-а-а… И без нас? И тихо, как в гробу? Это что за мальчишник такой, ё… …? А ну, заходи, девчата! Гулять, так гулять!
Ввалилась толпа разухабистых бабёнок и сразу затянула залихватскую песенку. Пляски, притопывания, повизгивания, басовитые подголоски подхвативших песню мужиков, звон бокалов, хохот… всё смешалось в вихре безудержного веселья.
Среди довольно помятых лиц женщин сразу бросалось в глаза очень свежее, милое и слегка растерянно озиравшееся по сторонам лицо молодой девушки. Она тоже громко голосила в тон подругам одну за другой песенки, топала каблуками и потрясала плечами так, что грудь ходила ходуном.
Толян, сразу присевший рядом с Сашей и выпивший залпом три рюмки подряд, наконец расслабился, вытянул под стол длинные ноги и только начал закусывать, как мимо пролетела в вихре разрумянившаяся молодушка.
– А ну-ка, Любашка, стой! Ты-то как сюда попала? А?!!! – Он схватил её за подол и притянул к себе поближе. – Кыш домой, зелень! Не доросла ещё!
– Отстань! – пискнула девушка, а сама метнула свои чёрные глазищи на Сашу и засмеялась. – Ишь, командир!
– Оставь её, Толик. – Наклонилась над Толяном толстая кудрявая блондинка с блестящими красными губами. – Пусть маненько тут… уж больно уговаривала… на городского хотела посмотреть.
Толстуха захихикала, когда Толян ущипнул её за вываливающуюся грудь, и помчалась дальше, увлекаемая сильными руками распаляющих свою кровь самцов. А Толян, всё ещё крепко держа Любашку за подол, притянул её ещё ближе к себе и процедил:
– Чтобы духу твоего через час тут не было! Ясно?
– Ясно, – обидчиво ответила девушка, а сама снова беззастенчиво долгим взглядом измерила Сашу и спросила его. – Может, потанцуем?
– Может и потанцуем, – с улыбкой ответил Саша, вдруг вообразив эту хорошенькую, плотную, как наливное яблочко, девушку в своих объятиях. Ему и в самом деле неудержимо захотелось полапать эту аппетитную молодушку с чёрными, будто маслянистыми загадочными глазами, так и тянущуюся к нему.
– Санька, ты это… гляди, – шепнул ему на ухо, когда тот протискивался мимо, закадычный дружок, – мала она ещё…
Но Сашка уже ни о чём не думал. Чёрные глаза, не отпускающие его ни на секунду, увлекли его за собой, как в омут. Не успел он прижаться к разгорячённому, пышущему жаром телу, как кто-то вырубил музыку.
– Ну-у-у… – разнеслось из разных уголков зала. – Так нельзя… только начали…
– Вот именно! – скомандовал Толян. – Ещё только начало, а у вас тут… кажется, у кого-то уже и кульминация, ё… … Давайте посидим, поговорим. Познакомимся, в конце концов, по-человечески! Ну-ка, наливай!
К рассевшимся вокруг стола присоединились те, кто выходил покурить на улицу. Толян распоряжался выпивкой, Валера следил за обновлением закусок. За столом текли разговоры, всё больше на тему объединявшего всех прошлого, потому что, как оказалось, почти половина из тех, кто находился здесь, были уже не деревенскими, они специально приехали сюда по приглашению Валеры и вспоминали, кроме всего прочего, уже не раз до этого проведённые совместные посиделки.
Как-то само собою получилось, что Любашка оказалась рядом с Сашей. С одной стороны от него сидел Толян, а с другой – она. Толян, разливая водку, наливал ей каждый раз понемножечку, тут же разбавляя лимонадом. К Саше он претензий не имел, т. к. он и Любашка сидели смирно и прилично, ничем не выдавая связывающую уже их тайную страсть. Левые свои руки и Саша, и Любаша завели за спины, взялись нежно друг за друга и гладили, гладили, гладили бесконечно пальцами пальцы, переплетая, перебирая их, сжимая, отпуская и вновь сжимая. Правые руки их лежали кистями на столе, в нужный момент поднимали рюмки, брали вилки, угощали друг друга спелыми виноградинами или дольками почищенных мандаринов.
Эти невинные вроде бы прикосновения рук за спинами, там, где никто их не мог увидеть, потому что они сидели на узком диване, доставляли Саше неизъяснимое удовольствие. Видно было, что и Любаше необычайно приятно такое тайное общение со взрослым парнем. Время от времени она поднимала глаза от своей тарелки и ловила его затуманенный взгляд, полный неги.
Они одновременно придвинули плотнее и до того касающиеся друг друга ноги. Любашка скинула туфлю и обвила своей ножкой Сашину ногу, зацепившись пальцами ниже его щиколотки. Такого удовольствия Саша ещё никогда не испытывал. От чего? От прикосновения пальцами пальцев? От ноги без туфли, покоящейся на его ноге?
Внешне они выглядели совершенно невинно, и только внимательный взгляд мог бы заметить пылающую внутри страсть. Но внимательных взглядов вокруг не было. Вернее, всё внимание всех взглядов было сосредоточено на том, что лично каждого волнует. Мужчины и женщины уже разбились парами, алкоголь в крови лишь подогревал желания, и никому больше не хотелось вести никаких бесед.
Веселье, шум, музыка – вот чего желала душа. Потому что под шумок можно было незаметно уединиться в одной из пустующих комнат, выйти на улицу будто бы проветриться, так же незаметно вернуться через некоторое время с уставшим, но счастливым видом, и продолжить мальчишник, праздник пошленький, оставляющий после себя, как правило, довольно гнусные воспоминания, но всё равно, может быть, даже этой пошлостью и гнусностью и привлекательный. Праздник долгожданный, редкий – дай бог один-два раза в жизни – и воспринимаемый в дальнейшей семейной жизни (ведь большинство участников мальчишника – женатые мужики) как некий сон эротического содержания, в котором он, человек, которому этот сон снится, ну вот ни капельки не виноват. Сон есть сон, за него ни перед кем не надо ни краснеть, ни держать ответа.
Саше хотелось, чтобы гул голосов за столом, звон тарелок, рюмок, вилок и ножей, весь этот гул многолюдного праздника никогда не кончался. Интуитивно он чувствовал, что дальше этих удовольствий с Любашей у него ничего не произойдёт. Она действительно была девушкой, случайно попавшей сюда, и не должна окунуться в грязь непристойных человеческих отношений, о которых и взрослому-то, видавшему виды человеку, не хочется вспоминать как о том, что было не во сне, а наяву. Он сидел бы так и час, и два рядом с прелестным созданием, рядом с готовым вот-вот распуститься нежным цветком, к которому ещё пока никто не прикасался. Никакой похоти не было в этом общении, Саша чувствовал лишь пульсирующее волнение в груди, в голове, затянутой туманом, и не давал волнению опуститься ниже живота.
